— Уверен? — переспрашиваю с сарказмом. Оно-то понятно, что по глупости, но с альфой я намерен поспорить. В то время мысль о суициде казалась мне спонтанной. — А ведь ты даже не представляешь, чем я жил все свои двадцать полных лет. Раз трахнул меня, так что, по стонам понял, что у меня на душе?

— Значит, отрицаешь? — альфа снова приподнимает брови, улыбается довольной улыбкой. Я возмущён, брыкаюсь и пытаюсь выкарабкаться, ведь я большой, сильный, тренированный омега. А Торстен — альфа, так что ему ничего не мешает подмять меня под себя и целовать туда, куда его любвеобильному альфьему эго угодно.

— Дело не в упрямстве, — не злюсь. Ощущаю на себе тяжесть тела альфы, смотрю в его глаза, полные беспокойства, чувствую, что в мощной груди сердце бьётся часто и беспокойно. — Просто у меня тогда был тяжёлый период. Подростковый и гормонально нестабильный. Да и сейчас… — закусываю губу и отворачиваюсь. — Ну, в общем, трудно не заметить, что я не такой, как остальные девяносто девять и девять.

— Да, не такой, — альфа кивает, соглашаясь, и вместе с тем нежно перебирает мои волосы. — И в этом вся твоя прелесть.

— Да ну? — уже со скепсисом. Примирившись со своей внешностью, отрекаться от своего статуса я не стал. Я — омега, омега на особый вкус, как говорил мой папочка, и кто бы мог подумать, что извращенец, которому приглянётся такой нестандартный омега, всё же найдётся.

— Знаешь, — Фран касается моего лица, лаская каждую черточку под моё тихое довольное урчание, — мне стоит перед тобой извиниться.

— За очную ставку с Гораном? — возвращаюсь к нашим тараканам, твёрдо решив закрыть этот вопрос. Если задать подобный флёр отношений изначально, то в дальнейшем, как мне кажется, можно будет избежать самых банальных и частых ссор, вспыхивающих по причине умолчания и недопонимания.

— И за это, — Фран кивает, и я принимаю его извинения без других, явно лишних слов, — и за других омег.

— В смысле? — насторожился, припоминая того красавца, с которым Торстен катался по городу. И так знаю, что у него было много омег, да и немалое их количество влюблено в альфу по уши — или в его фешенебельность, — однако я и не подумал бы, что у Франа есть кто-то посерьёзней. Есть омега. Может, любовник, постоянный и непривередливый или, наоборот, слишком уж эксцентричный, тот, с которым не стыдно выйти в свет. А тут я. Ну, так сложилось, что уж теперь…

— За то, что пытался заменить тебя ими.

— Ну, я сам виноват, — почёсываю щёку, пытаясь войти в положение альфы. Ревную безумно, конечно, но что толку махать кулаками после боя. Не линчевать же мне этих омег только за то, что они спали с Торстеном? — Притворялся бетой на совесть, даже ты не учуял подвоха. К тому же с горем пополам, но я пытаюсь понять, насколько ударило по твоему альфьему самолюбию то, что тебя влечёт к бете. Наверняка было много самокопания.

— Во-первых, — альфа перекатывается на бок, — не так уж и трагично я отнёсся к тому, что меня привлекает бета, а во-вторых, не притворялся бы ты, я бы ещё два года назад учуял в тебе свою пару. Гляди, и в моей жизни что-то да и изменилось бы.

— Вот только не надо осуждать мои решения и размышлять над тем, а что было бы, если… Меня это бесит, — опять вспылил, обиженно закутавшись в одеяло. — Между прочим, признания в спорте я достиг, будучи бетой. Пока был омегой, только и знал, что насмешки, пренебрежение, сочувствующие взгляды да закрытые двери перед носом. Тем более, согласись, что такому, как я, трудно было мечтать об удачном, беззаботном замужестве.

