Уже когда были оформлены все документы, папа, пребывающий на третьем месяце беременности и нервничающий по всякому поводу и без, опять упёрся, поминая проклятие семьи Эстридсен. За последние десять лет погибло восемь членов датской королевской семьи, из-за чего в народе и стали шептаться о том, что кто-то из Эстридсенов навёл на свою семью рок. Конечно же, докопались до истории о романе племянника тогдашнего короля с горничным-эмигрантом и о плоде их запретной связи.

Папа негодовал из-за многочисленных статей в прессе, будто король Датский, признав незаконнорождённого родственника, пытается избежать новых трагедий в королевской семье. Отец же папу успокаивал, пытаясь пояснить, что раз редакторы платят своим работникам зарплату, значит, им надо о чём-то писать, а для нас, Паничей, это был шанс, которым не стоило пренебрегать ради детей. А я, на то время тоже уже официально признанный отпрыск побочной ветви Эстридсенов, таки принял решение, о котором не сожалею и по сей день.

Мы были уже на чемоданах. Точнее, меньше чем через две недели мы должны были ехать туда, где нас ждал новый дом, новая семья, да и вообще новая жизнь в принципе. Папочка, пережив первый триместр и чуть успокоившись, теперь сетовал на то, что придётся бросать работу, на которой его только недавно повысили, новую квартиру, которую мы и обжить-то толком не успели, и, конечно же, друзей, которых теперь и в гости даже позвать никак. При этом папа отказывался ото всех выгод жизни аристократа, поминутно ворча о том, сколь ужасно звучит «Радован Эстридсен», словно на породистую лошадь нацепили ослиное седло.

Именно такой момент, когда родители сидели в гостиной и думали над тем, что делать с квартирой, я и выбрал, чтобы, так сказать под шумок, кардинально поменять свою жизнь ещё раз.

— Пап, отец, — они сидели — я стоял, чувствуя, как стремительно начинаю краснеть, потеть и дрожать, да и родители что-то почувствовали, напряжённо замолчав, — я хочу стать бетой, — это был шаг в пропасть, который я делал осознанно, решительно и не оглядываясь назад.

— Кристиан, я рожаю, — бледнеет папочка, хватаясь за живот.

— На пятом месяце? — отец спрашивает скептически, но он никогда не относился халатно к здоровью своего любимого мужа. Просто хорошо знает папочку. Впрочем, как и я.

— Пап, подожди, — примирительно приподымаю руки. Наверняка вовремя, потому как папочка уже сверлит меня прищуренным взглядом, явно обещающим добротную порку армейским ремнём отца. — Дай мне сперва объяснить.

— Ну, попробуй, — знал, что папочка будет непоколебим, потому не стушевался и не отступил. В конце концов, я уже всё взвесил и продумал.

— Я прошу вас дать мне разрешение на инъецирование битостерона. Пока остаюсь омегой, так и буду натыкаться на закрытые по причине предвзятости двери, ведущие в профессиональный спорт. Статус беты же даст мне шанс достичь тех целей, которые я перед собой поставил, но после, обещаю, я снова вернусь к омежьей жизни.

— Вернёшься? — папочка, хмурясь, выглядит столь грозно, что я пячусь, но упрямо не отвожу взгляда. — И сколько же месяцев или лет ты собираешься сидеть на подавителе?

— Пока не стану призёром национальных, — произношу… скорее упрямо, чем уверенно.

— А если на этой уйдёт десяток или два лет? — не уступает папочка, задавая очень… хлёсткий вопрос. — Этот препарат и за пару месяцев инъецирования может привести к необратимым изменениям в твоём организме. Играясь в бету, ты можешь стать ею на самом деле. Ты это понимаешь, Святимир Панич?

— Понимаю, — отвечаю со вздохом. Да, я сильно рискую своим здоровьем, но мне кажется, что не напрасно. Иногда стоит идти на жертвы. Когда они оправданны. Мне моя кажется более чем аргументированной, да и не жертва это, учитывая то, что моя личная омежья жизнь стояла на стабильном нуле и вряд ли в ближайшем будущем собиралась сдвинуться с мёртвой точки.

— А мне вот кажется, что нет. И «нет» — моё окончательное слово.

