Облокотившись о бортик ванной, Рэй, вновь-таки нарушая своё обещание, рассматривает мужа. Пусть не как к мужчине или же супругу, но как к другу или скорее названному брату он испытывает к Аресу нечто тёплое, что можно назвать чувствами.

— Значит, кардиналу всё же удалось сбежать, — с досадой констатирует Рэй, опять хмурясь.

На юноше мягкий тёплый халат, в который тот закутан едва ли не с головы до пят, в отличие от супруга, возлежащего рядом, на толстой шкуре у жаркого камина, халат на котором распахнут и только и того, что прикрывает срамные места.

— Увы, — пожимает плечами Арес, которому сейчас совершенно не до обсуждения окончившейся кампании. Он победил, получил свою награду и привёл своё войско домой, а как там Ромея будет улаживать свои внутригосударственные проблемы — это уже её заботы. — Он всё-таки маг, к тому же наверняка заранее подготовил несколько путей к отступлению. Поверь, Сейри, подобные кардиналу гении никогда не исключают даже самый мизерный шанс того, что они могут проиграть.

— И что же император? — Рэю не впервой пробовать вкуснейшее, ароматное хансинское вино, однако именно сегодня у него отчего-то необычно пряный вкус и тёплое, растекающееся по телу послевкусие. — Он же не думает, что кардинал просто затаится в каком-нибудь уголке империи, дабы спокойно состариться и умереть?

— Сдаётся мне, что о кардинале император сейчас думает в самую последнюю очередь, — Арес залпом осушает свой кубок с вином и глубоко выдыхает. — Пусть на троне вновь законный правитель, но бунты и гражданская война сильно подкосили его власть. Даже Император признал, что не проведи он реформ, и его восстановленное правление будет недолгим.

— И граф Босфорца, естественно, станет его пером, гласом и шпагой, — Рэй, смежив веки, слегка тряхнул головой. Было непривычно, тепло, уютно и слегка лениво. Мысли растекались в разные стороны, и юноше даже казалась, что на него накатывает дрёма, чего с ним не случалось уже очень давно.

— На твоём теле много шрамов, — подмечает Рэй, ловя себя на том, что он молчаливо вот уже с минуту просто рассматривает мужчину перед собой. Ему, например, сколь усердно он бы ни оттачивал свои навыки владения мечом, никогда не стать таким — внушающим чувство защиты и источающим силу. Возможно, и нет ничего плохого в том, что менее сильные телом мальчики находятся под защитой вот таких крепко сложенных мужчин, однако принять то, что их судьба предопределена от рождения, Рэй не может.

— Тебя это отталкивает или, может, смущает? — прищурив один глаз, спрашивает Арес. По его телу уже давно блуждает дрожь, горячая кровь струится по венам, разливая жар, а мужское естество напряжено, скрываемое лишь небрежно наброшенным халатом.

Его Сейри прекрасен, и мужчина не видит ничего постыдного в том, что желает собственного супруга. Была бы у него хоть толика уверенности в том, что его не отвергнут и не оттолкнут, если он просто протянет руку, дабы прикоснуться к белоснежным волосам, или же подарит кроткий поцелуй этим заалевшим губам, Арес ни минуты не сомневался бы. Однако, несмотря на всю расположенность супруга, он всё ещё ощущает между ними расстояние, которое можно было бы проигнорировать, назвав ромейскими предрассудками или издержками иноземного воспитания, если бы его собственные чувства к Сейри не были столь глубоки, искренни и уважительны.

— Ничуть, — ни капли не кривя душой, отвечает Рэй. — Просто, смотря на них, я всё больше убеждаюсь в том, что моё место рядом с тобой даже на поле брани, а не в четырёх стенах твоего дома, порядки и устои которого я, как мне опять-таки кажется, не меняю, а ломаю. Ты ведь так и не сказал, Арес, — юноша подымает невольно опущенный взгляд, смотря мужчине прямо в глаза, — пришлось ли тебе по душе то, что ты увидел, вернувшись домой?

— Отчасти, — не менее правдиво отвечает мужчина, — и я внимательно и с удовольствием выслушаю всё, что ты мне расскажешь и о текущем положении дел, и о своих планах на будущее, и о том, что касается лично нас, но уже завтра. Согласен?

— Прости, Сейри, — когда юноша молча кивает, Арес, поплотнее запахнув халат, подымается, — но даже у моих сил есть предел.

