— Вчетвером, — на этот раз уже крепко, как и подобает бете, пожимаю протянутую мне ладонь. — Для эстафеты и победы в ней нужно четверо.
— Ну, нас и так уже двое, а остальные подтянутся по пути к пьедесталу, — иного ответа от альфы с до нелепости упрямым характером я и не ожидал.
По сути, золото чемпионата мирового уровня было и моей целью, вот только раньше я упорно шёл к своей мечте сам, не имея поддержки. Тогда же у меня появился Стен. Друг-альфа. И это было и здорово, и слегка грустно. Останься я омегой, и в моей жизни вряд ли бы что-то переменилось к лучшему, но, став бетой, я словно проживал не свою жизнь. Да, тогда сомнения по поводу принятого решения всё ещё роились в моей голове.
Сейчас мне двадцать, я студент юридического факультета Копенгагского университета, призёр множества региональных чемпионатов и лучший в заплыве на сто метров вольным стилем среди юниоров. И всего это я, Святимир Панич, добился, будучи бетой. Теперь у меня больше нет сомнений.
— Что-то мне стрёмно, — Стен тяжело плюхается на скамью и свешивает голову. Да, этот альфа упрямо попёрся за мной в универ. Парень из простой семьи смог получить грант и поступил на гуманитарный факультет, а всё ради воплощения нашей школьной мечты. — Впервые же на чемпионат подобного уровня идём, да ещё и в таком составе.
Андерсен поморщился, и я, разделяя его мнение, тоже скорчил сомнительную гримасу. В школе мы со Стеном были сильны каждый в отдельных заплывах, а вот эстафета нам не давалась. Два других парня, и я не хочу их обидеть, говоря, как есть, были ощутимо слабее нас. К тому же они не горели нашей мечтой. Школа нуждалась в команде, так что тех, кто плавал брасом и баттерфляем, просто выбрали по результатам конкурсного заплыва. А вот после поступления в университет всё изменилось. Мы познакомились с Итаном и Ником, и наша четвёрка уже спустя полгода гремела своими достижениями на всю страну. Более того, в прошлом году мы стали призёрами Норд-чемпионата. Мы все вчетвером мечтали о золоте сперва страны, а после и олимпиады, но…
Во время летних каникул родители Итана попали в аварию. Отец скончался на месте, а папа серьёзно пострадал и пока проходил реабилитацию и заново учился ходить, ему нужен был постоянный уход. Итан, будучи самым старшим из троих детей, перевёлся в колледж по месту жительства и остался рядом с семьёй. Мы все были подавлены, в том числе и тем, что потеряли первоклассного пловца баттерфляем. Сплочённая команда распалась, и мы уже перестали мечтать не только об олимпийском золоте, но и о командных заплывах в принципе. Никто из тех, кем тренер пытался заменить Итана, так и не прижился в нашей команде. А после рождественских праздников появился он, Фран, и мир перевернулся с ног на голову. В том числе и мой собственный.
— Да ладно тебе, — пытаюсь успокоить друга, похлопывая его по плечу. — Фран — отличный пловец, и он не подведёт.
— Не в этом дело, — фыркает Стив. — Нет у нас команды. И духа командного нет. Есть мы трое, ты, я и Ник, а он, Фран, сам по себе, словно король. Что, скажешь, что не чувствуешь этого, Свят?
— Командный дух, да… Прихрамывает, — бормочу, соглашаясь и отводя взгляд.
Фран, он же Франсис Торстен, учился на магистратуре. Он был из разрядах тех, кому заведомо пророчили большое будущее, гением, который ещё со школьной скамьи печатался в научно-популярных изданиях, и самым молодым сотрудником исследовательского института ядерной физики. А ещё Фран был альфой: высоким, красивым, сильным и свободным. И да, он плавал. Просто плавал, потому что ему это нравилось и у него был талант.
Когда тренер впервые представил нам Франа, мы естественно спросили его о том, в каком стиле он наиболее хорош.
— А в каком нужно? — совершенно серьёзно, ибо иным Франсис Торстен просто не мог быть, спросил этот жгучий брюнет.
— Ну, Итан был асом баттерфляя, — Стен специально упомянул Итана, хотел задеть невозмутимого альфу, подчеркнуть, что тот претендует на место, которое всё ещё занимает Итан не только в наших сердцах, но и в нашей команде.