Я и не надеялся, что папа даст добро, но он даже не поинтересовался, почему именно сейчас. Раньше я сомневался потому, что все знали, что я — омега, и даже если бы я начал инъецировать подавляющий мои омежьи гормоны препарат, на меня всё равно продолжали бы смотреть как на омегу, только теперь ещё и шизанутую. Да, стань я бетой чуть раньше, моё положение только ухудшилось бы, но этот переезд показался мне шансом начать новую жизнь. Пусть как бета, зато полный решимости, уверенности в себе и без груза «неправильного омеги» на плечах.

— Пап…

— Я знаю, из-за чего тебе в голову взбрела подобная глупость, — резко перебивает папочка, плотно переплетя пальцы в замок. Ему тоже нелегко, но мне кажется, что он мог хотя бы попытаться меня понять. — Это из-за той истории с недопуском до соревнований, так?

Киваю, и на этом мой запас аргументов иссякает, однако… Отец не вмешивался в наши с папочкой пререкания, но и равнодушным к потугам сына отстоять собственное решение не оставался. Он просто давал папе возможность выговориться, а уже после должен был озвучить своё решение. На то я и надеялся.

— Радован, успокойся, — отец мягко кладет ладони папочке на плечи, остужая его пыл. — Теперь я буду говорить с нашим сыном. Думаешь, что статус беты облегчит тебе жизнь? — а это уже вопрос ко мне, на который я утвердительно киваю.

— Не то чтобы, просто у меня появился реальный шанс достичь профессионального уровня в спорте, — добавляю, помедлив. — Вы же прекрасно понимаете, что в семье мне себя не реализовать.

— Просто ты ещё не встретил своего альфу, — парирует папочка. Он у меня не сноб, сам и работает, и нас с отцом опекает, не прячась за широкой спиной своего мужа, но, как и для любого омеги, семейные ценности для него незыблемы.

— Я и не отказываюсь от своего долга как омеги, но и как человек имею право выбора, — я бросался высокопарными фразами, прекрасно понимая, что в них нет смысла. Просто было моё «хочу», которое я пытался чем-то обосновать, причем надежно, дабы не выдать основной причины принятого мной решения. Страх. Не раз уже столкнувшись со всеми прелестями статусного неравенства, я начал бояться будущего, в котором я был никем и звать меня было никак, да и на встречу с прекрасным принцем, в чьих объятиях я найду свое омежье счастье, как-то не особо рассчитывал.

В принципе я мог бы избавить родителей от необходимости брать на себя ответственность за эгоистичные решения собственного сына. До совершеннолетия мне оставалось всего-то два года, но плавание ждать меня не будет. Спорт, тем более профессиональный, ставит высокие планки: чем раньше ты в него придёшь, тем больше у тебя шансов пробиться к самой вершине. Я и так слишком долго тянул, отмахиваясь от явного факта, что для омеги этот путь заведомо закрыт.

Большинство тренеров отказывалось от спортсменов-омег потому, что для нас, и это заложено природой на уровне инстинкта, семья важнее всего. Ревнивые мужья, излишняя эмоциональность и подверженность депрессиям, та же физическая хрупкость и более низкий, чему альф, уровень выносливости — вот основные причины, по которым тренеры не работали с омегами. Зато они работали с бетами, причём, бывало, даже охотнее, чем с альфами, потому что беты, и это тоже природа, не были обременены поисками пары и не теряли голову от альфье-омежьих феромонов.

Впрочем, бета — это не подвид человека и даже не отдельный статус. Это диагноз. Генетическое заболевание, приводящее к атрофии феромональных каналов и неизлечимому бесплодию. По сути, беты — это те же альфы и омеги, но без присущего им набора физиологических особенностей.

Бетой мог стать и вполне нормальный здоровый человек путём стерилизации и приёма гормональных препаратов, блокирующих его естественный запах. Таких, как, например, битостерон. Именно его я и собирался себе инъецировать, перечитав массу статей и убедившись, что этот препарат более-менее безопасен, хотя и не лишён побочных эффектов. О стерилизации я даже и не помышлял, как и любой омега, затаенно все же мечтая когда-нибудь таки встретить свою пару.