Я сходил за господином Харви, тот, сонный, всё-таки поплёлся за мной. Снова в тамбуре мелькнул один из давешних парней, лысый, он курил и посматривал в мою сторону. Господин Харви бегло осмотрел Джоя. Вид его при этом был не слишком радостный. Когда старичок ощупывал мальчика, тот так и не проснулся, только метался по постели, толкался, путался в одеяле. Харви косо взглянул на меня, расстегнул омеге брюки, просунул салфетку между его ног, напрягся. Вытер руку о полотенце, тяжело вздохнул.

— Течка. Острая фаза. Не смотрите на меня так, я тут не при чём. Сами виноваты. У него гон. Кажется, очень стремительная перестройка организма. Такое редко, но бывает. Думаю, что через несколько часов он сам не сможет обойтись без альфы. Вы понимаете, что это значит?

— Нет, — тупо ответил я.

— Ваш… ваш друг полезет на первого встречного альфу и не отпустит кнот несколько часов кряду. Гарантирую. Я вообще не понимаю, как вы держитесь. Меня и то… заводит. Ох. Мой совет: спарьтесь с ним и как можно быстрее. Он приглушит вами на время свой голод, вам станет легче и… другие альфы будут знать, что он занят. Мало кто решится лезть на парного омегу, это могут себе позволить только самые сильные и наглые альфы, надеюсь, таковых в этом поезде не найдётся.

Тяжко повздыхав, господин Харви ещё раз зачем-то ощупал Джоя, потрогал его между ног и быстро вышел из купе. Я ошарашенно заметил, что старый альфа украдкой облизывает пальцы, перепачканные в смазке Джоя.

Только за Харви закрылась дверь, как Джой снова заметался. В бреду. Он выкрикивал какие-то странные фразы, нечленораздельно ругался, звал кого-то, декламировал стихи, сипло напевал. Иногда он открывал глаза и смотрел на меня сквозь мутную пелену. Его расширенные зрачки казались бездонными колодцами, на губах блуждала болезненная, вымученная улыбка. На меня ли он смотрел? Облизывался распухшим языком, просил… Господи, мой Джой просил меня трахнуть его. Говорил, что очень хочет, что давно мечтал, что просто не выживет без моего члена. Я затыкал уши. Но его голос прорывался сквозь ладони прямо в мозг:

— Возьми. Ну, возьми меня. Возьми, чего тебе стоит? Я хочу. Ты же не знаешь, что это такое. Возьми. Ты тоже хочешь. Просто вставь в меня и подвигайся. Совсем чуть-чуть. Нам обоим будет хорошо. Я… Ты… Возьми!

Он тянул ко мне руки, приподнимался на подушках — и опадал без сил. Я же стоял, вжавшись спиной в дверь, и еле держался на ногах. Видеть Джоя в таком ненормальном состоянии было очень неприятно, странно, опасно. На каждое его слово моё тело реагировало немедленным желанием ринуться вперёд, к моему, умоляющему о сексе омеге и сделать всё, о чём он и просит: вставить, оттрахать, заполнить спермой, утолить его голод кнотом. Я поймал себя на мысли, что воспринимаю всё происходящее, как некую странную театральную постановку, смотрю на себя и Джоя, словно со стороны, переживаю чужие желания. Пилюли или моё хроническое, закалённое, как булат воздержание?

Что было потом — мне сложно вспоминать. Отдельные отрывки часто выплывают из памяти, вырываются из плена забытья яркими вспышками, кровавыми ошмётками, чьими-то криками и стонами. Но вот полной картины тех необычных, страшных часов я не могу представить. Это был вообще не я, происходило всё не со мной — так легче, так хотя бы можно дышать…

Джой, кажется, пришёл в себя, сел на кровати. Даже улыбнулся. Только от его нерадостной улыбки мне стало вовсе не по себе. И запах… Теперь я понял, что явственно слышу совсем новый запах — сильный, будоражащий, медленно, но верно заполняющий всё пространство вокруг, и в моей голове тоже. С каждой секундой этот запах всё сильнее расплавлял воздух, делал его нестерпимо горячим, жгущимся через одежду, проникающим под кожу, в кровь. Я удивился, что мой член никак не реагирует на этот запах, но оказалось… что он давно стоит, да ещё как, только я этого не чувствую вовсе, просто не воспринимаю сложившуюся ситуацию, как желание заняться сексом. Мне нужно что-то большее. Мне нужен мой Джой, не больше и не меньше…

Он попросил пить. Я взял стакан и пошёл за кипятком. В тамбуре увидел троих давешних альф: позы напряжены, ноздри раздуваются, глаза блестят и, явно, не от алкоголя. Охотники. Возвращаясь и закрывая за собой дверь, заметил, что альф уже пятеро: к ним присоединился тот самый пожилой наводчик и совсем молодой мальчишка с нервно бегающими глазками. Все смотрели на меня, набычившись.