Рэй какое-то время остаётся недвижимо сидеть, глубоко уйдя в собственные мысли. Ему уже не о чем расспрашивать. Он и так из рассказа супруга знает, как отвоёвывался каждый кусочек, каждый камешек не только ромейской земли, но и её столицы. Знает имя каждого воина, вессалийца и арда, полёгшего в боях. Знает, что Матильда, совершившая диверсию во вражеском форпосте, отныне возведена в чин генерала пяти сотен и что её прекрасные рыжие волосы теперь коротки и вряд ли когда-нибудь вырастут снова, обожжённые горячей смолой. Знает, что Клавдий, этот вечно ворчащий старик, без сна и отдыха усердствовал в лазарете, вопреки приказу вождя вытаскивая с поля боя раненых, пытаясь спасти каждую, даже вражескую жизнь. Знает, что Роксан вернётся в Бьёрн уже к концу этого месяца, после чего Арду ждут огромные перемены. Но при всём при этом он ни капли не уверен в том, что ожидает их с Аресом, словно дальше, после того, как они научились понимать, уступать и прислушиваться, больше нет ступенек к общей вершине.

— Сейри? — Рэй приходит в себя только после того, как Арес аккуратно касается его плеча. — Тебе нездоровится? Может, позвать энареи, чтобы сопроводили тебя до твоих комнат, или же пригласить лекаря?

— Энареи? — Рэй и сам не готов объяснить свою реакцию, однако прежде, чем осознать, он резко подымается на ноги, встаёт напротив непонимающе хмурящегося мужа и раздражённо цедит, подкрепляя свои слова промозглым, свистящим вихрем снежной пыли у своих ног.

— Вождь, ты хоть понимаешь, что слухи о том, что я провёл первую ночь после твоего возвращения в своих комнатах, не просто облетят твой дом, но и пошатнут твою репутацию?

— Мне казалось, Сейри, что мы уже обсуждали это, — жёстко, взвинченный этим заботливым равнодушием, отвечает Арес. — Пусть шепчутся по закоулкам, если им так хочется, но мы не будем терпеть друг друга, тем более в постели, только потому, что от нас ждут идеального брака. Мне, Сейри, противна одна мысль о том, что ты только из чувства ответственности, или чем ты там руководствуешься, собираешься провести эту ночь со мной.

— Я, в отличие от тебя, Арес, сын Сагара, руководствуюсь здравым смыслом, — ничем не уступая супругу в дерзости и повелительности тона голоса, отвечает Рэй, даже не собираясь усмирять свою магию, расплескивающуюся в воздухе переливами сотни ледяных колокольчиков.

— А мне бы хотелось, чтобы это были чувства, Сейри, — отвечает Арес, приложив руку к груди. — Хотя бы отдалённо похожие на мои собственные. Впрочем, — отступая, сдаётся мужчина, — поступай как хочешь. Я не стану ни упрашивать остаться, ни выгонять.

Рэй, задыхаясь, глотает комок ядовитых слов, но ничего не отвечает этому упрямцу. Он просто не понимает, что столь сложного в том, чтобы остаться на ночь в одной комнате. Не понимает, почему Арес пренебрегает столь важными вещами. Не понимает, отчего ему самому так обидно, что Аресу всё равно до того, рядом он или нет.

Рэй ложится в приготовленную для них двоих, вроде как супружескую, постель как был, в халате, укрываясь мягким тёплым одеялом и отворачиваясь к окну. Он некоторое время прислушивается к шагам и дыханию мужчины. Тот говорил, что устал, а сам ещё копошится что-то по комнате, то ли оттягивая время, то ли размышляя.

Возможно, Рэй надеялся на то, что Арес извинится и они, пусть и в ночь глухую, сядут друг напротив друга и таки решат, как им быть с той стороной их супружеской жизни, которая начинается за порогом их общей спальни. Но Арес, помаявшись, просто тушит свечу и ложится на другой конец кровати, наверняка — юноша это чувствует — отвернувшись к нему спиной.

Рэй ждёт ещё немного, сквозь незашторенное окно рассматривая причудливые узелки звёзд, и только после, по ровному, едва слышному дыханию мужчины понимая, что тот спит, подымается. Он не зажигает свечи и даже не оборачивается. Просто стоит у окна и смотрит, перекатывая снежинки меж снова холодных пальцев. Тишина впервые молчит, не откликаясь на его магию, словно обижается, взглядом цвета серебра укоряя за бесчувственность и ложь.