— Почему он даже не плачет? — к колыбельной подскочил Неясми, вслед за собой принеся шлейф прохладного воздуха. — Почему только тяжело дышит, но не издаёт ни звука?

— Я дал ему пару капель сонного отвара, — отворачиваясь от кроватки, пробормотал лекарь. — Незачем ребёнку страдать, терзая и своего родителя.

Рэй замер, уцепившись пальцами за высокий бортик кроватки. Гациан прекрасно знал, что он, Рэй, не родитель этому мальчику, знал, как и все, что он — причина смерти его матери, знал, что Рэй всего лишь опекун, как и все, понимая, что это просто часть обязанностей эори отца этого ребёнка, однако всё равно назвал его родителем.

— Не только тот родитель, кто выплеснул своё семя или же выносил в своём чреве, а и тот, кто помог стать на ноги и познать этот мир, — так говорил ему Клавдий, пытаясь объяснить, почему важно не перечить мачехе. — Родство кровное и родство душевное — это совершенно разные вещи, мой мальчик.

Именно следуя этому совету, Рэй и пытался… Нет, не заменить ребёнку отца или же мать, а просто стать ему опорой. Радовался, пусть этого никто и не видел, когда мальчик начал его узнавать, тянуть к нему свои руки, на своём детском языке что-то лепетать в ответ. Рэю нравилось купать, кормить и убаюкивать малыша, и с каждым днём хотелось проводить с мальчиком всё больше времени, гуляя или читая ему вслух. Рэй вообще любил детей, оказывается. Или же он любил ребёнка Ареса?

Как бы там ни было, а что он скажет мужу, когда тот вернётся домой, к своему сыну? Что снова не уберег? Что на его руках очередная невинная смерть, печатей которой даже не видно из-за того, что они уже по самые локти испещрены ими? Может, раньше… Да, определённо, он бы сдался, но сейчас у кровати сына великого ардара стоял не Рэй Вессалийский, а маг Сейри, эори и, в конце-то концов, жёсткий правитель, который не приемлел слабостей.

— Как это случилось? — круто обернувшись, Рэй обвёл пристальным взглядом приставленных к ребёнку энареи. — Ребёнок не мог заболеть просто так. Не признается один — будут наказаны все.

— Это я виноват, — из выстроившейся перед ним, словно адепты в момент построения, линейки энареи выступил один. Рэй помнил его имя, но больше всё же то, что этот юноша изначально внушил ему доверие, имея опыт и будучи вроде как толковым. Не произвёл бы такого впечатления — к ребёнку он бы его не приставил. Впрочем, ошибаться в людях ему было не впервой.

— Позавчера, после купания, мальчик капризничал, срываясь на крик каждый раз, когда я пытался его одеть. Подумав, что ничего страшного в том не будет, я оставил его в одной рубашке. Всего на пару минут, чтобы малыш успокоился, — на миг энареи поднял взгляд, но тут же, встретившись с его, повинно опустил, уже бормоча. —Я уснул, простите. Камин потух, в комнате было ощутимо прохладно, но я спешно укутал ребёнка и обратился к многоликим со здравницей для малыша.

— Видать, не достаточно искренне молился, — с неким сарказмом бросил Рэй, подходя к энареи почти вплотную.

Тот дрожал, понимая, что его ждёт неминуемое наказание, и Рэй непременно накажет нерасторопного мальчишку, жёстко и чтобы запомнилось на всю жизнь. В конце концов, содеянного не воротишь, в том, чтобы лишать жизни энареи или же отправлять его в общественный карарес, он смысла не видел, однако репутация бессердечной ледышки обязывала.

— Отныне будешь молиться каждый раз, — Рэй почти нежно погладил юношу по тёмной макушке, — как только увидишь своё отражение.

Отчего-то подобная магия давалась ему предельно легко. Даже в щелчке пальцев не нуждаясь, она наполняла его, обращая всё вокруг в снежную пыль. Может, мудрый Клавдий нашёл бы этому явлению иное объяснение, однако сам Рэй считал, что всё оттого, что его сердце было сплошным чернильным, промёрзлым осколком льда.

