Все.

========== 201. Решение королевы ==========

Всмотревшись в сферу, я увидел дождливый день. Из сплошной пелены медленно всплывала картина, точно поднималась с недостижимого дна. Чем дольше я разглядывал её, тем большее число разнообразных деталей возникало в ней, тем более живой она казалась, пока я не осознал — передо мной проплывают образы прошлого и будущего, настоящего и несбывшегося разом. Точно я должен сам составить из них определённый рассказ.

И я попробовал, всё так же не отрывая глаз от сферы, я попытался связать между собой клочки и осколки.

Сквозь ливень выросла печальная сказка.

***

Война продолжалась так долго, что мирных времён и не помнил никто, точно их тут совсем не бывало, никогда. И небо будто бы изо дня в день скрывалось за облачной пеленой, плакало дождями по погибшим, а таких были тысячи.

Сотни тысяч.

Иногда ей казалось, что скоро она станет властвовать королевством мёртвых, но откуда-то появлялись всё новые воины, откуда-то брались новые генералы. И опять, опять на границах вспыхивали стычки.

Её соседи не желали мира, они жаждали только безраздельной власти. Сколько раз ей хотелось покориться, склонить голову, опуститься на колени, вот только её покорность не спасла бы никого и ничего не исправила бы.

Потому что война казалась единственно возможной и её народу, и чужим. Они всё равно не стали бы жить мирно.

И в глубине души она полностью сдалась, а на деле продолжала отдавать приказы и подписывать волю генералов. Она была королевой смерти, королевой отсылающей на смерть, той, с чьим именем на устах падали сражённые воины, той, чей образ возносили идущие победным шествием…

***

Даже скорбь может стать рутиной. Она уже не выезжала на кладбище, чтобы бродить там меж крестов, она уже очерствела и совсем забыла, как мечтала некогда остановить безумие кровавой пляски.

Но однажды…

Всё ведь так и происходит — однажды.

Однажды гонец принёс ей письмо от врага. От того, чьё войско уже прошло половину её страны.

Враг писал:

«Разве стоит нам сражаться и дальше? Мне не нужны эти земли и эти люди. Я устал, а вы?»

Враг говорил ей:

«Разве есть, за что сражаться? Я забыл, как выглядит родное небо, и бесконечный ливень утомил меня, я не схожу с седла… А вы? Что ваш замок дарит вам? Что дарят вам бесконечные поля, на которых растут лишь кресты? Быть может, нам пора остановиться?»

Враг утверждал:

«Они продолжат и без нас. Наши генералы не отступят, они сами сойдутся в смертельной схватке. Но вы… Но вам не обязательно видеть это. Лишь дайте знак, и ночью я приеду за вами, я пробьюсь к вам, я скользну к вам вором. И похищу вас, чтобы унести прочь отсюда. Ведь есть, есть ещё земли, где мы сможем забыть об ужасах войны».

Враг умолял:

«Что нам делить? Ничто из этого не принадлежит нам по праву. Кроме наших собственных тел, кроме наших прогорклых душ, в которых почти не осталось места любви».

И она опустила руку с письмом, едва удерживая плотную бумагу в пальцах. Гонец смотрел на неё, ожидая ответа. Ему ещё нужно было прорваться к своим. Опасное дело.

Она усмехнулась и произнесла, стараясь не выдать охватившего её ужаса и ликования:

— Скажи ему только одно слово. Да.

***

Ночь настала тёмная и страшная, лил дождь. И она в скорбно-сером платье застыла у окна первого этажа, окна, выходящего в сад. Ей чудилось, что тьма прокрадывается оттуда опасным зверем. Здесь и сейчас она жаждала подставить этому зверю обнажённое горло, чтобы почувствовать, как клыки вспарывают артерию.

Ей мнилась смерть, ей чудилось, что в смерти есть любовь.

Разве могла быть иная у тех, кто всю жизнь ведал лишь вкус крови и сражений?

Она не сразу заметила чёрную фигуру, что пробралась в сад. Ужас охватил её сердце, но потом отступил, почуяв внутри страшную жажду умереть. Перед такой любой страх пасует.

Рванувшись к ведущим в сад дверям, она выскочила ровно в тот миг, когда незнакомец, одетый во мрак, встал перед площадкой, утопающей в кустах роз, давно растерявших бутоны и лепестки.

