— Говаривают, случаются в наших местах такие ночи, когда луна встаёт голубая.
— Голубая? — недоверчиво переспросил старший, тут же отыскивая взглядом луну. — Да как, дед? Вот красная бывает да оранжевая — я сам видел, это когда встаёт или садится, а так всё бледно-жёлтым блином чудится.
— В том-то и дело, что голубую мало кто видел, — усмехнулся пастух. — Но вы сказку просили, вот тебе легенда. Думаешь, старики всё врут-то, а?
— Да горазды приврать! — фыркнул младший, он прислушивался, но к огню так и не вернулся.
— Ну-ну, — пастух поворошил прутом костёр, заставив его запылать поярче и плюнуть искрами в небо. — В ночь голубой луны и просыпается в людях вторая натура, — продолжил он задумчиво.
— Вторая? — раскрыл широко глаза старший.
— Оборотная? — переспросил и младший.
— Просыпается она и засыпает, — пастух помолчал. — Если только не явятся Лунные Дети.
— Плетёшь, дед, — качнул головой старший, вдруг разочаровавшись в сказке. — Какие ещё дети?
***
Она села, обвив лапы хвостом. Луна звала сюда, на поляну, но никого, кто носил бы нужный знак, не указала. А ведь и у неё много дел! Охоту не следует пропускать.
Ухнула сова, и она обнажила клыки. Не любила сов за то, что те подкрадываются как кошки да норовят из-под носа самого вкусного кролика сцапать. Надо найти гнездо, всех совят распотрошить, нечего им плодиться здесь, в местах её охоты…
***
— Лунные Дети не могут ослушаться матери, — говорил пастух и вовсе не замечая, как старший рассерженно ковырял пальцами землю, а младший вытянулся в струнку, едва не дрожа от любопытства. — Вот те, в ком вторая натура есть, луной мечены. Дети приходят и забирают их с собой. Вот так-то.
— Мутно-то как, — младший утихомирился и снова уселся в траву у огня. — Точно ручейный ил взбаламутился, и теперь ни воды не испить, ни дна не рассмотреть.
— Откуда узнать, есть на человеке печать Луны или нет? — спросил вдруг старший.
— Она и покажет, — пожал плечами пастух.
— А сам ты не видел? — младший подбросил хворосту. Огонь весело пыхнул и затрещал, уминая угощение.
***
Ночь шла своим чередом. Лунный лик скрылся за сизыми облачками, и свет стал отливать синевой, да и пламя улеглось, больше не давая так много света. Угли подёрнулись пеплом, только редкие язычки ещё танцевали по ним. Мальчишки задремали, а старый пастух снова курил, неотрывно глядя в темноту.
В мире будто бы наступил покой, однако воздух почти звенел от напряжения.
Скоро даже младший проснулся, сел, встревоженно озираясь, но ничего подозрительного не приметил. Старший свернулся клубком, а пастух даже головы к ним не повернул. У реки пофыркивали кони, пёс лежал, положив голову на вытянутые лапы, поглядывая в сторону ельника.
Младший хотел было лечь, но тут старший чуть слышно застонал и перевернулся на спину. Поднялся ветер, словно нарочно нагоняя жути, снова зафыркали кони, да и пёс завозился. Лишь пастух молча оглянулся на них, чуть сощурившись.
Старший всё стонал и стонал, будто бы видел дурной сон, от которого так просто не отвязаться. Он снова свернулся, обхватывая колени, но так и не проснулся. Младший, опасаясь чего-то, отодвинулся ближе к костру, нервно глянул на тёмный, такой жуткий внезапно лес. Почудилось, что оттуда тоже кто-то смотрит, внимательно, почти не мигая.
Облачка унеслись, открыв луну, засиявшую пронзительно ярко, свет её отливал голубым, и младший задрожал от поднявшегося откуда-то изнутри древнего ужаса, почти парализовавшего его. Из последних сил он сумел повернуть голову, чтобы увидеть, как вместо его товарища по играм встаёт из травы страшный дикий зверь.
Остроухая голова с выступающими клыками, длинные лапы, мощное тело… Тут бы и закричать, но горло издало только тонкий сип. Пастух оглянулся и попятился, откатываясь в темноту. Пёс взвизгнул и стремглав помчался к реке.
Монстр огляделся, издал глубокий низкий рык и повернул голову на младшего.
