С наибольшей очевидностью новые принципы, найденные Нестеровым во второй половине 30-х годов, воплотились в портрете В. И. Мухиной (1940; Третьяковская галлерея)[225].
Портрет В. И. Мухиной. 1940
Портрет был задуман художником в 1939 году[226]. К этому времени относится первоначальный набросок, а также первые сеансы. Однако из-за усталости художника, которому было уже 77 лет, из-за переутомления на сеансах у П. Д. Корина, кончавшего в это время портрет Михаила Васильевича, работа над образом Мухиной возобновилась только летом 1940 года.
Нестеров поставил непременным условием, чтобы В. И. Мухина позировала ему в своей мастерской, во время работы. Еще 25 октября 1939 года художник рассказывал С. Н. Дурылину: «А я начал Мухину. Что-то выходит. Я ее помучил: так повернул, этак: а ну, поработайте-ка! Чем вы работаете?
— Чем придется: пальцем, стекой.
Как принялась над глиной орудовать — вся переменилась.
— Э! — думаю. — Так вот ты какая! Так и нападает на глину: там ударит, здесь ущипнет, тут поколотит. Лицо горит. Не попадайся под руку: зашибет! Такой-то ты мне и нужна.
Вот так и буду писать. Это куда труднее Держинской: Не оборвусь ли?»[227].
Первоначальный карандашный набросок, сильно вытянутый по вертикали, изображает Мухину, стоящей около возвышающегося над ее головой скульптурного бюста, который она охватывает руками. Взгляд ее устремлен вверх, к голове модели. Нестеров не был удовлетворен этим рисунком, находил фигуру Мухиной вялой, холодной, равнодушной к своему делу, считал, что много места занимает скульптурный бюст, который он называл «истуканом». В окончательном варианте художник полностью отошел от рисунка.
С. Н. Дурылин в своей книге приводит очень интересные воспоминания В. И. Мухиной:
«Михаил Васильевич хотел писать меня за работой. Я и работала непрерывно, пока он писал. Разумеется, я не могла начать что-нибудь новое, но я дорабатывала одну свою работу, — как верно выразился Михаил Васильевич, — взялась „штопать“ ее. Из всех работ, бывших в моей мастерской, он сам выбрал статую Борея, бога северного ветра, сделанную для памятника челюскинцам. Он сам выбрал все: и статую, и мою позу, и точку зрения. Сам определил точно размер портрета. Всё — сам. Работал он всегда со страстным увлечением, с полным напряжением сил, до полного изнеможения.
Я должна была подкреплять его черным кофе. Во время сеансов велись оживленные беседы об искусстве. Но когда он входил в азарт, все умолкало. Он с самозабвением отдавался работе»[228].
В отличие от карандашного наброска Нестеров избрал в окончательном варианте почти квадратный формат полотна (80×75) и совершенно иначе решил композицию. Она имеет ярко выраженное диагональное построение. Стремительная, светлая, летящая фигура Борея, с вытянутыми вперед руками, с развевающимися складками ткани готова сорваться с постамента, неровная поверхность которого, прорезанная мерцающими гранями, поддерживает это движение вперед и вверх. Это движение не останавливается — оно точно приобретает другое качество от протянутых к Борею сильных и вместе с тем внимательно-заботливых, тонких рук скульптора, давших ему движение, определивших стремительную силу и порыв бога северного ветра. Голова и фигура Мухиной откинуты назад. Это движение почти параллельно движению фигуры Борея.
Помещенная точно по диагонали, фигура Мухиной усиливает бурное стремительное движение всей композиции. Но вместе с тем, и в этом отличие портрета от портретов первой половины 30-х годов, здесь нет единого стремительного движения. Движение Борея встречает себе такую же, а может, и еще большую противоборствующую силу в фигуре Мухиной, плотной и сильной, и прежде всего в лице, в глазах, исполненных твердой воли и внутренней силы, как бы мысленно останавливающих движение. Этот углубленно-внимательный взгляд способен противостоять и даже побороть стремительное движение Борея. И вместе с тем глаза точно вдыхают энергию в небольшую гипсовую статуэтку, делая ее символом человеческого порыва и активной воли. Нестеров подчеркивает глубокую связь между скульптором и его созданием.
Цветовое решение портрета подчинено той же мысли. Светлая фигура Борея и идущие параллельно, но в другом направлении, пышные, спадающие складки белой блузы, схваченной у ворота круглой, цвета ярко-красного коралла брошью, звучно контрастируют с темным рабочим халатом и светло-коричневым фоном портрета. Цвет здесь определяет пластическую силу и выразительность основной группы.
На первый взгляд портрет В. И. Мухиной очень близок к работам начала 30-х годов. Художник как бы возвращается к своим прежним образам. Но вместе с тем он обогащен уже новыми качествами, новым подходом к решению прежней темы. Создание образа человека-творца, прославление красоты и значительности его творческого духа, понимаемого как активное действие, является основой портрета В. И. Мухиной. Но здесь есть и другое. Мухина не просто внимательно работает. Временами кажется, что она настолько глубоко задумалась, что не видит своей модели. Плотно сжаты губы, собрался складками около переносицы лоб, на лице тени, чуть затенены и глаза. Если в портретах первой половины 30-х годов все детали композиции были подчинены единому действию и как бы подчеркивали основное, главное движение человека, то здесь Нестеров начинает строить композицию на контрастах. Стремительной порывистости Борея, как бы уже приобретшего самостоятельное движение, противостоит скупая, сдержанная сила Мухиной. Подобное решение было новым моментом, свидетельствующим об ином подходе к раскрытию человеческой личности.
В портрете Мухиной нашли выражение многие принципиальные стороны искусства Нестерова-портретиста. Разнообразие композиционных линий, их подвижность и вместе с тем определенность, контрастное цветовое построение, пластическая выразительность основной группы — все это органично претворилось в образ, полный глубокого смысла.
В этом портрете Нестеров, прибегнув к выявлению, казалось бы, внешней динамики образа, сумел передать сложность и глубину человека, сложность мысли, его поисков и вместе с тем утвердить активность его воли, торжество свершения. Художник очень ценил это свое произведение. По свидетельству С. Н. Дурылина, считал его одним из лучших и причислял к «Кориным», «Васнецову», «Северцову»[229].
Портрет Мухиной был окончен художником на семьдесят девятом году жизни. Это время не отмечено созданием большого количества живописных произведений, но тем не менее творческая активность Нестерова по-прежнему продолжала удивлять современников.
Его мысли все чаще и чаще обращаются к молодому поколению. В феврале 1941 года в своей статье «К молодежи» Нестеров писал: «Крепко желаю вам, чтобы вы познали природу и ее украшение — человека… Учиться можно не только в школах, академиях, у опытных учителей, можно и должно учиться всюду и везде, в любой час. Ваше внимание, наблюдательность должны постоянно бодрствовать, быть готовыми к восприятию ярких, происходящих вокруг вас явлений жизни. Природу и человека надо любить, как „мать родную“, надо полюбить со всеми их особенностями, разнообразием, индивидуальностью. Все живет и дышит, и это дыхание нужно уметь слышать, понимать.
Искусство не терпит „фраз“, неосмысленных слов, оно естественно, просто»[230].
Нестеров, будучи очень требовательным к себе, столь же высокую требовательность проявлял к другим, но вместе с тем он с глубоким вниманием всегда относился к молодым художникам[231], никогда не отказывал в советах, поощрял все интересное и талантливое.