– Оленька – выдохнул я, – ты столько лет была в тюрьме своего тела. В замкнутом коконе, который не давал тебе наслаждаться жизнью. В коконе, который ранил тебя. А ты мечтала о любви. У тебя же там столько нереализованных мечтаний и желаний. А мечта, если она остается бесплодной мечтой, она же ранит душу. Если у бабочки оказывается слишком твердый кокон, то она либо задохнется внутри, либо вырвется, но изомнет свои крылышки. Так и у тебя, только у тебя помяты не крылышки, а изранена душа. Хорошо, что она не задохнулась и все же вырвалась. Но душа твоя изранена бесплодными мечтаниями и нереализованными желаниями. Они, как занозы, продолжают ранить твою душу. Самый лучший способ вылечить такую душу и избавиться от этих заноз – это очень бережно позволить мечтаниям сбыться, а желаниям осуществиться. Тогда они уйдут и перестанут ранить и мучить.

Оля обнимала меня, смотрела мне в глаза своими широко раскрытыми глазами и гладила меня по щеке.

– Я поняла, Паш. Спасибо тебе. Но я ведь тебя обманула. Это же совсем другое, – совсем тихо спросила Оля. – Почему ты не обиделся за обман?

– Я сам был не прав. Не надо было тебя спрашивать, где ты была. Если бы ты захотела – то сама мне рассказала бы, как ты и сделала. Я сам вынудил тебя соврать.

Я погладил Олю по щеке в ответ, и она тут же прижала к своей щеке мою ладонь.

– И знаешь, что мне хотелось бы? Если у тебя такое еще случится…

– Не случится, – отчаянно замотала головой Оля.

– Ну, если все же вдруг случится, – мягко повторил я, – и ты не захочешь это скрывать от меня, но при этом не захочешь рассказывать, что произошло – просто надень кольцо на левую руку. Я все пойму и буду знать, что тебя расспрашивать нельзя. А захочешь, чтобы я ушел – просто сними кольцо.

Оля покачала головой и инстинктивно поправила кольцо, надев его максимально глубоко на палец, поднесла к губам и поцеловала его. Потом снова посмотрела на меня.

– Пашенька, но ведь тебе было больно, я же ощущала твою боль. А мне самой знаешь, как больно стало, когда я поняла, что это я – причина твоей боли?

– Оль, все так не просто. Да, мне было больно. Но потом близость с тобой была невероятной. Не знаю почему, но это все обостряет мои чувства и желания к тебе. Если бы мне предложили поменять эту смесь боли и страсти на твою верность и холодность, я бы на это не согласился. Не согласился бы даже, если бы мне было только больно, но я знал, как тебе это нравится.

Оля благодарно прижалась ко мне.

– Пашка, мне все равно очень стыдно. Но еще так хорошо от твоих слов, и такая легкость на душе – ты не представляешь!

Наблюдать утром за спящей Олей было одним из самых любимых моих занятий.

Оля спала, а тело ее жило своей бессознательной лунатической жизнью. Иногда она, не просыпаясь, заползала в мои объятия, просовывала ногу между моих ног, причем ворочалась до тех пор, пока я нежно не зажимал ее ногу своими. Иногда, не просыпаясь, пододвигалась ко мне и закидывала ногу мне на талию. Иногда забирала мою руку себе под голову и спала, прижавшись щекой к моей ладони. Иногда прижималась ко мне спиной, крепко прижимая мою другую руку к своему животу. Сейчас она отодвинулась от меня, откинула простыню и спала, раскрывшись и бесстыдно раскинувшись. Лицо Оли во сне тоже было всегда разное. Сейчас Оле снилось что-то очень приятное, и она нежно улыбалась. С такой улыбкой Оля просыпалась в последнее время все чаще и чаще…

Оля вышла из душа и расчесывалась перед зеркалом. Она знала, что мне нравится смотреть на нее, когда она обнаженная расчесывает волосы перед зеркалом. Когда Оля расчесывалась, она напевала и чуть-чуть поворачивалась и стороны, а тело ее перетекало из одной соблазнительной позы в другую, еще более соблазнительную. Таких поз было очень много, и они очень редко повторялись. Я так и не понял: эти позы – для меня, или Оля и без меня так танцует телом и любуется собой в зеркале? Сейчас же Оля непривычно замерла, задумалась о чем-то своем и мечтательно улыбалась. Волосы у нее уже были высушены. Вытерлась же полотенцем она небрежно, поэтому на ее спине тут и там сияли крохотные капельки воды. Полюбовавшись в зеркале на белизну, упругость и безупречную форму ее груди, я взял полотенце, подошел к ней и стал осторожно промокать ее спину, за что заслужил благодарную улыбку в зеркале.

