– Впечатлило, – улыбнулся я ей в ответ, – но потерпит, пока ты сама не захочешь встречи с ним.

– Мой ты умничка, – снова заворковала Оля. Ее пальчики нырнули под простыню и Оли нежно, еле касаясь, коснулась его пальчиками, чуть-чуть обнажая головку. Потом вытащила весь наружу.

Я в ответ нырнул под полы халата, коснувшись нейлона трусиков кончиками пальцев.

– Нет! – Оля сжала ножки, вытащила мою руку и запахнула халат. – Я полежать хочу, и поболтать, а так полежать не получится. Опять же – а вдруг проводница стучаться начнет? Я же от страха умру. А то, что я тебя трогаю – мне можно. Королева у нас я, или как? Не ты ли мне об этом постоянно говоришь?! А раз так, то мне все можно! Да, да! Ты об этом на море говорил, а я запомнила! Да и любит он меня, не обманет и не залезет без спросу туда, куда так и норовят залезть твои нахальные и похотливые глазенки. Правда, мой любимый?

Оля вдруг наклонилась, быстро обнажила мою головку, вызвав у меня озноб, и то ли поцеловала, то ли лизнула ее. Я вздрогнул всем телом.

– Нет, нет! – Оля уже опять полулежала на подушке и весело похрюкивала. – Это был дружеский поцелуй. – Ее пальчики уже заправили мою головку в кожу, успокаивающе погладили ее и накрыли простыней.

– Пашенька, – Оля погладила меня по ноге, – на море было так чудесно. Я понимаю, это все было для меня, и если бы ты знал, как я благодарна тебе за это! Меня только одно мучает. Скребется на душе и скребется. Скажи, тебя сильно задевало то, что у меня было с другими? То, что с ними у меня было по-настоящему?

Я покачал головой, не отводя от нее глаз.

– Не ври только.

– Ну, где-то в глубине души что-то возмущенно шевелилось, но удовольствие ощущать твои удовольствия все перекрывало, – пришлось признаться мне.

– Паш, ты не преувеличиваешь? Ты действительно мои чувства так чувствуешь?

– Оль, прости, если спрошу то, о чем спрашивать нельзя… Скажи, у вас с Женькой в первый раз было между майскими праздниками в десятом классе, в тот день, когда был субботник?

Оля замерла. На щеках ее вспыхнул румянец, а в глазах мелькнуло возмущение.

– Как ты узнал? Ты за нами следил?

Я отрицательно покачал головой.

– Оля, я не узнал – я почувствовал. В тебе тогда такие эмоции бурлили. И в первый раз в жизни от твоих эмоций стало больно. Тогда я даже не понял, почему мне больно. Тогда я даже подумать о таком не мог. Но не только больно. Удовольствие ощущать твое удовольствие, твой восторг, твое счастье, чтобы их ни вызывало, никуда не пропало. Это была такая мучающая меня смесь боли и удовольствия.

Оля отвела глаза и уставилась на пол. После долгого молчания подняла на меня глаза и вздохнула.

– Да знаю я, Паш, что ты хочешь, чтобы я тебе рассказала про нас с Женькой. И давно ведь пора рассказать. Да и хочу я тебе об этом рассказать. Раньше не хотела, а сейчас хочу.

Она задумчиво смотрела на меня, закусив губу.

– Однажды, гуляя в лесу за парком, мы нашли в самых зарослях заброшенную скамейку без спинки. Эта скамейка стала местом наших свиданий, местом наших тайных встреч. После этого мы стали туда ходить с Женькой целоваться. В тот день после субботника мы снова там целовались. Я уже позволяла гладить мне грудь, живот и ноги, но ему этого уже было мало. В тот день он попытался погладить меня между ног. Я как могла коленки сжимала, но они почему-то тогда ослабели, разжались, его рука протиснулась между ними и кончики пальцев касались меня уже прямо там. Я собирала всю свою силу воли в кулак, вытаскивала его руку и била по ней, но чуть позже она снова возвращалась и снова гладила меня там, где это делать было никак нельзя. Теперь я понимаю, что это матушкины запреты разожгли во мне такие чувства и желания, что сопротивляться я уже почти не могла. Успокаивала себя лишь тем, что он гладит меня снаружи, а не прямо по телу. Ткань трусиков казалась мне непреодолимой преградой для него. Если от поцелуев жгло в груди и на губах, то от его поглаживаний сладко звенело там, где он касался, ныл живот и дрожали колени. Это было так необычно, так восхитительно, что я уже не вытаскивала его руку, а крепко прижимала ее к себе, чувствуя, как дрожу от этого еще сильнее, и не давала только его пальцам забраться под резинку. Его ладошка совсем осмелела и уже жадно гладила и сжимала меня между ног. И тут под моей рукой, которой я неосознанно гладила его ногу, я ощутила что-то горячее и твердое. Я отдернула руку и испуганно посмотрела ему прямо в глаза. Он смутился так, что покраснел. Потом посмотрел на меня, сжал губы, решился, расстегнул брюки и, пряча глаза, вытащил то, что попало мне под руку. Я ахнула. Я знала, что у мальчиков что-то особенное там есть, но даже не подозревала, что эта штука такая большая. А то, что эта штука еще и подрагивает, и вовсе напугало меня. Меня начала колотить нервная дрожь. И тут он сказал: «Я уже давно мечтаю погладить тебя прямо там, но ни разу еще не решился попросить тебя об этом». Я смотрела ему в глаза и всем сердцем чувствовала, что он говорит правду. И, Пашенька, не знаю, что на меня нашло. Если бы мне еще вчера сказали, что я это сделаю, я бы ударила того, кто это сказал. Тогда же, Пашенька, я увидела, как он дрожит, с каким обожанием смотрит на меня и… я разжала пальцы и пропустила его ладонь под резинку…

