Если в портретах И. П. Павлова, С. С. Юдина и даже А. Н. Северцова Нестеров прибегал к обобщенному решению лица, то здесь именно на лице он сосредоточивает свое основное внимание. В этом портрет О. Ю. Шмидта близок к работам 20-х годов, к таким портретам, как портрет А. Н. Северцова (1925) или Н. И. Тютчева (1928). Близок он к ним по композиционному и по цветовому решению. В отличие от портретов первой половины 30-х годов, светлых и ясных, праздничных по колориту, портрет Шмидта решен в сравнительно темной цветовой гамме. Но вместе с тем образ Шмидта лишен и моментов острой характерности. Он отмечен безоговорочным признанием и утверждением личных качеств модели.

Однако в портрете О. Ю. Шмидта, как и в других работах 1936–1937 годов, существует еще некоторая ненайденность принципов решения, что во многом определяет их, сравнительно с предыдущими, невысокое качество.

В 1937 году Нестеров задумал написать портрет К. С. Станиславского. Предложение художника было встречено с большой радостью, однако болезнь артиста оттягивала встречу, а 7 августа 1938 года Станиславского не стало.

«Зиму 1937/38 года, — пишет С. Н. Дурылин, — Михаил Васильевич очень томился без портретной работы. Приходилось мне „сватать“ ему в эту пору то одно, то другое лицо из тех, кто могли его заинтересовать, как портретиста, но тщетно: „сватанья“ не удавались: „Хороший человек; уважаю, люблю — но… — он разводил руками, — но ничего не говорит мне как художнику“»^[219].

Однажды, это было в мае 1938 года, к Нестеровым пришла Н. А. Северцова (Габричевская), дочь покойного А. Н. Северцова, и привела с собой художницу-офортистку Елизавету Сергеевну Кругликову. Нестеров был знаком с Е. С. Кругликовой, встречался с нею в Ленинграде у А. А. Рылова и А. П. Остроумовой-Лебедевой, любил ее искусство. Когда он предложил ей позировать, Кругликова согласилась.

Портрет писался на квартире Н. А. Северцовой. Нестерову модель нравилась. Он работал с увлечением^[220]. В середине июня 1938 года портрет был закончен. По окончании его Нестеров сообщал своей дочери В. М. Титовой: «Портрет всем очень нравится, да и я нахожу, что он вышел любопытней двух предыдущих (т. е. портретов Держинской и Шмидта). Очень уж модель интересная»^[221].

Портрет Е. С. Кругликовой 1938 года был приобретен в Третьяковскую галлерею. Однако, несмотря на сознание своей удачи, Нестеров вновь обращается в следующем, 1939 году к новому портрету Е. С. Кругликовой^[222].

Второй портрет Е. С. Кругликовой был окончен уже в конце июня 1939 года, а вскоре, к глубокому удовольствию самой модели, приобретен в Русский музей. Нестеров был им доволен больше, чем первым, считал его лучшим, был доволен тем, что написал его.

История этих портретов, созданных на протяжении двух лет, очень знаменательна. Она отражает поиски Нестерова в этот период.

Портрет Е. С. Кругликовой 1938 года построен на передаче резкой характерности модели. Острый угол согнутой в локте руки, нога, закинутая за ногу, нервные движения пальцев, держащих тонкую и длинную папиросу, придают подвижной фигуре устремленность. Эта устремленность как бы вся сосредоточилась в лице с крупными и подвижными чертами, в живых глазах, в полуоткрытом рте, в волнистой пряди седых волос, спадающей на большой лоб, с резкими складками над переносицей. Кругликова изображена в момент беседы, остро занимающей ее, заставляющей ее столь подвижно и живо реагировать. Точно вторя этому движению, устремленному влево, в сторону собеседника, изогнут стебелек желтой розы, стоящей в тонком бокале у самого края рояля. Сочетание ярко-белого жабо, иссиня-черного костюма с более темным цветом блестящего черного лака рояля, с синеватой стеной, с голубовато-желтым офортом и желтой розой делает портрет изысканным по цвету. Колористическая гамма его выдержана в одном цветовом ключе — от иссиня-черного до голубовато-серого. Единственным цветовым акцентом является желтая роза, как бы олицетворяющая красоту и изящество модели. В первоначальном эскизе, сделанном углем, вместо розы помещена фарфоровая пепельница, не было в нем и цветного офорта, висящего на стене, с типичным для произведений Кругликовой мотивом Невы и Петропавловской крепости. В самом портрете художник уже пришел к опосредованной характеристике, близкой его работам 1930–1935 годов.

