Сотовый зазвонил в кармане именно в тот момент, когда я в одной руке сжимал пакет, а другой забирал у кассира сдачу. Рука дрогнула, монеты посыпались, и я, чертыхнувшись и сжав в кулаке купюры, миновал кассу, подстрекаемый ропотом собравшейся за мной очереди.
— Чёрт, Стен! — выйдя на улицу, быстро зашагал в сторону дома. — Ты как всегда не вовремя.
— Прости-прости, — спешно затараторил альфа в трубку, явно улыбаясь. — Тебя сегодня не было на тренировке, вот я и решил позвонить.
— Стен, я же говорил, что у меня дела, — набрасываю капюшон и низко опускаю голову, дабы не встречаться взглядом с прохожими. Кучка молодых альф, минуя которых, увеличиваю темп шага, точно учуяли мой запах, резко умолкнув, и, я уверен, от инстинктивного «завалить и трахнуть» их сдержал только мой нестандартный вид. — Помнишь? Дядя, приём и всё такое…
— М-да, — как-то невнятно бормочет мой друг, и я настораживаюсь. Между мной и Стеном нет секретов. Ну, кроме одного, который был просто огромнейшим исключением из правил. Так что эта заминка показалась мне первым тревожным звоночком.
— Знаешь, Свят, — слишком серьёзно. Я даже чётко представил, что именно в этот момент Стен хмурит свои светлые брови, а то, что он натужно сопит, я и так прекрасно слышал в трубке, — если бы я не знал тебя так хорошо и не был в курсе твоей симпатии к Торстену, то подумал бы…
— Что? — останавливаюсь, так и не перейдя дорогу на положенный зелёный. Если Стен догадался, мне конец. Болтать он не станет, по старой дружбе, но и работать в одной команде мы больше не сможем.
— Что ты сбегаешь к омеге.
— Чего? — отмерев, рысцой перебегаю дорогу, игнорируя протяжный звук клаксона и матерное благословение в мою сторону. — Ты рехнулся, Стен?! Какая омега?!
— А мне почём знать, — и снова отчётливо вижу перед собой этого альфу: как он пожимает плечами, но смотрит дотошно-пристально.
— Я заметил просто, Свят. Понимаешь? Каждые три месяца, примерно в одно и то же время, ты куда-то исчезаешь на несколько дней. И не вздумай сейчас передо мной оправдываться, — спешно тараторит альфа, очевидно услышав, как я со свистом набираю в лёгкие побольше воздуха. — Я понимаю, Свят: твоя личная жизнь не мое альфье дело, однако… Если заметил я, то заметят и другие, а потом будут вопросы и подъёбки. Понимаешь, Свят?
— Понимаю, — выдыхаю, враз словно полностью обессилев. Между ягодиц стало чуть влажно, но возбуждение меня пока не накрыло. Наоборот, по телу расползалась апатия. Похоже, эта течка будет ещё и депрессивной. — Спасибо, Стен.
— Торстена, кстати, сегодня тоже не было… — как ни в чём не бывало продолжает друг, однако я уже нажал отбой, а после, поразмыслив, и вовсе выключил телефон.
Права обижаться на Стена у меня не было. Скорее, я должен быть ему благодарен за это предупреждение. Он говорит, что могут заметить и другие, но что, если они уже заметили? Например, тренер.
Если бы не связи дяди и отца, скрыть свою истинную природу мне никак не удалось бы. Сейчас же во всех документах я значился бетой. Да, поддельных, но именно с ними у меня был шанс добиться тех высот, к которым я стремился, однако…
Так не могло продолжаться вечно. Рано или поздно кто-то начал бы догадываться, и, Стен прав, посыпались бы вопросы, причём не только ко мне. Пронюхай о столь интересном деле папарацци, и мсье Эрик попадёт под внимание их пристального глаза в первую очередь. Дальше ещё хуже: чемпионаты даже регионального уровня — это серьёзная вещь, на которой серьёзные дяди зарабатывают серьёзные деньги. Без покровительства и прилагающегося к нему толстого кошелька меня бы завернули на первой же медкомиссии и больше никогда не допустили бы к соревнованиям. Но покровитель у меня был, ещё какой, поэтому на каждое соревнование я шёл с невозмутимой уверенностью, однако…
У моей, как говорил дядюшка Эрик, подростковой прихоти была своя цена — брак по расчёту. Король не уточнял, когда это должно свершиться, но в любом случае брак был равносилен окончанию спортивной карьеры. Из этой ситуации я видел только один выход: стать настоящим бетой, и тогда необходимость в покровительстве исчезнет сама по себе.
