Реджиния невесело улыбнулась.

— Ох, Тамрин, я бы сказала тебе, что думает моя мать, но она держит свои мысли при себе. Мы переписываемся, да, — не стала скрывать она. — Но матушка мало рассказывает и много расспрашивает.

— В самом деле? — кронпринц бросил на жену острый взгляд. — И что ты ей говоришь?

— То же, что и тебе. Правду. Ведь ты делишься со мной тем, что знаешь, не больше, чем она, — в голосе Реджинии была обида. Принцесса вздохнула. — Ладно, я все понимаю. Государственные секреты, а между Ксаль-Риумом и Анадриэйлом никогда не было доверия. Вот и мать мне не доверяет, и потом, ты же знаешь: она не может приказывать собственным министрам.

Это было правдой, в Анадриэйле, в отличие от Ксаль-Риума, у монарха не осталось реальной власти. Роль королевы Ренальды сводилась к тому, чтобы подписывать бумаги, составленные кабинетом министров. Главой кабинета был Дориано Бельгранни, такая же продувная бестия, как Орас Темплен. Он не выдаст своих намерений даже ближайшим союзникам, пока не сделает ход.

Место для проведения будущей конференции уже выбрали: Долаан, столица Шайоры — небольшого островного государства западнее имперского континента. Шайора считалась нейтральной державой, так что, после недолгих споров, все сошлись на том, что Долаан — наилучшая из возможностей. Шайорское правительство, поколебавшись, дало согласие. Шайорцам явно не хотелось каким-либо образом впутываться в дела северян, южан и восточников, но возражать они не рискнули. Выдвинув, впрочем, одно условие: они соблюдают абсолютный нейтралитет. Предоставляю место, и ни во что не вмешиваются.

Сложнее было определиться с датой. Требовалось еще сформировать делегации; словом, пока сошлись на том, что дату начала конференции следует назвать в течение децимы. Очередная отсрочка; надо полагать, агинаррийцы были довольны. Пока что переговоры были временно приостановлены, соперники приняли на себя обязательство не предпринимать никаких агрессивных действий вплоть до 22 Осени — дня, когда должно быть принято окончательное решение относительно конференции. Флоты оставались в полной готовности, но прекратили демонстративные «маневры» в опасной близости от границ Тэй Анга. Разумеется, все клятвенно заверяли друг друга в своем искреннем миролюбии и (опять-таки, разумеется) никто никому не верил. Воистину, танцы с факелом возле пороховой бочки. Искры так и сыплются во все стороны. Когда бабахнет? Только вопрос времени.

— Ты так и не смогла призвать душу Данаи, Реджиния? — саркастически осведомился кронпринц. — Честное слово, ее дар нам бы сейчас очень пригодился.

— Не нужно иронии, Тамрин, — серьезно ответила она. — Я знаю, как ты относишься к моим увлечениям, но есть вещи, с которыми лучше не шутить. Во что бы ты не верил. А потом, — она вызывающе смотрела ему в глаза, — во имя Творца и пророков его, чтобы разобраться в том хаосе, который вы все устроили, даже таланта Данаи было бы недостаточно!

На это Тамрин не нашел, что возразить.

Адмирал Жером Ламбрен вышел на палубу. Дело шло к полудню, солнце, повисшее в зените, ощутимо припекало, но дувший с севера свежий ветер развеивал зной. Геаларская эскадра держалась в двенадцати милях к северу от острова Бельтано, до побережья Тэй Файяда отсюда было чуть меньше трехсот миль. Союзники — ниалленцы и каннивенцы — оставались в пределах видимости, хотя все три эскадры оставались отдельно друг от друга.

Ламбрен развернулся, чтобы увидеть корабли, идущие следом за флагманским «Редутэлем». Пять линкоров выстроились одной колонной: следующий за флагманом «Бравьер» был однотипен «Редутэлю» — соропятитысячетонный корабль с девятью 384-миллиметровыми орудиями главного калибра, три других были модернизированными дредноутами, построенными почти двадцать лет назад, но все еще оставались грозными кораблями. Наконец, замыкал строй «Мэджин», авианосец, легко узнаваемый, благодаря огромным размерам и гладкой палубе без надстроек.