— Значит, буду баттерфляем. Мне всё равно, — Фран тогда равнодушно пожал плечами, и мы, естественно, подумали, что он выпендривается. Но Торстен не выпендривался. Ему это было просто без надобности, потому что Фран действительно первоклассно плавал любым стилем. Он уверенно рассекал водную гладь своими мощными руками и могучим торсом. Его техника, подготовка, время были на порядок выше, чем у Итана, поэтому с его членством в нашей команде смириться было ещё труднее. Особенно мне.
— Лёгок на помине, — ворчит Стен, забрасывая полотенце на плечо. — Я в душ. Ты со мной?
— Иди. Я через минуту.
— Как хочешь, — фыркает Стен, и в тоне его голоса мне чудится ревность. Впрочем, я не заострил на этом внимания, взглядом залипнув на альфе, только что вошедшем в бассейн.
Шестнадцать лет я был омегой и ещё четыре бетой. Два последних года даже папочка уже не особо доставал меня, так, просто не забывал периодически напоминать, что я омега и в мои годы уже пора бы… хм… не только пользоваться омежьим набором. Став бетой, я был счастлив. И речь не только о моих спортивных достижениях, но и о личной жизни.
Не чуя запахов альф и зная, что и они не осязают во мне омегу, я со временем перестал их сторониться. Мог перечить им и пререкаться с ними на равных, более того, я просто забывал, что нахожусь в компании альф, пред которыми, по идее, должен скромно благоговеть. Что уж говорить о том, что после тренировок я ходил с ними в одну душевую.
Да, сперва было стыдно: я не мог ни раздеться сам, ни взглянуть на невозмутимо щеголяющих голышом альф, но страх выдать себя оказался реальнее и убедительнее смущения. Сейчас я понимаю, что передо мной стоит голый альфа, но как альфу его не воспринимаю. Да, было даже так, что у парней вставало прямо в душе, меня самого зажимали пару раз, лапая за задницу и одаривая пошлыми комплиментами, но всё это было так, в шутку. За все эти четыре года я ни разу не почувствовал ни реальной угрозы со стороны альф, ни желания отдаться кому-то из них. Пока не появился этот Фран.
Сперва мне казалось, что я испытываю к Франу повышенный интерес из-за незаурядной харизматичности его персоны. Он не был похож на других, сразу же выделялся в толпе и даже без осязания внушал первобытный трепет. В конце концов, неброско прошуршав по университетским сплетням, мы окончательно убедились в том, что Фран Торстен — та ещё тёмная лошадка: кроме общедоступного и всем известного о Франсисе Торстене никто ничего толкового не знал. Вроде и не было у этого человека ни друзей, ни круга мало-мальски знакомых, ни компрометирующих ситуаций, которые могли бы пролить свет на его истинную подноготную. Одним словом, Фран полностью отдавался учёбе и вроде ничем, кроме физики, особо и не интересовался, хотя назвать его ботаником язык вряд ли бы у кого-то повернулся.
Впрочем, толика истины открылась совершенно спонтанно благодаря одной болтливой омежке, которую Стен подцепил в клубе. Омежка был ухоженным и держал аристократическую марку ровно до третьего бокала Лонг Айленда, а после под андерсеново мурлыкание на аккуратное ушко поведал, что в школе Торстен серьёзно занимался плаванием, но в студенческие годы полностью забросил тренировки, сконцентрировавшись на учёбе. Поговаривали, что причиной тому послужило давление со стороны родителей. Концерн Торстенов был гигантом добывающей промышленности, управление которым передавалось по наследству, так что удивляться столь жёстким требованиям было нечего, тем более что Фран был пусть и самым младшим ребёнком в семье, зато единственным сыном-альфой.
— Да, как своего бывшего ученика, тренер попросил меня об услуге, — как-то таки снизошёл до ответа Фран, которому, похоже, надоели сплетни о причинах его возвращения в спорт, — но согласился я не поэтому. Проанализировав свой график, я пришёл к выводу, что у меня есть достаточно свободного времени, дабы заниматься плаванием серьёзно. Если была бы хоть малейшая вероятность того, что тренировки как-то скажутся на моём обучении или научной деятельности, меня бы никто не смог уговорить. Если я за что-то берусь, то обязан сделать это на отлично. Иначе никак.
