Мой Джой. Игривая, дразнящая улыбка ярких блестящих губ. Затуманенный, вовсе не оливковый, а какой-то стальной, безжизненный, хотя и до безобразия чувственный взгляд. Ресницы ярко-синие. Косы из переплетённых металлических цепочек на безволосой груди. Соски блестят лучиками кристаллов. Широкие браслеты на тонких запястьях. Гибкая талия. Напряжённые мышцы. Кожа светится изнутри. Или у меня темнеет в глазах? Мой Джой.
Меня кто-то бесцеремонно отодвинул с прохода. Несколько парней, весело толкаясь, расположились у барной стойки. Нос просто прошиб запах течки, замаскированный каким-то сложным ароматом! Никогда раньше я не реагировал так остро на эструс. Все мысли сосредоточились в районе паха, в горле натянулась струна, и по ней понеслись токи непреодолимых инстинктов. Утробное урчание сотрясло мои голосовые связки. Захотелось прямо здесь и сейчас схватить первого попавшегося омегу и отодрать прилюдно. И пусть хоть кто-то посмеет встать на пути!
Мой Джой. Словно пьяный, иду к лестнице и почти ползу по перилам на второй этаж. Мой Джой. Толкаю кого-то и рычу. Снова рычу, и снова, моё горячее дыхание — один сплошной гулкий рык, заглушающий вибрацию, нарастающую в плечах, в животе, в давно стоящем члене. Мой Джой. Сдираю душащий галстук и сбрасываю под ноги пиджак. Мой Джой.
Омежка танцует изумительно. Немногочисленные более-менее трезвые зрители восхищённо качают головами, приплясывают в такт музыке и его заразительным движениям, возбуждённо облизываются и даже аплодируют. Потные охранники стараются на смотреть на до одури соблазнительную фигурку, извивающуюся вокруг пилона.
Джой время от времени расставляет ноги чуть шире плеч, медленно-медленно поворачивается, томительно вращает бёдрами. Руки его то крепко обхватывают блестящий шест, то словно крылья летают в сизом дыму или выводят тайные узоры на подсвеченной всеми цветами радуги лоснящейся загорелой коже, с лёгкостью удерживают вес тела во время лёгких прыжков и грациозных акробатических этюдов. Как омежка заводит публику! Делая круговые движения плечами, он держит спину идеально ровно, а когда всего лишь немного отклоняется назад — зрители восхищённо ахают. Когда Джой наклоняется вперёд на прямых ногах, кокетливо вертит головой и шлёпает себя по упругим ягодицам — все альфы и половина бет вокруг непроизвольно тянут руки к своим ширинкам. Джой проводит игривыми пальчиками себе по лодыжкам и немного раздвигает ноги, лениво нагибается, оттопыривает попку, одну ногу сгибает, вторую выпрямляет и тягуче скользит по ней рукой снизу вверх. Когда он поднимает голову, бросает какому-то зрителю затуманенный взгляд и снова шлёпает себя по ягодице — тот всхлипывает и делает неуклюжее движение к столу. Но охранники быстренько подхватывают и фиксируют запальчивого гостя под локти. Танцор выгибается под неестественным углом и, уткнувшись пахом в пилон, падает на колени — взрыв аплодисментов и оглушительных улюлюканий, перекрывающих музыку!
Я не помню, как оказался так близко. Охранники непроизвольно шарахнулись от меня, нутром почуяв альфу, которого нельзя остановить… Джой, тяжело дыша, поднял голову, потянул воздух возбуждёнными ноздрями, поймал мой взгляд, инстинктивно подался мне навстречу, но тут же отпрянул и отчаянно замотал головой. Такого испуга, пробивающего насквозь, я не видел в глазах ни у одного живого существа…
Очнулся я перед дверью туалета. Несколько секунд пытался понять, как оказался здесь. Вроде, вспомнил, что тупо направился на запах течки. Оторвался от глаз моего омежки? Смог? Не помню… Шёл по коридору. Мягко, бесшумно ступая за шлейфом самого притягательного аромата на свете. Исходящего не от моего омеги? Какая разница…
Я попытался прислушаться к себе, смогу ли остановиться? Но подумал, что это не имеет ровным счётом никакого значения, усмехнулся и пружинисто толкнул дверь. Не глядя, направился к кабинке, в которой находился течный омега. Буквально самое начало цикла, возможно, первые часы. Испуганный взгляд классических голубых глаз, тонкие руки, выталкивающие меня из кабинки, булькающий надрывный писк вперемешку с жалобными просьбами не трогать, отпустить, не сметь… Дальше — провал, и только вспышки зрительных образов, ощущение вязкой горьковатой слюны во рту и острейший оргазм, скручивающий все мышцы горячей судорогой, вышибающий остатки мыслей, разума вообще, остатки человека в альфе.