Как всегда, при виде его Ламбрен скривился от раздражение, настроение адмирала-геаларца, с утра державшееся на отметке «неплохое», резко упало. «Мэджин» мог бы стать превосходным кораблем; изначальнео он пректировался как линкор. Он, однотипный «Бернье» и третий корабль, запланированный к постройке, должны были стать лучшими линкорами в мире. При стандартном водоизмещении в пятьдесят шесть тысяч тонн, они были бы вооружены новейшими орудиями калибром 432 миллиметра — ни у ксаль-риумцев, ни у агинаррийцев ничего подобного не было. Но планам геаларского флота не суждено было осуществиться: имперские шпионы выведали истинные характеристики кораблей, после чего ксаль-риумцы очень быстро добились созыва проклятой Легранской Конференции 1929 года, которая определили ограничения на характеристики всех новых кораблей. Линкоры типа «Мэджин» не соответствовали этим ограничениям, а Конвент, вопреки настояниям флотского командования, пошел на поводу у ксаль-руимцев и отказался от строительства. Третий корабль серии, так и не получивший собственного названия, разобрали на металл, но постройка «Мэджина» и «Бернье» зашла уже настолько далеко, что пускать их на слом было жалко. В конечном итоге, сошлись на том, что корабли будут достроены в качестве авианосцев. «Бернье» сейчас стоял на ремонте, а «Мэджин» вошел в состав эскадры, и его самолеты-разведчики вели наблюдение за агинаррийцами, державшимися возле Тэй Файяда.

Жером Ламбрен вздохнул и проворчал ругательство. Эта история с недостроенными кораблями задевала его за живое; адмирал не сомневался в том, что саму Конференцию двадцать девятого года ксаль-риумцы устроили только затем, чтобы не позволить Республике построить корабли, более мощные, чем те, что были у Империи. Рядом с «Бернье» и «Мэджином», какими тем могли стать, гордость имперского флота — «Амелий» смотрелся бы кораблем второго класса. Ксаль-риумцам вообще нельзя доверять, адмирал Ламбрен убедился в этом еще в годы Северной Войны. Они дают много обещаний, но выполняют лишь те, которые выгодны им самим. Они навязывают свою волю всем соседям и ревниво следят за тем, чтобы никто не мог бы бросить им вызов. Словом, адмирал Ламбрен не видел разницы между имперцами и агинаррийцами. Охотнее всего он отступил бы в сторону, предоставив северянам и южанам грызть друг друга насмерть, но, увы, у Геалара не было такой возможности. Тэй Анг стадает из-за того, что расположен на стыке интересов Севера и Юга, а Геалар граничит с Ангом и разделяет то же проклятье.

— Адмирал Ламбрен! — голос, прозвучавший за спиной, заставил геаларского командующего дернуться.

«Похоже, начинаю стареть», — хмуро подумал Ламбрен, обернувшись. Раньше его никому не удалось бы застать врасплох.

Позади стоял мужчинал лет тридцати пяти, в мундире капитан-лейтенанта. Жером Ламбрен нахмурился, удивленный. Молодого капитана звали Лоис Эбри, и он не был прямым подчиненным Ламбрена. Эбри служил в особом отделе флотской разведки, работавшем на генерала Валле и его секретную службу «Омбрей». Пережиток старых добрых времен первых Конвентов, когда обсерверы — политические надзиратели — имели на флоте больше власти, чем боевые командиры. После Северной Войны эта порочная практика была искоренена, но, к сожалению, не окончательно. При любом офицере рангом от контр-адмирала и выше состоял наблюдатель, доносящий в столицу о любом шаге своего «подопечного». Он не имел права отдавать приказы лично или оспаривать приказы, отдаваемые адмиралом, но неприятностей мог доставить предостаточно. Ламбрен, как и любой другой адмирал, обсерверов ненавидел, но не мог с ними не считаться.

— Что вам, Эбри? — сухо спросил он.

— Простите, что беспокою, — омбреевец, как обычно, был сама вежливость. — Поступил приказ из Виктэра, и я обязан довести его до вашего сведения.