— Отмеченный, — прошептал пастух.
***
Она встрепенулась и кинулась серебристой стрелой через луг. Не было ни единой секунды на размышления, охота подождёт, всё подождёт! Отмеченный луной ждёт её помощи!
Она лишь мельком заметила испуганных людей, что могли только мямлить, пятиться и смотреть. Монстр возвышался над ней, но он ещё не умел и не знал, как управиться со своим телом. Она же не теряла ни секунды — кусала, рвала, отвлекая его, выскальзывая из-под неуклюжих лап. Спину саднило от нескольких ударов, пришедшихся вскользь, ярость клокотала в крови, но она знала, что время для решающего броска не настало.
Ещё немного измотать монстра, ещё капельку…
***
— Лунное дитя, — выкрикнул пастух, всё-таки сумев ухватить младшего за воротник рубахи и подтащить к себе.
Они смотрели на развернувшуюся борьбу крупного серебристого барса с неведомой тварью, и не могли ни бежать, ни помочь. Казалось, неповоротливый монстр всё-таки победит, но тут барс высоко прыгнула и приземлилась ему на спину, вгрызаясь в холку с такой силой, что послышался треск разрываемой плоти.
Взвизгнув почти по-собачьи, тварь осела на лапы и повалилась в траву. Барс ещё некоторое время сжимала зубы, а затем спрыгнула и медленно потрусила назад в лес.
Пастух отодвинул мальчишку и подошёл к растерзанному монстру, но увидел там только безжизненное тело второго мальчишки. Горло его было разорвано, кровь запеклась дивным узором на светлой рубашке, висящей сейчас лоскутами.
Младший рыдал, размазывая по лицу пыль вперемешку со слезами. Он и поверить не мог, что друг, бывший ближе брата, внезапно оказался оборотнем, да каким!
— Тише, — окликнул его пастух. — Собирай-ка лошадей, нам домой пора. Отвезти его надо матери.
Младший повиновался не сразу, ему всё чудилось, что мёртвое тело оживёт, обернётся ещё более жутким монстром, вцепится в него и тоже разорвёт горло. Проклятая луна заливала всё вокруг, можно было рассмотреть собственную тень.
***
Она старательно вылизала лапы, всё поглядывая на то, как люди суетятся на лугу. Ничего не понимающие, они утаскивали оболочку, в которой не осталось души, скорбя о том, кто не умер.
У её мощных лап жался крохотный котёнок. Он вздрагивал от любого шума и едва слышно пищал, пока не понимая, что уже всё дурное позади, что он родился для новой жизни, стал тем, кем должен был стать.
Новое лунное дитя!
Ах, как хороша сегодняшняя ночь!
***
Костёр почти прогорел, а рассказ закончился. Странники зашевелились, подкинули хвороста, начали переговариваться между собой.
Над стоянкой высоко-высоко сияла пронзительно-голубая луна.
========== 157. Сто пятьдесят жемчужин ==========
Город был разрушен, и в то же время он жил, и рос, и искрился огнями. Я шёл по его улицам вне времени, и он тоже был вне временного потока, а может, во всех временах сразу — как посмотреть.
Я видел его жителей и одновременно сквозь них, видел их так, точно они никогда не существовали и были много реальнее меня одномоментно. Впрочем, странники в таких мирах — лишь мираж, ветер, рябь на поверхности воды и реальны только в такой же мере. Лишь прикасаются, но не могут ни войти полностью, ни вникнуть, ни повлиять, и скоро дорога уводит их прочь, в более отзывчивую явь.
Вечерело, а может, стояла кромешная ночь, плыл или только чудился туман, и я пришёл к высокому зданию, похожему, но никогда не бывшему храмом. В нём горело множество свечей, и в тот же миг здание было полностью погружено во тьму, такую густую, что её можно было зачерпывать ладонями.
Казалось, я уже сумел воспринять несколько граней сразу, но здесь зрение меня подвело, сначала я рассматривал пылающее в ночи сердце, потом его же в сгустившемся мраке, и словно бы время начало разделяться хотя бы на два потока. Я едва уловил, когда потребовалось сделать выбор между ними, и шагнул в тот, где лилась чернота, в последний миг.
И сразу никого не оказалось вокруг, город словно бы отдал свой последний вдох, чтобы разлиться тишиной, чтобы обернуться мглой и тихо наползающим туманом.