– Паш, что мне надеть? – спросила она, прикладывая выбранный бюстгальтер к своей груди.

– А под какое платье?

– И правда, – вздохнула Оля. – Я ведь еще и с платьем не определилась. Ну, дура и есть дура. Блондинка – это, наверное, диагноз.

– А у тебя какой-то день особенный?

– Да, – вздохнула Оля, – день действительно особенный. Это праздник со слезами на глазах. Мальчишка наконец-то сделал свой выбор, и этот выбор – не в пользу музыки. На следующей неделе уезжает в спортивный интернат. Сегодня у нас последнее занятие. Папа сказал, что не отпустит меня без прощального фуршета. Вот и выбираю, что надеть.

– А кто будет на фуршете?

Оля посмотрела на мое отражение в зеркале, фыркнула, не сдержалась и рассмеялась.

– Как я догадываюсь – только папа и я.

Я отнял у нее бюстгальтер, положил его на трюмо, обнял ее со спины и осторожно подсунул руки ей под грудь так, что ощутил в своих ладонях их тяжесть.

– Пашка, какой же ты бесстыжий, – засмеялась Оля. – Тебя разве в детстве не учили, что девушек лапать нельзя?

– Не учили, – я поцеловал Олю в шею, поглаживая ее грудь и чувствуя, как напрягаются сосочки под моими пальцами.

– Оленька, – мягко, на ушко прошептал я ей, – скажи, солнышко, что с тобой происходит?

– А что со мной происходит? – после паузы настороженно и даже немного испугано переспросила Оля.

– Ты в последнее время часто замираешь, думая о чем-то своем, и у тебя в этот момент появляется такая улыбка, что мне хочется подойти и поцеловать тебя, но я боюсь спугнуть эту улыбку.

– Мечтательная? Может просто задумчивая? – Оля смотрела в зеркале на мои ладони, гладящие ее груди, и я все никак не мог поймать ее взгляд.

Я покачал головой.

– Ну, такая, значит, тебе жена попалась. Раз выбрал такую жену – теперь терпи.

Насмешливый взгляд Оли скользнул по моему лицу, и она прыснула.

– Ты чего?

– Подходящую украинскую пословицу вспомнила.

– И какую же?

– Бачылы очи шо купувалы, – и уже смеясь расшифровала. – Видели глаза, что покупали, так что терпи теперь!

– А я даже догадываюсь, какие у тебя мечты, – шепнул я ей на ушко.

– Откуда? – Оля перестала улыбаться, и я, наконец-то, встретился с ней взглядом.

– Уже почти вся осень прошла, а я помню, что ты говорила о возникающих у тебя желаниях. Я прав?

Взгляд Оли дернулся, голова отрицательно качнулась и замерла. Взгляд испуганно уткнулся в мои ладони в зеркале. После небольшой паузы она еле заметно кивнула.

– Ты увлекалась? – еще более мягко спросил я, продолжая поглаживать ее грудь. Оля лишь нерешительно взглянула на меня.

– Так может тебе стоит остаться после занятия, тем более что это последнее занятие?

Оля энергично отрицательно покачала головой.

– Нет, Пашенька. Да, ты прав, все замужние женщины регулярно увлекаются. Ну, кроме тех, кого быт окончательно заел, или дур закомплексованных. Но так, как Маринка – мало кто себя позволяет. Увлечемся, помечтаем – и снова за домашние дела.

Потом уже прямо посмотрела мне в глаза.

– Паш, я не могу сейчас понять, как я так могла вести себя летом? Как будто меня подменили. И я решила, что такого больше не будет.

Продолжая гладить ее груди одной рукой, другой я стал гладить ее, опускаясь все ниже и ниже. Оля непроизвольно вздрогнула, когда я погладил ее животик.

– Но ведь желания никуда не ушли, даже когда ты так решила?

Оля неловко улыбнулась.

– Не волнуйся, я перетерплю.

– Ты хочешь опять начать бить себя по щекам?