— Ты так и не ответил, брат: познал ли ты мужчину?
— Я не… — закончить свои возмущения, а это были бы именно возмущения, ибо его гордость и так достаточно принижали, чтобы снова терпеть и покорно молчать в тряпочку, Рэю не дали.
Это был шок, от которого его тело словно одеревенело. Рэй задохнулся возмущением, криком и страхом, чувствуя, как тугой спазм сжимает его грудную клетку, как плетью обвисают руки и дрожью слабеют ноги. Кровь набатом бухала в висках, словно вот-вот прорвёт тонкие сосуды, а из углов довольно жарко натопленной комнаты к нему потянулась инеевая изморозь, обращая реальность в эфемерную пыль.
— Так что, Рэй? — Йен с нескрываемым вздохом наслаждения вжался в пригвождённое к стене тело брата, отчётливо чувствуя не только его хрупкость, но и мягкость, невероятную податливость, которой обладала далеко не каждая женщина. — Ты уже принадлежал своему Зверю на ложе? Познал сладость и греховность плотской близости?
Сильными и слегка грубыми ладонями Йен оглаживал бёдра брата, выдыхая свои вопросы тому на ухо. Мальчик под ним словно окоченел, но Йен был уверен, что это ненадолго. Рэй быстро отойдёт от этого шока и попытается дать отпор: для любого мужчины, даже содомита, подобная реакция была ожидаемо-естественной.
Однако младшему брату никогда не сравниться с ним в силе. Впрочем, Йен и не планировал ни применять силу, ни доводить эту маленькую шалость до конца. Рэй обязательно и всецело будет только его, и тогда у него уже не будет нужды урывать себе лишь вот такие вот куски желаемого, однако сейчас, когда Кронзверь не был схвачен и представлял угрозу, глупо было поддаваться похоти. В конце концов, он уже лет пять мучился этой страстью, так что ещё пять истязающих часов будут ему только всласть.
— Пусти, брат… — прошептал Рэй, едва ворочая онемевшим языком. — Что бы ты сейчас ни чувствовал, подумай о том, какой грех возьмёшь на душу, сделав то, что задумал.
— Что я чувствую? – протянул Йен, а после рассмеялся — громко и раскатисто, словно мальчишка и правда сморозил какую-то глупость.
— Ты, Рэй, даже не представляешь, что именно я чувствую. Это, — мужчина резко толкнулся бёдрами вперёд, позволяя брату почувствовать, насколько он возбуждён, — лишь толика того, чем я маюсь вот уже пять лет.
— Я не был ни с женщиной, ни с мужчиной, если для тебя это столь важно, — тем же сдавленным шёпотом ответил Рэй.
Чувствуя на своих бёдрах кажущиеся просто огромными руки брата, ощущая его жаркое дыхание затылком, вдыхая его терпкий запах и всем телом соприкасаясь с телом другого мужчины, который желал его столь неистово, что возбуждался от одних только прикосновений, Рэй душой и сердцем не чувствовал ничего. Разум ещё твердил о гнусности и аморальности, о жутчайшей неприемлемости, об омерзительности и греховности происходящего, но глаза словно увидели всё по-другому. Будто он всё это время был слеп, не понимая чужих чувств, не пытаясь объять этот огромный мир, заведомо, но ошибочно считая, что это невозможно. Ни разу Рэй, даже несмотря на свой покладистый, отчасти слишком мягкий, как для мужчины, сердобольный характер, не стремился помочь кому-то, лишь эгоистично принимая помощь других. Ни разу он, отбросив личностные чувства, не пытался взглянуть на ситуацию как человек, который способен что-то изменить.
Поздно принц понял это или нет — не имело значения. Был ли он таким, который способен вершить и менять, тоже важно не было. «Пока не попробуешь, не узнаешь, — часто повторял ему Ормудс, когда Рэй настойчиво упирался в то, что с его физическим развитием повторить какое-то упражнение просто не представляется возможным. — А вот когда узнаешь, тогда можно смело делать выводы и, если нужно, преодолевать препятствия. Ведь что это за воин, который не мечтает дослужиться до чина генерала?»
Наставник просто повторял одну из многочисленных армейских поговорок, но сейчас, вспомнив эти слова, Рэй осознал, что в них заложен куда больший смысл. Кто сказал, что здесь и сейчас он, Рэй, не способен что-то сделать сразу для двух государств, удержание мира между которыми было равносильно спасению тысячи жизней?
