Кыйт'а В силках корысти не хочу пропасть я, Я рею над дворцами птицей счастья [53], Мир покорил язык мой, остр, как меч. Над царством скромных нужд имею власть я. В мечеть я захожу и в харабат, И хмеля, и молитвы знаю сласть я. Султана, как бы ни был он могуч, От алчности не стану восхвалять я. Твой род прославив до конца времен, Сумел владыке верным другом стать я. Конец книги Я создал «Мухаббат-наме» для мира На берегу стремительного Сыра [54]. Пусть ты стоишь с самим Джамшидом рядом, Но удостой мое творенье взглядом. Сравнишь ли с Фатихой [55] сей слог нетленный, Возрадуется Хорезми блаженный! В году семь сотен пятьдесят четвертом [56]Я завершил сей сладкий труд с почетом. Но под конец послал Создатель милость: Еще одно сказанье мне явилось. Рассказ (написан по-персидски) Когда в Дамаск вели мои дороги, Восторг пути сполна познали ноги. За пазухой свою обувку пряча, Я шел блаженно, где смеясь, где плача… Мне люди хлеба и воды давали, Как кудри гурий, челн ветра взметали, По воле Бога пересек я море, Всю Византию исходил я вскоре. Как суфий, обошел я все пещеры, Ища людей отшельнической веры. От них в Дамаск пошел я ради Бога. Из Рума — в Шам легла моя дорога [57]. Со мной шел знатный отрок, — волей рока Он был из рода нашего Пророка. Двух скрученных косиц переплетенье И небо приводило в удивленье. Одет невзрачно, не имел он вида В остроконечной шапке Баязида. В своей одежде, грубой и колючей, Он был что солнце, скрытое за тучей. Но близ него огонь с водой был дружен, Сам Соломон шел к муравью на ужин, И птица Феникс царского чертога Дружила с воробьем во имя Бога. Шел караван в отрогах гор безлюдных То средь цветов, то средь колючек скудных, И вдруг один из спутников сейиду [58]Нанес нарочно горькую обиду. Сказал он: «Нищий ты, и врать не надо Что ты сейид из рода Мухаммада!» Христианин шел с нами в той пустыне За Иерусалим — к монахам в Мине. Предупредил он ссору в караване, Сказав: «Есть храм у нас в Тартабидане, Там триста штук копыт, в честной оправе, Того осла, что нес Мессию к славе. Количество их непонятно многим: Осел Христа ведь был четвероногим. Но даже тот, кто всуе их считает, Все триста за святые почитает: А вдруг, из тех трехсот, одно копыто И впрямь налетом святости покрыто?» Не мог старик поведать притчи лучшей! На правый путь наставлен был заблудший. Неверный славно подшутил над нами, Сейид проникся мудрыми словами. Со стариком сдружился он дорогой, Во всем христианину стал подмогой. Зажги ж свечу во тьме и мусульманству Учись у христиан — в досаду чванству! Не подвергай сейидов подозреньям, Вслед Хорезми будь другом знатным семьям. Пускай совсем проста твоя обитель, В ней сам себе ты царь и повелитель. Живи, не превращая жизнь в забаву, Ищи то место, что твое по праву, И в миражи не верь, прося у неба В благом смиренье лишь воды и хлеба. Просьба Того, кто этот труд прочтет с любовью, Мир истины коснется светлой новью. Так помяни ж в молитвах, о читатель, Того, кто в книге сей — повествователь. Фард И, ради Бога, я молю кумира Не позабыть раба в теснинах мира! Хисам Кятиб
Царь-череп 1368—1369 годы «Вечен мир!» — они кричали. Где они? Посмотри, как скоротечны наши дни! В срок урочный перестанет белый свет. Средь живущих на земле — бессмертья нет. Все приметы правдой полнятся одной: Все, что создано, не вечно под луной. Глянь на тех, кто жил на свете прежде нас, нечестивец и святой — ушли в свой час. Где пророки, где цари и мудрецы? Где огромные державы и дворцы? Где наш праотец Адам? Где пращур Ной? Их следы замыты вечности волной. Где Джамшид [59]? Где Сафуан [60]? Ушли с земли, Их теней не различить уже вдали. Где коварный Дакъюнус [61], заклятый лгун? Где Нимврод, охотник-царь? Где Фаридун? Где Рустам? Лишь тишина звенит в ушах. Где теперь Ануширван, правдивый шах? Где воинственный Махмуд, Газны султан? Где Хосров и где Ширин? Где Зулькарнайн [62]? Где другой султан, Азам, что под конец Выбрал дервиша колпак, отдав венец? Где Чингиз, где Хулагу [63], следов их гарь? Где язычник Бохтнасыр [64], лукавый царь? Каждый думал, держит Божий мир в руке, Каждый белый свет покинул налегке, В бело-мертвенную бязь заворотясь, Оставляя на земле и кровь, и грязь, И обилие скота, и роскошь яств, И удачу, и престол, и блеск богатств. В мир пришел — уже готовься уходить, Поспешай по мере сил добро творить. Полон чадами Адама чернозем, Все своим уходят в землю чередом. С каждым шагом, попирая лик земли, Топчем лица, прахом легшие в пыли. Распускается нарцисс под пенье птиц: Кудри желтые — как локоны юниц. Расцветает гиацинт в струенье дней: Кудри черные — как локоны царей. Сколько их уж приняла земля сыра, В ней лежат они дни, ночи, вечера. Кто султан из них? Кто раб, а кто — эмир? Кто богач? Кто — мудрый шейх, презревший мир? Кто здесь воин, кто старик и кто — юнец? Помни Господа, когда придет конец. Чей-то прах взметут лучистые ветра, Чьи-то кости чисто выбелит жара, Нищ, богат, велик, ничтожен? Не узнать. Раб, султан, ходжа, вельможа? Не узнать. В доказательство пример вам приведу: В нем едином — мед со всех цветов в саду. вернуться В подлиннике Хорезми — Хумаюн, или Хума, то есть птица-феникс, делающая счастливым каждого, на кого упадет ее тень. вернуться Фатиха — начальная сура Священного Корана. вернуться 1376—1377 гг. по христианскому летоисчислению. вернуться Джамшид (Джемшид) — легендарный царь Древнего Ирана, у которого была чаша, на дне которой отражалось все, что происходило в мире. В мусульманской поэзии Джамшид — символ власти и величия. вернуться Джамшид, Сафуан, Рустам, Фаридун — герои иранских сказаний, увековеченные в «Шах-наме» Фирдоуси. вернуться Дакъюнус — по всей видимости, языческий бог Дионис. вернуться Зулькарнайн — «двурогий», мусульманское прозвище Александра Македонского. вернуться Хулагу — монгольский хан, разрушивший Багдад. вернуться Бохтнасыр — вавилонский царь Навуходоносор. |