— Опять ты за своё… — недовольно проворчал альфа, и меня понесло. Накипело, наверное, за столько лет. Кричал, сбиваясь и переходя от одного довода к другому. Никому раньше не рассказывал столько подробностей о себе, не делился переживаниями и так отчаянно не желал быть понятным. А Торстен внимательно слушал, молча, подперев голову рукой и смотря только на меня, что ещё больше выводило меня из себя.

— И бросать плавание я не собираюсь! — заявил под конец своей речи, сдувшись. Понимаю, что, если хотим быть вместе, нам с Франом придётся притираться друг к другу, но приложить ума, как сделать это правильно, чтобы обойти побольше подводных камней, не могу.

— Я понимаю, что это важно для тебя, поэтому и не настаиваю, — удивляет меня Торстен своим внезапным комментарием. — Но только в том случае, если ты не беременный.

— Кто? Я? — поперхнулся воздухом. Ход мыслей альфы был более чем странным и мне явно непонятным. — С чего вдруг?

— Забыл о сцепке?

Вспыхнул, смутился и залился краской. Забудешь тут, как же. Хотя попытайся я сейчас описать свои ощущения, вряд ли бы выдал что-то путное. Это было… Было, в общем, здорово. Ну, сперва, даже несмотря на мою полную омежью готовность, приятного было мало, но уже потом, зацелованного, заласканного и переполненного ощущениями, меня накрывало, уносило, сотрясало, ввергало в пучину безумного наслаждения и так далее.

Так вот об альфе, близость которого во время сцепки ощущалась так остро, что у меня слёзы из глаз катились, а в животе трепетали те самые злосчастные бабочки омежьего счастья. Каким-то образом ему удавалось смутить меня коротким взглядом и парой слов. Я не представлял себя бетой рядом с ним, только омегой. Наверное, всё дело в связи, той самой, когда на двоих одно сердцебиение и дыхание. И этот диссонанс меня нервировал, вынуждая прятаться обратно в свой бета-панцирь и грубить.

Нужно глубоко выдохнуть и просто ответить более-менее адекватно. Фран терпелив, но не безмерно, да и я никогда не умел играть с огнём, обжигаясь даже от малюсенького спичечного огонька.

— Я, может, и неопытный, но не глупый, — буркнул, опять предательски краснея. — Даже если сию секунду перестану принимать битостерон, на то, чтобы организм полностью восстановился, все равно понадобится не меньше года.

— Немного жаль, — он снова смущает и вводит меня в ступор своим ответом. – Но в чём-то ты прав: вернёмся к этому разговору, когда оба закончим учёбу.

— Чёрт, Фран! — опять сорвался, навалившись на альфу и вжав его в постель. — Перестань говорить так, будто мы и правда уже на пороге церкви.

— Чувствую, будет нелегко, — Торстен вздыхает сокрушенно, а после смеётся. Он меня бесит, до белого каления и жалящей оскомины, но оттого, кажется, я только сильнее в него влюбляюсь. — Но когда-то же, после всех положенных свиданий, ухаживаний, ужинов с родителями и прочей беллетристики, ты согласишься стать моим законным мужем?

— Когда-то, — старательно прячу счастливую улыбку, прильнув к альфе и уткнувшись лбом в его плечо. — Когда завоюем олимпийское золото.

— Поздний старт, Панич! — даже сквозь толщу воды слышу этот животрепещущий крик тренера. Понимаю его: летняя олимпиада в Лондоне, эстафета, финал и я замыкающий со своим вольным стилем. Ценна каждая доля секунды, однако…

Улыбаюсь, сильно, уверенно и настойчиво рассекая водную гладь. Пусть тренер после и отчитает меня, но я всё же намеренно задержался на старте, засмотревшись на то, как финиширует после заплыва баттерфляем Фран Торстен.

Подумаешь, поздний старт. Приду-то я всё равно первым. Уверен в этом, ведь на финише меня ждёт мой альфа, в кармане спортивной куртки которого дожидается своего часа обручальное кольцо. Не могу же я, Святимир Панич, не сдержать своё слово, данное возлюбленному?