— Так как, брат, — взглядом упираясь в покрытую капельками влаги стену, тихим, беспристрастным голосом продолжил Рэй, — ты действительно готов забрать мою невинность?
— Не дави на жалость, малец! — вспылив, Йен резко развернул юношу лицом к себе, рванув на нём накидку. Та поддалась и медленно соскользнула с тонких плеч.
Йен застыл, с торжествующей улыбкой рассматривая обнажённого брата. Тот был прекрасен, бесподобен, желанен и сладок в своей наготе. И если до этого момента мужчина хотел просто поиграть с мальчишкой, услышать его мольбы, увидеть слёзы, почувствовать дрожь, то теперь собирался зайти дальше, намного дальше. Всё равно Рэй только его, и то, что Зверь не прикоснулся к его брату и пальцем, было только к лучшему. Ему достанется самая греховная невинность, которой только мог одарить человека Творец.
— Ты принадлежишь мне, Рэй, — успокоившись, Йен шагнул к брату, запуская пальцы в его длинные растрёпанные волосы. — И за то, чтобы так было и оставалось, заплатить придётся ардам.
Йен наклонился к брату, продолжая вжимать его в стену и собираясь сорвать с этих алых губ первый в жизни юноши поцелуй. Сердце трепетало в груди так, словно он сам был мальчишкой, который впервые познал желание плоти. По сути, так оно и было. Кроме Рэя, он никогда и никого не хотел, совершенно не обращая внимания на женские красоты, и лишь изредка, тщательно скрывая свою личность, захаживал в особые бордели. Рэй — не только его наваждение, но и смысл всей его жизни. Его личный яд и живая вода одновременно — настолько Йен Вессалийский был одержим младшим братом.
Рэй поднял взгляд, и именно в этот момент мужчина застыл. В юноше что-то поменялось. Что-то такое, словно вселенская скорбь и осуждение самого Творца были в его янтарных глазах. В них была любовь к брату, сожаление к мужчине, возжелавшего другого мужчину, разочарование, но при этом глубокая и непоколебимая вера в то, что всё ещё можно изменить. Нет, изменить ничего уже было нельзя. Он, Йен Вессалийский, зашёл слишком далеко и пал слишком глубоко, чтобы поворачивать обратно в поисках спасения.
— Не трожь эори, ромей!
Мальчишка появился словно из ниоткуда. Запрыгнул ему на спину, обхватив ногами вокруг пояса, словно клещами, и попытавшись своими слабыми руками выцарапать ему глаза. Йен без труда скинул со своих плеч назойливую мелочь, после повернувшись и с нескрываемым пренебрежением посмотрев на отважную, распластавшуюся по полу букашку.
Это был ребёнок, чуть старше Луи, но по одному его холёному внешнему виду сразу же было понятно, что это будущий энареи — подстилка для арда. Йен жёстко сплюнул, чувствуя, что щека саднит: похоже, мальчишке таки удалось его цапнуть, а подобного воин не прощал. Может, другому воину, но не шлюшьему выблядку, который поднял столько неуместного шума и посмел разрушить тот момент, о котором он грезил столько лет и ради которого приложил столько усилий.
— Йен, остановись, — не выкрикнул — потребовал Рэй, с замиранием смотря на Нави. Глупый, но такой отважный мальчик. Ему стоило сидеть в своём укрытии, даже если бы его, Рэя, насиловали и убивали. Но энареи были воспитаны иначе, нежели дворцовая прислуга: для них варзы и их эори были не просто господами, а семьёй. Именно поэтому энареи оказали ромеям отпор, несмотря на то что заведомо знали о своей гибели, и именно поэтому же Нави встал на его защиту.
Так не могло продолжаться — вот что решил Рэй, смотря на то, как брат медленно достаёт меч из ножен. Сколько ещё он будет прятаться за спинами других и позволять им страдать за себя? Как долго будет убегать от ответственности? Если не сможет спасти Нави, то что можно говорить сразу о двух державах?
— Это же ребёнок, Йен. Прошу тебя.
— Просишь? — чуть повернув голову, Йен хмыкнул. Думал, что сломать слабого, безвольного, привыкшего прятаться за мантией Клавдия и широкий спиной Ормудса мальчишку будет просто, однако жизнь в Арде слегка закалила его характер. Одними угрозами желаемого ему не добиться. Тут нужно нечто, что таки погасит этот огонь веры и целеустремлённости в янтарных глазах.