Оля смотрела на меня, но меня не видела. Вся она была в воспоминаниях.

– Он гладил меня и весь дрожал. Одной рукой он гладил меня там, где даже я боялась себя касаться, а вторая его рука тоже залезла под трусики, но уже сзади, и поглаживала меня там. Руки у него дрожали, когда оттянул резинку и заглянул внутрь. А потом он посмотрел мне в глаза… Как он, Пашенька, смотрел на меня! Паш, еще на море я бы не призналась. Ты же помнишь, как я отнекивалась от предложений обнажиться. Но после этого его взгляда в глубине души мне всегда хотелось сидеть на берегу обнаженной и раскинувшейся, и ловить взгляды мужчин в надежде, что я испытаю те же эмоции. Увидеть в их глазах момент, когда они посмотрят мне между ног. Увидеть в их глазах шок и удар желания. Ощутить, как меня сладко торкает внутри от вспышки желания в их глазах. Ощущать, как наши желания, передаваясь взглядами, зажигают друг дружку…

В его глазах горело желание. Да что там горело. Оно пылало. Мне будто кипятком плеснули между ног. Мои коленки сами разъехались в стороны. Это я потом поняла. Сразу я этого не заметила. Не заметила я, но заметил Женька. Он перебросил мою ногу через лавочку, и мы сидели теперь лицом к лицу, а его ладошки снова были там, где им нельзя было находиться, ведь препятствия между их жаром и моим телом уже не было. Колени теперь я свести не могла, так как между ними была лавочка. А еще мешали его колени. Мы, не сговариваясь, потянулись друг к другу и начали целоваться. Это было ужасно странно, стыдно, неудобно, но безумно восхитительно – целоваться с широко раздвинутыми коленками, ощущая себя беззащитно раскрытой, не способной ни сдвинуть коленки, ни прогнать его жадно гладящую мое самое неприкасаемое место ладонь. И чем ближе мы прижимались друг к дружке, тем сильнее раздвигались коленки. Я уже начинала чувствовать себя садящейся на шпагат. Чуть легче, но еще стыднее стало, когда его коленки скользнули под мои ноги, а его тело оказалось между моих ног, и уже оно не давало мне сжать коленки. Он наклонился ко мне. Мы целовались, я чувствовала, как гулко стучит мое сердце, а внизу, под его ладонью у меня сладко сжималось и разжималось. Сладкая оса, звеневшая у меня на губах, когда мы целовались, сладкая оса, звеневшая у меня в груди, когда его руки гладили мне грудь – она превратилась в шмеля. И это шмель ворочался и царапался под его ладонью. Я дрожала всем телом. Шмель сладко царапался, а крупная дрожь колотила мои коленки. И тут шмель больно укусил меня. Я ойкнула и посмотрела на Женьку. Глаза у него были закрыты, а губа закушена. Его бедра уже были между моими коленками, а сам он все теснее и теснее прижимался ко мне, пытаясь втиснуться между моими коленками еще глубже. «Женька, что ты делаешь!» – пискнула я, попыталась его оттолкнуть, но он вцепился в меня и не отпускал. «Я женюсь на тебе, любимая!» – хрипло пробормотал Женька, прижимаясь все сильнее и сильнее, а меня начало распирать и наполнять снизу. Его слова были так приятны, я подсознательно так давно ждала их и мечтала их услышать, что я замерла, не в силах пошевелиться, ощущая, как ощущение наполненности все усиливается и усиливается. Когда я очнулась, отодвинула его немного и взглянула вниз, было уже поздно. Мои трусики были сдвинуты в сторону, его штука была уже вся внутри меня. Он стал судорожно дергаться, а потом и вздрагивать внутри меня. Чисто по-женски я поняла, что происходит. «Женька, что ты делаешь, мне же нельзя!» – в отчаянии вскрикнула я. «Я хочу от тебя ребенка!»-опять выдохнул он, и я, не знаю даже почему, не смогла больше сопротивляться. Я не отталкивала его, позволяя вздрагивать внутри меня, и не отодвигалась, пока он не размяк и сам не выскользнул наружу. Было ужасно стыдно смотреть ему в глаза, поэтому я опустила взгляд вниз, а там увидела и пятно крови на трусиках, и вытекающую из меня прямо на лавку белую густую жидкость, и его становящийся прямо на моих глазах мягким и маленьким, уже совсем не страшный член.