В 1934 году к нему обратились с просьбой написать портрет В. Г. Черткова. А. П. Сергеенко, личный секретарь Черткова, явился к Нестерову с фотографией, на которой, по словам самого Сергеенко, Чертков был «похож на старообрядческого архиерея; большая голова, седая борода, истово читает книгу. Благообразное лицо». Нестеров к фотографии отнесся критически и сначала отказался писать портрет, но затем дал согласие. В январе 1935 года состоялась поездка к Черткову и был сделан первый эскиз карандашом. Этот эскиз, видимо, разочаровал художника. Но спустя некоторое время он сделал второй эскиз и вскоре начал писать портрет. По словам Сергеенко, Нестеров сам выбрал кресло, обитое материей в серых и зеленых полосках, бархатную коричневую куртку, усадил Черткова в нужной ему позе.

Во время сеансов близкие Черткова, да и он сам, высказывали желание видеть на портрете благообразного просветленного старца. Художнику указывали, что «возраст и внутренняя работа над собой изменили характер Черткова. Он сознавал в себе недостаток — властность и поборол его». «А я, — с резким ударением на „я“ отвечал Нестеров, — понимаю Черткова так». «Мы сказали ему, — вспоминает Сергеенко: …это у вас Иоанн Грозный. А он: — А он такой и есть. Силища». «Когда стало обнаруживаться жестокое выражение лица на портрете, Черткова это стало смущать. Он попросил принести свои последние фотографии и показывал их Нестерову, желая убедить его, что на них он похож больше, чем на портрете».

По словам А. П. Сергеенко, Нестеров на последнем сеансе чрезвычайно удлинил кресло и вместе с тем удлинил руку Черткова. «Я спросил: — Почему это? — Михаил Васильевич ответил: — А так это нужно. — У Владимира Григорьевича серые глаза. А они написаны синими. Отчего это? Ответ Нестерова был: — А я их вижу синими».

По словам Сергеенко, Чертков был явно не удовлетворен портретом, после окончания работы он просил написать на его лице слезу. Нестеров ответил:

«Я не видел у вас никакой слезы, видел только, как вы плакали при чтении „Ивана Ильича“. Но это другое дело. А чего не видал, того я не могу написать».

Через несколько дней после приобретения Третьяковской галлереей портрета к Нестерову обратился Сергеенко с той же просьбой — написать на портрете слезу. Тот ответил отказом, тогда Сергеенко попросил написать копию со слезой.

«И этого не могу; что написал, то написал, — был ответ Нестерова».

Сергеенко говорил: «Это — идейный портрет. Не точный». История создания портрета Черткова очень характерна для творчества Нестерова вообще, а для той поры в особенности. Художника увлекала мысль написать сильного, властного, быть может, неприятного человека. Он увидел в старике, почти разбитом параличом, черты властной силы и непреклонность желаний.

В портрете нет действия, есть только характеристика личности, но характеристика односторонняя. Поза Черткова, его старчески мутный взгляд, обращенный к зрителю, полны величавой строгости и надменности. Этот портрет близок к портрету Васнецова, но, в отличие от последнего, здесь нет биографической характеристики модели, данной через изображение интерьера. Зеленовато-синий цвет, на фоне которого дана фигура, смотрится не цветом стены, а цветом фона. Глубокое кресло, затянутое материей с ровными и однообразными желтовато-серыми и зелеными полосами, играет скорее эмоциональную роль, внося в образ размерно однообразную правильность, методичность. Все линии очень спокойные, плавные и вместе с тем методично размеренные. Однако Нестеров не отказывается от конкретных характерных деталей в угоду своей концепции, доказательством чему служит не только удивительно точное физиономическое сходство, но прежде всего изображение правой руки с очень удлиненными пухлыми пальцами, с отставленным далеко мизинцем, напоминающей руку его «Архиерея». Сам характер образа, отношение Нестерова к своей модели близки к работам 20-х годов. Однако новые принципы образного решения, выраженные здесь, уже всецело принадлежат его завоеваниям 30-х годов.