Интересно отметить, что художник, как и прежде, строит образ на силуэтной выразительности фигуры, снова прибегая к профильному изображению, и на броской красоте цветовой гаммы. В портрете Кругликовой мы сталкиваемся с решением, в котором есть момент декоративности.

Нарядность цвета, его звучность — одна из характерных качеств работ Нестерова этого времени (исключение — портрет О. Ю. Шмидта). Однако художник уже не повторяет свою гамму, каждый раз находя цветовое решение, соответствующее данному образу. Достаточно сравнить серебристо-сиреневый цвет портрета Держинской с темно-синим в портрете Кругликовой, чтобы понять сколь настойчивы были колористические поиски мастера.

Нестеров раскрыл тонкую подвижную натуру художницы, ее живой интерес к жизни, ее изящество. Этот образ, построенный на острой живой характерности модели, великолепно удался ему^[223]. Однако уже в следующем году художник стремится к иному образу, на наш взгляд, более глубокому.

В портрете Е. С. Кругликовой 1939 года (Русский музей) модель изображена в фас. В первоначальном рисунке, сделанном еще в Колтушах, художница сидит в большом кресле, тяжелая массивная спинка которого нависает над ее головой. Кругликова делает зарисовки в альбоме, лежащем на ее коленях. В окончательном портрете тяжелое массивное кресло смотрится просто зеленым фоном, альбома нет, в руках остался лишь яркий красный карандаш. Все внимание сосредоточено на лице женщины, на ее руках. Художника интересует не раскрытие определенного жизненного момента или состояния человека, а человеческая психология, внутренний, более широкий характер личности.

Этот портрет невероятно скуп в деталях по сравнению с предшествующими, в которых биографичность интерьера и жизнь человека в нем, как в привычной обстановке, делали портретное изображение почти сюжетной картиной. Здесь перед нами лицо усталого, но сильного человека, тонкие, красивые, но уже старческие руки держат карандаш (единственная дополнительная деталь), затаенная горечь легла на губах и у глаз, смотрящих на зрителя с молчаливым вниманием. Жесткие линии прорезают лицо, та же жесткость в костюме. Главным здесь является раскрытие глубоко внутренних сторон личности, личности значительной, но значительность эта достигается не рассказом о ней, а путем концентрации внимания на чертах лица, глазах, руках. В их изображении художник видит прежде всего пути к внутреннему постижению своей модели. Он отказывается от внешней характерности, от броскости цветового и композиционного решения. В этом портрет Кругликовой 1939 года близок портрету Шмидта, но отличается от него органичностью найденных приемов^[224].

Как мы уже отмечали, творческие искания Нестерова во второй половине 30-х годов весьма разнообразны. Поиски более психологически углубленного решения не всегда находили адекватную форму. Он ищет порой новых композиционных приемов, как, например, в портретах Е. П. Разумовой и Е. И. Таль, порой возвращается к старым, уже найденным, как в портрете Е. С. Кругликовой (1938) и О. Ю. Шмидта. Колористические искания мастера также отличаются в этот период известной пестротой. В них нет уже прежнего единства, как, например, в первой половине 30-х годов, когда светлая цветовая гамма большинства портретов (портреты С. С. Юдина, И. П. Павлова, И. Д. Шадра), заметим кстати, очень близкая по принципам к многим живописным произведениям того времени, великолепно соответствовала эмоциональному звучанию образа.