Я сделал Джою чай, размешал сахар, тот жадно, обжигая губы и пальцы, выпил залпом и попросил ещё.

— Может, потерпишь? Там…

— Что там? Я пить хочу. И… хочу. Ты же видишь. Такого раньше не было. Мне больно. Здесь, — Джой приложил руку к животу, — и здесь, — вторую руку опустил на копчик. — Очень больно. И зуд такой.

— Зачем ты мне это говоришь? Просто потерпи. Мы скоро приедем. Уже утро. Несколько часов осталось. Твой хозяин сделает всё, что ты захочешь.

— А я хочу сейчас. И не с ним, а с тобой, — привстал Джой и потянулся ко мне.

Я бросил в него свою куртку, кажется, больно задел пряжкой по лицу. Джой всхлипнул и отвернулся, схватил подушку, подложил её под живот и скрючился на спальной полке. По купе разлился такой насыщенный запах эструса, что я чуть не упал — в глазах потемнело. Заметил, что брюки Джоя промокли и придавил себе палец ручкой двери, свернув её до упора. Боли не почувствовал, только с удивлением, подняв онемевшую руку, увидел, как стекает на пол кровь. Чтобы не пугать поскуливающего, зажавшегося омегу, ринулся в коридор. Долго возился с замком, на пороге грудь в грудь столкнулся с лысым альфой, за его спиной, толкаясь, маячили шесть или семь возбуждённых мужчин. Я еле успел запереть дверь, с трудом вытолкав подставленную в щель ногу.

Глаза Джоя светились паникой. Пронзительным отчаянием. Кажется, от страха он пришёл в себя, его желание поумерилось. Он кусал губы и шептал быстро:

— Карен, миленький, не отдавай меня им. Прошу тебя, только не отдавай. Я не знаю, как это вышло. Но если меня испортят, то я никому не буду нужен, огромная неустойка, меня просто выкинут на помойку. Мне нельзя. У меня Дин и папа, и отец в тюрьме. Он хотел убить тех насильников Дина, а Дин в больнице, и папа тоже. Они без меня пропадут. Мне очень нужны эти деньги. Я столько держался, всё мечтал, как заработаю. А как заработать такую сумму? Я не хочу в бордель. Да. Чёрт с ним, я бы и в бордель пошёл, но умные люди подсказали: там денег не заработаешь, одни болезни. Мне очень нужны эти деньги, я не имею права, я… я… — Джой соскользнул на пол, встал на колени и вцепился в мою штанину, заглядывая в глаза.

Я не мог пошевелиться.

— Ты понимаешь, что я тебя сейчас возьму? — прорычал я хрипло.

Джой испуганно отпрянул, но тут же снова прилип к моим ногам.

— Мне всё равно! Я знаю, что мне нельзя! Но я очень хочу! Тебя, их, мне всё равно! Горит всё, болит, у-у-у! — в буквальном смысле завыл омега и чуть ли не забился под лавку.

— Их?! — выдернул я его, рывком поставил на ноги. Джой обмяк в моих руках тряпичной куклой, ткнулся носом мне в грудь, осел, подался вперёд бёдрами.

— Тебя хочу, — выдохнул слабо и тихо, — тебя. Не отдавай меня, Карен, прошу.

Конечно, не отдам! Милый, любимый Джой! Мой Джой. Никому и никогда тебя не отдам! Ни этим распалённым самцам, ни тому, кто тебя купил. Никому! Привезу домой, напою молоком, вымою в тёплой ванне, буду делать для тебя всё, что захочешь. Заработаю много денег для тебя, родим с тобой малышей, всё наладится, всё устроится.

Джой поднял глаза, полные слёз.

— Я очень тебя хочу, но мне нельзя. Нам нельзя, ты понимаешь?

Это его «нам» наполнило грудь одновременно несказанным счастьем и непередаваемым отчаянием.

В дверь купе постучали. Сначала деликатно, потом начали дёргать ручку, громыхать по пластиковой обшивке чем-то тяжёлым.

— Они выломают дверь? — Джой спросил это удивительно спокойным тоном, только губы его при этом сильно дрожали.

— Она, вроде, крепкая.

В замке послышался скрежет металла: похоже, взламывали ножом.