Волосы энареи стремительно утратили свой насыщенно-смоляной цвет. Нет, не стали снежно-белыми, как у Сейри, а именно утратили цвет, став полностью седыми, почти молочными, как у глубокого старца. Юноша отшатнулся, явно почувствовав прикосновение магии, но только после, подвернув кончик пряди к лицу, понял, что с ним произошло, в ужасе распахнув не только глаза, но и рот.

— Зевран, займи их всех чем-нибудь, — отвернувшись и стряхнув с широких рукавов едва заметную снежную пыль, отдал распоряжение Рэй. — С мальчиком останется только лекарь.

— Слушаюсь, эори, — к этому порядку, в том числе уважительному обращению, церемониальному этикету и, как говорят вояки, субординации энареи приучил он, поэтому Неясми закрыл рот провинившемуся юноше ладонью прежде, чем тот успел закричать, а Зевран не стал оспаривать его приказы. Может, Аресу по возвращении и не понравится весь этот формализм, но подобная градация, иерархия, можно назвать как угодно, приносила юноше спокойствие. Были они, энареи в доме его мужа, и он — Сейри, нёсший ответственность.

— Говорите, Гациан, к рассвету? — обратившись к лекарю, спросил Рэй.

— Может, и к полуночи, — присев на низкий стул, со вздохом ответил лекарь. — Малыш сильный, но и болезнь не из лёгких. Я не сдамся, эори, — мужчина по-доброму ему улыбнулся, машинально поведя рукой вправо. Не так давно его супруг и помощник в одном лице скончался, так что лекарю явно недоставало не только надёжного плеча радом, но и уверенности в себе, почти что беспомощном. — До последнего буду бороться за Влада, сына Ареса, как и вы.

Это был достойный ответ достойного человека, поэтому, покидая детскую, Рэй просто кивнул, зная, что бывалый воин и опытный лекарь своё обещание сдержит. К тому же Гациан был прав в том, что сдаваться он не собирался, однако в совете юноша всё же нуждался.

За ним до его личных покоев последовал только Неясми, но и тот не стал входить, предусмотрительно остановившись у двери. Мальчишка неплохо его изучил, пусть и не чувствуя магических всплесков, зато подметив кое-что: если на теле эори проступали рисунки изморози, значит, того нужно оставить одного настолько, насколько потребуется.

Рэй обосновался не в своих прежних комнатах и даже не в тех, что должны были стать супружескими. После всего произошедшего он вообще отдал рациональное и обоснованное распоряжение перестроить то крыло под общие купальни, а сам перебрался в личные покои вождя. Вернётся и выгонит — значит, придётся искать себе другое место, а пока что он занимал комнаты супруга, как бы по праву.

Признаться, этот тайный ход он нашёл далеко не сразу. Просто не сомневался в том, что парсы, тем более покои братьев, должен связывать проход, дабы они могли встречаться беспрепятственно и без свидетелей. Может, был ещё какой-то, который и вёл в комнаты Роксана, но Рэй даже обрадовался тому, что обнаружил не его, а тот, который выходил в коридор второй парсы. Оттуда до нужной ему комнаты было менее минуты ходьбы, чем Рэй и пользовался, в меру необходимости навещая одного человека.

Дверь даже не скрипнула, да и глаза уже привыкли к полутьме, так что ни в светильниках, ни в свечах необходимости не было. Сперва он подумывал над тем, чтобы ничего не трогать в этой комнате, оставив всё как было, но после всё же решил не превращать её в мавзолей, убрав всё личное, а мебель приказав накрыть простынями. Может, когда-то она снова будет жилой, но пока что атмосфера, да и само время в ней словно замерло, дожидаясь часа, чтобы вновь потечь своим чередом.

Максимилиан Босфорца не позволил развеять прах пасынка по ветру, как того требовали ардские обычаи. Роксан пошёл на уступки, понимая того, кто глубоко внутри тоже горевал, но не имел права облачать личные чувства.

— Пока всё не станет на свои места, — передавая ему урну с пеплом, попросил граф. — После я вернусь и заберу прах сына в Константинополь, дабы упокоить его останки в семейном склепе.

— Босфорца, я так понимаю? — Рэй принял урну, чувствуя, как её гладкие бока покрываются изморозью. Это была ревность. Или же очередная слабость, потому как юноша сам понимал, что не готов лишиться столь мощной поддержки, которую он получал от Таиса, тем более в столь нелёгкие времена.