Омежка, худенький, белокожий, всё ещё причитал и всхлипывал, но сам покрепче упёрся руками и пристроился ко мне капаюшими смазкой ягодицами. От перевозбуждения я долго не мог направить свой член в нужное место, омежка весь извертелся и, последний раз совсем тихо и без всякого выражения пискнув «нет, урод, не трогай», сам насадился мягкими припухшими краями дырочки на мой член. Я вскрикнул, схватил его за талию и бешено задвигал бёдрами. Кайф, пьянящая свобода, и лети оно всё к едрене фене! Пробить омегу мне удалось за несколько толчков, и дальше я загонялся в податливую тугую плоть на чистом автомате, без тормозов и хоть каких-то мыслей в голове. Громкие стоны омежки и его всё время оседающая попка нехило подстёгивали меня, и к тому моменту, когда я почувствовал, что мой кнот набухает и намертво фиксируется в партнёре — оба мы, и я и парень подо мной, успели по нескольку раз смачно кончить. Я лишь раз вспомнил о члене омеги, долго работать над ним не пришлось — он вполне ощутимо напрягся и резко опал, разумеется без спермы, а лишь оставив на моих пальцах горячую влагу. Омежка простонал так сладко — дальше я просто забыл, что могу услужить ему как-то иначе, чем непосредственно своим орудием, и только наяривал его ритмично и глубоко. Впрочем, парень, кажется, не слишком на меня за это обиделся и со своим членом справлялся сам. «Замок» наш наступил так внезапно, что я, по неопытности продолжая долбиться, чуть не раскурочил все внутренности омеги, не устоял на ногах и завалился на спину, на холодный кафель. Омежка громко закричал, вцепился в меня, но быстро сгруппировался и пристроился на моих дрожащих едва поджатых коленях, тяжело вздохнул, покосился на мою раскрасневшуюся потную рожу. Я подумал, что надо бы его поцеловать, но сил хватило только на то, чтобы погладить омегу по коротко стриженным белокурым волосам. А-а, обойдётся, чего ему ещё?..
Мы так орали и создавали столько шума, что, несомненно, привлекли внимание и на выходе из туалета столкнулись с кордоном набыченных секьюрити во главе с разъярённым Бэджером. Нервно моргающего и наспех приводящего в порядок одежду омегу потащили к врачу, он оглядывался, втягивал голову в поникшие плечи, а на вопрос о том, было ли к нему применено насилие, кивал, как болванчик. Вот придурок! Он же сам! Что за ебасос! Припёрся в публичное заведение в эструсе, верещал подо мной от удовольствия, а теперь что?.. Когда на меня надевали наручники, я в конце коридора увидел Джоя, обессиленно и как-то омертвело прислонившегося к стене. Длинный мешковатый халат, высоченные каблуки лакированных сапог, боевая раскраска, размазанная по загорелым скулам, сомкнутые длинные ресницы… Жизнь альфы Карена Лозбуда закончилась…
=5=
О, господин Бэджер! Великий комбинатор и опытный психолог, нормальный такой бизнесмен криминального сектора экономики, конкретный мужик, настоящий альфа. Только ему я обязан тем, что полицейские, вызванные на происшествие в клубе Кондор кем-то из бдительных посетителей, так и не вышли из своего гудящего сиреной автомобиля с гербами столицы. Постояли минут двадцать у служебного входа, поговорили по рациям и сотовым телефонам и, тихо шурша шинами, укатили на более важные и неотложные вызовы.
Сколько заплатило руководство Кондора пострадавшему омеге, в крови которого, кстати сказать, подсуетившиеся клубные медики обнаружили запрещённый сильнодействующий наркотик, и его прискакавшим родственничкам, я даже боялся подумать. Мне такие деньги даже не снились. «Отработаешь!» — вполне серьёзно заявил мне Бэджер и громко рассмеялся. Он прижимал руки к животу, сгибался пополам, в его глазах выступили слёзы. «От-от-отраб-б-бота-а-аешь», — трясся в конвульсиях управляющий и показывал на меня пальцем. Смешно, нечего сказать! Я смог организовать на своей физиономии кривую улыбку — и отключился от мощного удара в челюсть…