Она ждала удара меча, но незнакомец распахнул плащ и окутал её теплом.

— Уедем! — решил он.

И теперь, будучи ведомой, она стала свободнее, чем была когда-либо. Груз ответственности вспорхнул с её плеч. Они мчались через сад, затем оседлали чёрногривых коней и понеслись прочь — сначала по улицам города, потом по просёлку, залитому дождевой влагой.

Сумасшедшая скачка хранила их от взглядов и домыслов. Никто не успевал понять, ни одна из армий не могла задержать их. Казалось, так и будет целую вечность…

***

Они ехали всю ночь напролёт, и к утру кони стали выбиваться из сил. Вокруг раскинулось безмолвное пространство, переполненное крестами, страшное, приютившее чёрных птиц. На востоке едва пробледнело небо, лил дождь, и замереть среди этой гулкой пустоты, где покоились тысячи и тысячи, было сродни маленькой гибели.

Отбросив узду, она спрыгнула на мягко чавкнувшую землю, с трудом подобрала юбку и побрела, рассматривая одинаковые кресты.

Одинокие, одинаковые.

Здесь лежал грех её сердца, здесь.

Она мечтала бы лишиться плоти, сознания, всего, лишь бы не встречать рассвет именно тут.

Враг, ставший другом, безмолвно смотрел на неё. Венец заставил её голову склониться, дождь подарил слёзы, которых сама она давно лишилась, и в каждом жесте, в каждом шаге проглянула хрупкость и нежность, как будто она никогда не велела умирать ни одному живому существу.

— Оно останется здесь, напоминать живущим, что они могут сотворить с собой, — сказал враг.

— И я останусь здесь, — она смотрела на крест, к которому кто-то прикрутил мягко сияющий в пробуждающемся проглядывающем через тучи свете меч.

— Нет нужды приносить себя в жертву, — напомнил враг.

— Есть нужда в искуплении, — возразила она.

Снова их укрыло тишиной, солнце поднималось, но тучи не давали его увидеть. Среди ливня, в окружении мертвецов, она почувствовала, что давно должна была сделать только один шаг.

Тут же ей стало нестерпимо страшно и жаль себя.

И это был сигнал к тому, что медлить нельзя.

***

В тот день тучи всё-таки разошлись, солнце устало оглядело поле, полное крестов, поле, где кружили чёрные птицы, где чёрный всадник с бесконечной скорбью смотрел на королеву, что принесла себя в жертву, кинувшись на меч, надёжно закреплённый на кресте.

***

Я отодвинулся от сферы, удивлённый и потрясённый до глубины души. Эта история на самом деле не имела конца. Сумела ли она остановить кровопролитие своей последней жертвой? Чего на деле хотел всадник?

И почему, почему есть такие миры, полные бессмысленного убийства?

Я не знал и не искал ответов.

На подоконник распахнутого в июльскую ночь окна сел ворон. И я кивнул ему, точно это именно чёрная птица принесла мне сегодня сферу, наполненную скорбью и ливнем.

У нас не было ливня, чистоту небес украшали звёзды. Но в моей душе всё же лил дождь.

========== 202. Фонарный свет ==========

Шёл дождь, он казался бесконечностью, он выливался словно из ниоткуда, а тучи, что нависли над городом, на самом деле будто бы никак не сочетались с ним, существовали отдельно, а может, даже пришли из другой вселенной. И я заблудился в этом дожде, прямо между струй, долго искал себя, но не обнаружил ничего, ровным счётом ничего… и никого.

Однако как бы ни было странно не ощущать отчаяния, в момент этих блужданий я был поистине счастлив. Настолько, насколько это вообще было мне доступно. Странным вкусом обладало это счастье, оно было полновесным, но эфемерным, и какой-то миг я, конечно, утратил его так же просто, как и обрёл.

Наверное, тогда же я окончательно потерялся.

И никто, совсем никто не смог бы найти меня.

***

Я стал фонарным светом, размытым во влажно блестящем асфальте. Я обратился туманом, растёкшимся в сумерках, рассыпавшимся и потому почти незаметным. Я принял в себя сущность капель, едва ощутимой взвеси, что наполнила городской воздух.