В 1912 году он писал А. А. Турыгину:

«Хочется куда-то уехать, уйти далеко, чтобы все забыть, забыть заказы, картины, „славу“ и всю эту суету сует. Хочется стать „безгрешным“ как Адам в первые дни творения, или как Турыгин в 54 года своей прекрасной жизни.

Да, за простое, естественное счастье и за чистую совесть дал бы я теперь „сто лет жизни и куль червонцев…“»^[135].

Весь этот цикл картин был как бы выражением идиллических стремлений Нестерова к тихой, чистой в своих помыслах, ничем не замутненной радостности человеческого бытия, исполненной внутренней умиротворенности и спокойного ясного созерцания, где религиозная вера человека была верой в красоту мироздания.

В одном из своих писем А. А. Турыгину Нестеров, рассказывая о замысле картины «Лисичка», писал:

«Тема тоже старая и давно намеченная: — где-то на „Рапирной горе“, в „Анзерском скиту“ — на севере, у студеного моря — живут божьи люди старцы.

— Вот они сидят трое, ведут тихие речи — перед ними лес, а там за ним светлое озеро, — а дальше, — совсем далеко голубая мгла — то горы. Мирно, не спеша живут божьи старцы — кругом их в лесу поют птицы, прыгают лесные звери — вот совсем близко выбежала на них лиска — лиса значит. Не боится она старцев, и им она не помеха — смотрят на божию тварь — улыбаются. Таково прекрасно сотворен рай земной — во-истину „В человецех благоволение!“»…^[136]

Этот рассказ Нестерова как нельзя более точно передает замыслы не только данной картины, но и целого ряда вышеупомянутых работ, аналогичных по идее.

Однако не эта тема была главной в творчестве Нестерова 1910-х годов. Глубокие противоречия жизни, тяжелые внутренние сомнения людей, вступивших на путь искания в религии утешения и разрешения всех противоречий жизни, определили главное направление деятельности художника.

В 1914 году была полностью завершена деятельность Нестерова в соборах. В 1912 году он принял последний заказ на образа для иконостаса собора, строящегося в Сумах, окончив его в 1914 году. В 1914 году, после смерти А. И. Куинджи, Нестеров был избран действительным членом Петербургской Академии художеств.

К 1915 году относится автопортрет (Русский музей), острая и конкретная характеристика которого весьма далека от поэтической концепции портретов предшествующих лет.

Полуфигура человека, изображенного в пальто и шляпе, с очень неприятным, почти отталкивающим выражением холодных и умных глаз, господствует над окружающей природой. Человек стоит на высоком берегу, а внизу расстилается пейзаж, с резкой извилиной реки, с жестким и плоскостным членением пространства. В пейзаже художник достигает очень большой напряженности цвета, причем интенсивность цвета нарастает к заднему плану. Восприятие природы близко по своему характеру к картине 1906 года «Осенний пейзаж». Однако данные принципы в автопортрете 1915 года усугубляются. Нестеров, видимо, не очень любил этот портрет, он продал его в Астрахань, и только лишь в годы Великой Отечественной войны портрет попал в Русский музей.

В 1914 году Нестеров вплотную приступает к давно задуманной большой картине «Душа народа» («На Руси»). Работа над этюдами к этой картине, которую Нестеров первоначально назвал «Христиане», началась еще в 1907 году. Тема картины не была новой. Начатая в «Святой Руси», продолженная в росписи трапезной храма Марфо-Мариинской обители («Путь к Христу»), она, видимо, весьма занимала воображение художника.

Окончательному созданию картины «Душа народа» предшествовала огромная подготовительная работа. В собрании Н. М. Нестеровой, а также в других собраниях, хранится множество рисунков и живописных этюдов, за каждым из которых чувствуется серьезность исканий. Многие из них первоклассны по своему художественному качеству. Есть рисунки одежды, отдельных предметов, различных фигур, точные и академически строгие по манере. Есть живописные этюды, изображающие русских баб, мужиков, солдат, монахов, монахинь, детей. Объемные, конкретные, великолепно передающие натуру, они отличаются как жизненной верностью характеристик, так и живописной красотой. Никогда раньше художник не был столь трезв в изображении своих моделей, никогда не передавал столь полнокровно, с такой жизненной силой и убедительностью реальную живую натуру, не подчиняя ее своей идее, а давая во всей правде ее собственного бытия.

Картина была закончена в конце 1916 года. Основная ее идея, по словам самого Нестерова, следующая: «Блаженны алчущие и жаждущие правды, яко ти насытятся»^[137]. Эта тема — ведущая в картине. Изображен берег Волги у Царева кургана. К берегу реки медленно движется толпа людей; создается впечатление, что она остановилась. Люди различны, это русский народ вообще — народ всех сословий, всех классов, от царя и до слепого солдата, от Достоевского, Л. Толстого, Вл. Соловьева до хлыстов. Здесь мужчины, женщины всех эпох, возрастов, слоев, стяги воинства российского, хоругви, а впереди этой разнообразной толпы легко, едва касаясь земли, ступает мальчик в крестьянской одежде с котомкой за плечами, с туесом в руке. Он оторвался от толпы, точно намешанной из людей, обуреваемых различными помыслами и страстями, и идет легко, почти неслышно, приложив маленькую худую руку к груди, идет к расстилающейся перед ним спокойной глади реки.

Н. Евреинов писал в своих воспоминаниях: «— Мальчик, разумеется, и придет первым в царствие небесное, — заметил мне М. В. Нестеров и тут же объяснил идею картины, сущность которой в том, что у каждого свои „пути“ к богу, свое понимание его, свой „подход“ к нему, но все идут к тому же самому, одни только спеша, другие мешкая, одни впереди, другие позади, одни радостно, не сомневаясь, другие серьезные, умствуя…»^[138].

Нестеров в этой картине как бы создает исторический групповой портрет людей, взыскующих правды, идущих к познанию истины разными путями.

В своей религиозной концепции, смысл которой состоял в стремлении сделать как бы срез русской истории, всех слоев общества и объединить их различные искания единством помыслов, Нестеров, видимо, опирался на взгляды, широко распространенные в то время в реакционных философских кругах. Так, например, Н. А. Бердяев призывал положить в основу общественного миросозерцания «идею личности и идею нации взамен идеи интеллигенции и классов»^[139], пытался опереться в своих рассуждениях и перенести их «в ширь национальной, всенародной жизни с ее историческими перспективами и связью этих перспектив с историческим прошлым^[140]».

Противоречивые искания, сомнения, поиски духовной силы и опоры, которые занимали многих людей того времени, их идеологические умонастроения, их стремление к вере или отходу от нее Нестеров точно примиряет все и вся, ведя людей за мальчиком, очищенным от сомнений и колебаний.

Нестеров в этой в целом реакционной по своей сущности картине проповедует моральную чистоту и душевную ясность, видя в этом смысл жизни и примирение всех разнообразных религиозных исканий. Картина писалась в период первой мировой войны, в период обострения человеческих страданий, народного горя, в период назревания революции, идейного обострения социальной борьбы.