Конец 30-х годов в жизни Нестерова отмечен очень интенсивной работой над книгой воспоминаний «Давние дни», увидевшей свет в январе 1942 года. Некоторые из очерков, вошедшие в эту книгу, были опубликованы еще до революции, но основная их часть написана позднее, в середине 30-х годов.

Перед читателем проходят великолепные литературные портреты Перова и Крамского, Сурикова и Левитана, Третьякова и Васнецова, Павлова и Горького. И для всех, столь разных людей, Нестеров находит свои краски, свой язык, свой образный строй повествования. Недаром в 1942 году за свою книгу «Давние дни» художник был избран почетным членом Союза советских писателей^[232].

Литературная работа не приостановила его занятий живописью. В 1940 году Нестеров задумал написать портрет архитектора А. В. Щусева, с которым его связывала давняя дружба, начавшаяся еще в период работы над росписью храма в Марфо-Мариинской обители. Параллельно с портретом А. В. Щусева он лелеял мечту написать портрет Е. Е. Лансере и второй портрет В. И. Мухиной.

Портрет А. В. Щусева был начат 22 июня 1941 года — в день начала Великой Отечественной войны. Рано утром Нестеров пришел к Щусеву, они долго усаживались, выбирали халаты, привезенные Щусевым из Самарканда. Художник решил писать модель в профиль на небольшом холсте, позу дал простую — боялся, что старость (Нестерову было в то время семьдесят девять лет) не позволит ему справиться со сложным портретом. Едва Нестеров принялся за работу, пришло ошеломляющее известие — началась война. Но художник продолжал работать. Он продолжал работать и позже, когда начались бомбардировки Москвы. Портрет был закончен 30 июля 1941 года.

Усталый взгляд человека, сидящего в черном высоком кресле в ярком бухарском халате и в черной с белым узором узбекской тюбетейке, обращен куда-то в сторону. Сочетания малинового, светло-серого, лилового, желтого, яркая белизина большого белого воротника звучат напряженно и беспокойно. Темный, почти черный силуэт вазы причудливой формы, срезанной рамой картины, резко выделяется на светлом, серовато-коричневом фоне. Складки халата тяжелым, точно еще более усталым, чем сам человек, движением спадают с плеч, облегают фигуру. Глубокую усталость, задумчивость, сосредоточенную скрытую печаль человека выразил художник в своем последнем портрете.

Нестеров не хотел уезжать из Москвы. Он терпеливо сносил все невзгоды, был полон веры в победу^[233]. Незадолго до смерти (умер он 18 октября 1942 года) художник хотел написать сына в тюбетейке, в черном кресле. Но он говорил: «И ты устанешь сидеть, и я устану писать».

1 июня 1942 года художнику исполнилось восемьдесят лет. Нестеров был награжден орденом Трудового Красного Знамени, ему присвоили звание заслуженного деятеля искусств РСФСР^[234]. Московские художники в своем приветствии Нестерову писали: «В грозные дни Отечественной войны Ваш яркий талант и искусство полны веры в силу, мощь родного народа, особенно нужны и ценны нашей Родине»^[235].

Последней работой Нестерова, написанной в июне 1942 года, был пейзаж «Осень в деревне» (Третьяковская галлерея)^[236], созданный на мотив стихотворения А. С. Пушкина «Уж небо осенью дышало». На обороте этюда надпись: Дарю «Осень в деревне» жене моей Екатерине Петровне в память сорокалетия нашей свадьбы 20 июня 1902 года. Михаил Нестеров. 1942 г. Июнь.

…Глубокой тревогой охвачен осенний сумрачный пейзаж. Серое небо с тяжело нависшими облаками, темные, почти черные ели, дом, крытый серой соломой. К нему по темной зеленой траве идут гуси, вытянув шеи; их белые пятна резко и тревожно выделяются на сумрачном фоне. Два тонких, одиноких, совершенно голых ствола берез сиротливо тянутся кверху. Сумрак и беспокойство точно распростерлись над серым деревенским домом, прижавшимся к земле. Глубокую напряженную тревогу, тревогу за свою землю, за землю, которую он любил и которой посвятил всю жизнь, выразил художник в своей последней работе.

Творческая судьба М. В. Нестерова незаурядна. Путь художника прошел через многие этапы в развитии отечественного искусства, и каждый этап этого развития был обогащен Нестеровым.

Искусство Нестерова до 1917 года, при всей его глубокой и прочной связи с определенным кругом явлений социальной жизни России, было отлично от основных художественных направлений того времени. Однако характеристика искусства предреволюционных лет была бы неполной без анализа произведений Нестерова.

В предисловии к своей книге «Давние дни» художник писал: «Я избегал изображать так называемые сильные страсти, предпочитая им наш тихий пейзаж, человека, живущего внутренней жизнью»^[237]. Именно это изображение внутренней жизни человека и составляет основу всех лучших произведений Нестерова дореволюционной поры. Художник не был одинок в своих поисках. Достаточно вспомнить имена Серова, Врубеля, Голубкиной, Коненкова, чтобы представить, насколько эта задача была близка русскому искусству конца XIX — начала XX века.

Противоречивость произведений Нестерова периода 1890–1910 годов, их идеалистический, порой реакционный характер, нежизненность идеалов смирения и ухода от мира, нежизненность поисков этического идеала в религиозной вере были вскрыты и развенчаны всем ходом развития истории России.

Великая Октябрьская социалистическая революция коренным образом изменила течение общественной жизни страны. Глубокие перемены, вызванные ее свершением, произошли во всех областях жизни народа. И поразителен тот факт, что Нестеров, уже сложившийся мастер, художественная концепция которого была многими принята, сумел найти в себе творческие силы, чтобы выразить глубоко и серьезно, со всем присущим ему дарованием крупного мастера эти перемены в жизни страны и ее народа. Он нашел в своем искусстве иные краски, чтобы отразить образ нового человека новой эпохи, эпохи, казалось бы, враждебной призрачному миру тихой обители его дореволюционных героев.

Нестерова не покидал интерес к внутренней жизни человека. Но вместе с тем если прежде основой ее была тихая созерцательность души, мягкая покорность или душевная печаль, то теперь этическим и эстетическим идеалом становится творческая активность человека, активность его чувства и разума. Духовная жизнь его героев лишается пассивности. Человек выступает творцом не только окружающего, но и своей жизненной судьбы. «И в портретах моих, написанных в последние годы, — писал Нестеров в своей книге „Давние дни“, — влекли меня к себе те люди, путь которых был отражением мыслей, чувств, деяний их»^[238].

Отражение Нестеровым этой одной из характерных сторон советской эпохи делает творчество художника не только органически связанным со всем процессом развития социалистического искусства, но и определяет новаторский характер его творчества.

Сейчас невозможно представить историю советского искусства без портретов И. П. Павлова, С. С. Юдина, И. Д. Шадра, В. И. Мухиной, А. Н. Северцова. Эти портреты не только дополняют общую линию развития советского искусства, они прекрасно выражают лучшие его стороны, его подлинно гуманистические завоевания.

Новаторство нестеровской концепции портрета, его эстетический идеал человеческого созидания, творческой активности яркой и целеустремленной личности свидетельствовали о том огромном повороте, который произошел в творчестве Нестерова после Октябрьской революции.