— Дурак. Ты не железный, ты тупой, как булыжник. Знаешь, с завтрашнего дня я, правда, перевожу тебя в курьеры, на две недели. Помотаешься по городу с дерьмом подмышкой, охолонишь, про жизнь крепко подумаешь. Твой омега просто не знает, что делать потом. Он же боится, что ты его не простишь никогда, если и выкупишь, то станешь попрекать. А это разве жизнь, когда любишь? Джой написал это всё, чтобы ты чётко понимал, чем и как он занимается весь этот год, преувеличил, может быть, и если уж не передумаешь, согласишься взять его, то осмысленно, а не стараясь не думать о подобных вещах. Твой омега — мудрый не по годам. И сам за себя отвечает, за свой выбор, за свои ошибки и свои поступки. Перед тобой отвечает. Ну и проверить тебя, наверное, хотел. Как ты отреагируешь. Проверил ведь.

— Не рассказывай ему! — вскочил я, схватил шефа за плечи и затряс. — Я понял. Не рассказывай, что я сорвался!

— А ну, отпусти! — тяжёлый взгляд Бэджера пригвоздил меня к стулу. — И никогда не трогай меня своими граблями! Отрастил, понимаешь, мышцы, а ума забыл, — он деловито оправил пиджак. — В общем, решено. Две недели побегаешь курьером. А то на тебя дорогой кабинет и тачка с кондишеном плохо влияет. Утром пришлю задание. А Джою передам… что ты…

— Передайте ему лучше… шоколадку? И ничего не говорите, а?

Бэджер покачал головой и усмехнулся:

— Ладно, купишь — передам, не бойся, сам не съем, меня от сладкого пучит…

*

Уже неделю таскаюсь как шестёрка по городу, перевожу какие-то свёртки и конверты. Получаю копейки, но наверстаю, ничего страшного. И то, что жара в столице стоит тропическая, а пыль, как на гоночной трассе в пустыне, пережить можно. И то, что всё время хочется спать и есть, а ещё пить, не беда, просто отвык за полгода от своего прежнего молодецкого образа жизни. Постарел? Или повзрослел? Не знаю. Знаю только, что осталось мне нести наказание шефа всего неделю, вернее, шесть дней. А ещё знаю, что Джой со своим хозяином на днях вернулся в Северный Порт. Я даже видел его фото в журнале: господин Шегальский, известный бизнесмен и меценат, прибывший с острова в Южном море, где он открывал новый завод и приют для омег-сирот, спускался по трапу самолёта в сопровождении юного спутника, загорелого, чертовски красивого паренька. Джой держался очень уверенно, одет был с иголочки, только его улыбка показалась мне слишком неестественной, а взгляд печальным. Сердце зашлось от тоски и нежности. Я подумал, что вот, как шикарно живёт мой Джой, захочет ли он через пять месяцев поменять все эти роскошества и блага на сомнительное удовольствие стать супругом бывшего курьера Карена Лозбуда? Подумал, свернул вырванную страничку с фоткой Джоя, сунул в карман рубашки, поближе к сердцу, и выбросил эти никому не нужные мысли из головы. Выбросил и растоптал подошвами пыльных полинялых кроссовок. Самая обувка для курьера! А Джой… Захочет, не захочет… Кто ж его будет спрашивать? Моего омегу, моего любимого…

Над головой громыхнуло, ярко сверкнуло в ночи, раздался треск: гроза собиралась над столицей, буйная летняя гроза. Я поспешил к станции подземки: вот-вот разразится ливень, примется колотить тяжёлыми каплями по разогретому, как сковородка в преисподней, асфальту, покатится бурными потоками к забившимся водостокам, побежит ледяными струйками мне за шиворот. Бр-р-р! Смоет с чахлой листвы и истоптанных газонов городской чад, даст вздохнуть спокойно, почти безмятежно, наполнит грудь свежестью, приятной прохладой. Потом свалит на северо-запад, туда, куда обычно сваливают все летние грозы: к свинцовому заливу холодного моря, в Северный Порт, туда, где ещё пять месяцев будет жить без меня мой Джой.