Вскоре после окончания этой работы, в том же 1935 году, Нестеров делает портрет С. С. Юдина (Третьяковская галлерея). Это было уже второе обращение к изображению талантливого хирурга. К 1933 году относится портрет, изображающий С. С. Юдина в операционной (Русский музей)^[191]. Нестерова привлекала в модели глубокая увлеченность своим делом, разнообразие жизненных интересов, яркая даровитость. Он неоднократно посещал операционную в институте Н. В. Склифасовского, где работал хирург.

Портрет С. С. Юдина 1933 года отличен от многих работ Нестерова. Хирург изображен в своей операционной, в окружении двух медицинских сестер, в момент подготовки больного к операции. Художника прежде всего занимало изображение руки хирурга, прикасающейся к спине больного. Это и явилось главным моментом композиции и вместе с тем ее основным стержнем.

Весьма знаменательно, что Нестеров для характеристики личности хирурга прибегает к изображению его во время операции, решая композицию в несвойственной повествовательной манере. Художник стремится расширить рамки портретного изображения за счет включения дополнительных моментов, участвующих в действии, в выявлении личности портретируемого, хотя основным по-прежнему остается изображение самого хирурга. Правда, в этом Нестерову еще не хватает лаконизма и необходимой глубины. По свидетельству С. Н. Дурылина, Нестерова не удовлетворяла живописная сторона, не был он доволен и решением образа.

В июле 1935 года художник вновь обращается к портрету С. С. Юдина и на этот раз создает одно из самых своих блестящих решений.

…Яркий, холодный свет, идущий откуда-то слева, заливает светлые голубоватые стены, рабочий стол, заваленный бумагами и журналами, медицинские препараты. Он освещает со спины фигуру хирурга и протянутую вперед руку, также пронизанную светом, заставляющим алеть кончики пальцев. Юдин изображен в профиль, обращенным вправо, к невидимому собеседнику. Он говорит, увлеченный разговором, своей мыслью, которая охватывает все его существо, его стремительную натуру.

Фигура Юдина в белом халате, переливающемся голубовато-серыми тонами, рельефно, почти скульптурно выделяется на светлой, голубовато-серой стене. Темный, коричневатый цвет лица придает еще большую скульптурную четкость профилю, делает его пластически выявленным и рельефным. Чтобы на светлом сером фоне выявить главное, художник прибегает к необычному для себя световому решению. Он ярко освещает все, кроме лица и рук, освещенных слабее, выделяя их из общей серо-голубой, холодноватой колористической гаммы. Особое внимание уделено левой руке. Помещенная почти на уровне лица, невероятно гибкая и подвижная, с изогнутыми тонкими пальцами и вместе с тем сильная и пластически напряженная, она не только является существенной деталью портрета Юдина, а как бы вторым его лицом, самостоятельно живущим организмом, можно сказать даже — главным моментом портретной характеристики человека.

Это подчеркнуто и композицией портрета и цветовым его решением. Светло-серый фон темнеет как раз в том месте, где помещена рука; непосредственно под нею лежат листы ярко-белой бумаги и журнал. Само диагональное движение фигуры Юдина неожиданно ломается и меняет направление, доходя до кисти руки. Именно она дает всей фигуре резкое и кажущееся стремительно неожиданным направление вправо, к невидимому собеседнику.

Портрет построен на характерности силуэта. Линии его остры и неожиданны и вместе с тем они не одинаково резки. Движение фигуры дано в развитии. Линия спины спокойная, почти ровно идущая вверх, переходит в обтекаемо-ровную линию берета. В лице это спокойствие нарушается. Силуэт лба и носа перебивается очками, полуоткрыт большой рот. Резко согнутая рука протянута вперед и, наконец, стремительная порывистость фигуры находит свое высшее и заключительное выражение в пальцах, точно пронизанных движением.