Было страшно вот так вот, с размаху, обрекать себя не только на бездетное, но и в принципе одинокое существование. Поэтому я тянул с окончательным решением, хотя, видимо, тянуть уже было некуда.
— Панич, ты ли это? — пока размышлял, успел добраться до дома. Слегка вздрогнул и замер у подъезда. Узнал по голосу и горьковатому запаху. Лет пять точно не виделись, и лучше бы этот альфа и дальше не попадался мне на глаза.
— Чего тебе, Горан? — буркнул, даже не оборачиваясь.
С этим альфой мы вместе учились в средней школе. Правда, он на год старше. И никогда бы наши пути не пересеклись, если бы этот мудак не жил в соседнем подъезде. Горан меня часто задирал, даже пару раз пытался зажать в тёмном углу, пока я его ещё в росте не перегнал, а потом, после выпуска, пропал куда-то. Поговаривали, учиться поехал в столицу, вот только ума у Горана было что у воробья, так что шабашил он, скорее всего, где-нибудь, а теперь вот вернулся на мою голову.
— Ну как чего? — фыркнул альфа за моей спиной, и меня передёрнуло. — Сколько лет, сколько зим. Давай посидим да поболтаем где-нибудь, — я услышал, как он шумно втянул носом воздух чуть ли не около моего уха, и едва не задохнулся от его горького, словно табачный дым, запаха. Почувствовал его альфий настрой, и, когда Горан протянул следующие слова, меня снова передёрнуло от мерзости. — Может, ещё чего сообразим на двоих.
— Отвали, Горан, — дёрнув плечом, обернулся. Как и ожидалось, альфа, стоящий передо мной, пребывал на нижайшей ступени своего морального развития. Одетый в дорогие шмотки, обвешанный золотом, на фоне добротной иномарки, но с рожей полного дегенерата, он вызывал во мне только отвращение. — Если хочешь трахаться, сними себе шлюху.
— А я не трахаться хочу, Панич, — альфа сплюнул, отчего меня снова замутило, — а тебя хочу трахнуть. Улавливаешь разницу?
— Между здравым мной и тобой — образчиком альфьей невменяемости? — переспросил нахально, хотя у самого этой самой бравады было не так уж и много. Каким бы телосложением я ни обладал, но в силе альфе уступал точно.
— Знаешь, Панич, — Горану достаточно было сделать лишь шаг, чтобы оказаться подле меня вплотную, как тогда, в школьные годы, оттесняя меня к тёмному углу, к слову, нехило подкачанным телом. Что самое неприятное, в росте он мне больше не уступал, — мне папка как сказал, что после переезда ты тут раз в пару месяцев появляешься, я сразу же просёк, что ты сюда течь сбегаешь. Видимо не прижился как омега в своей-то Дании, а?
— Не твоё дело, — пришлось упереться альфе рукой в грудь, дабы удержать его на каком-никаком расстоянии. На штанах уже расползалось мокрое пятно — это я почувствовал, прижавшись задницей к холодной стене. Меня в течку в подворотне зажимал ублюдочный альфа, а я, вместо того чтобы дать отпор, боролся с рвотными позывами. Никогда раньше такого не было, хотя врач и предупреждал, что регулярные инъекции битостерона могут возыметь самые неожиданные последствия.
— Да ладно тебе, — Горан нависает надо мной, упираясь ладонью в стену за моей головой. — По запаху чую, что непокрытый ещё, так что не упусти свой, может, даже единственный шанс. Или решил девственником и помереть?
— Повторяю: не твоё дело, — цежу сквозь зубы, медленно закипая. Пусть Горан и был ублюдком, но за всё это время он меня и пальцем не коснулся, только задевая и провоцируя словами. Скорее всего, с его стороны это было своеобразным проявлением уважения.
— Что, Панич, — альфа тоже цедит, только на этот раз злобно, шумно дыша, буквально пожирая меня глазами, зрачки в которых затопили радужку, — думаешь, на тебя, гибридного, встанет у кого-то получше меня? Ха! Не питай иллюзий, омега: таких, как ты, либо на спор, либо от безысходности, либо по безумной любви.
Горан гордо ударяет себя в грудь, мол последнее как раз к нему и относится, и у меня от его тупой самоуверенности срывает крышу. Помню, что пакет с продуктами на землю опустил плавно, а вот дальше…
