Ему очень хотелось, чтобы с его новоиспечённым супругом всё было в порядке. Растрёпанный, сонно бормочущий Селек вызывал ласковое щемящее чувство в груди наряду с беспокойством и желанием помочь.

Джим задремал под утро, когда вулканец тоже перестал бормотать, а проснулся от того, что Селек завозился в его охвате. На складки одеяла и интерьер комнаты из окна натекли серые утренние сумерки. Не позже половины пятого утра по местному времени.

Джим думал, Селек выберется из объятий, но вместо этого коммандер, повозившись, повернулся к нему лицом, сполз чуть ниже и уютно прижался – теперь его взлохмаченные волосы щекотали подбородок.

– Мне намного лучше, – сказал слегка хриплым со сна голосом.

– Отлично, – Джим еле сдерживает совершенно не капитанский зевок, – раз тебе лучше, я не зря тут страдал. Замечательно.

Селек глубоко вздыхает, обвивает руками под одеялом.

– Уйдёшь? – очень тихо.

– Ага, разбежался, – снова зевок. Селек смешной. – Я тут удобно устроился, пригрелся, а теперь вылезать и топать. Нелогично.

И – прижать его к себе, мягко так, по мере скромных сонных сил.

Кажется, теснее прижаться друг к другу уже невозможно – по крайней мере так, чтобы было удобно, но коммандер умудряется. Через пятнадцать секунд он чуть ли не растекается по всему Джиму, окончательно устраиваясь в объятиях, ласково касается двумя пальцами его ладони под одеялом.

– Я бы тебя и не отпустил, – сообщает буднично. – Спи.

Селек медитировал час двадцать минут. Испытал сеанс борьбы с воспоминаниями Спока-растения – слабее, чем ночной – девять минут сорок три секунды. Выполнил комплекс упражнений на растяжки – час ровно. Сходил домыться – семнадцать минут. Привёл волосы в порядок – пять с половиной. Оделся – ещё три и тридцать одна секунда. Заказал в номер травяной чай и лёгкий завтрак, во время завтрака проверил отчёты и отдал необходимые распоряжения отделам – час пятьдесят три.

Оставалось сидеть на кровати рядом со спящим капитаном, не думать о том, насколько он сейчас горячий и расслабленный под этим одеялом (иначе хотелось разбудить немедленно), и читать.

Сартурианское солнце, находящееся, по земным понятиям, в зимней фазе, давно уже поднялось высоко, его косые голубоватые лучи заливали номер прохладным светом; оно миновало точку зенита в 2:16 после полудня, после чего быстро начало клониться к закату.

Джим проснулся только в 4:01, когда полностью стемнело, и за окном на небе (их номер был на пятьдесят третьем этаже местной гостиницы-небоскрёба) стали видны яркие звёзды.

– «Ибо имя твоё – половина неба и сиянию звёзд подобно, и неба языком касаюсь я, тебя призывая в ночной пустыне», – продекламировал Селек по-вулкански, закрывая файл-антологию на падде и откладывая его в сторону. Легко перекатился, нависнув над Джимом и упираясь руками по обе стороны от его головы. – Добрый вечер, капитан. Надеюсь, вы хорошо выспались.

– А я смотрю, вы времени не теряли, коммандер? – капитан сонно улыбается, кладёт руки на его бока, с силой ведёт к бёдрам. – Стихи? Вулканская поэзия?

От одного ощущения его прикосновений, даже сквозь одежду, дыхание на секунду перехватывает.

– Это, выражаясь человеческим языком, моё увлечение. Насколько хорошо вы знаете дореформенный вулканский?

– Досураковский? – уточняет он, оголяя зубы в улыбке, – пару предложений. Прайм научил в своё время, но не уверен, что запомнил верно.

Его руки обводят ягодицы, поднимаются к пояснице, заползают под домашнюю рубаху. И глаза, прекрасные голубые глаза капитана смеются.

Прикосновения рук горячие и безумно ощутимы на собственной коже.

Это сбивает с мысли. Разум опасно легко раскрывается навстречу активированной связи, но препятствовать этому не хочется совершенно.

Селек склоняется ниже, прикрывая веки, втягивает запах разогретой со сна человеческой кожи. Странный запах. Будоражащий, жаркий, солёный. Будто пропитанный солнцем.

– Капитан, – шепчет почти в его ухо, – я считаю, одеяло между нами должно подвергнуться процедуре немедленной ликвидации. Оно… не способствует конструктивному диалогу о досураковской поэзии.

– Понятно, тебя Прайм учил грязным разговорчикам.

Капитан позволяет стащить с себя одеяло, снова оглаживает ягодицы Селека, и, прижав за них к себе, подминает.

Нависает.

Проводит кончиком носа по кромке вулканского уха – от этого движения по телу проходит волна возбуждения.

– А ты что? – урчит негромко, – любишь досураковский язык?

Селек теряет контроль над дыханием – почти задыхается. Проводит двумя пальцами по его шее, ключицам, касается там, где сердце; ведёт ниже. Не в силах отвести взгляд, шепчет – вырывается само собой, древние слова низкие, свистящие, на языке сухой шершавой рябью пустынного ветра:

– Из тысячи тысяч к тебе потянусь я во мраке ночей, к тебе потянусь как под ветром песок за звездой; я – буря, разверзнусь, накрою собой, и если не мой ты отныне – то больше ничей… – И, переходя на стандарт, такой бедный после этого, выдыхает: – Я очень хорошо знаю этот язык. Он мне… интересен.

– Лучше скажи, что он тебе больше подходит.

Капитан накрывает его собой и завладевает губами.

Джим помаленьку терял голову от этого юного полуромуланца. Селек шептал на его ухо досураковские стихи – заводило сумасшедше, несмотря на то, что сам Кирк оттуда нихрена не понимал; был гибким, бесстыжим, нетерпеливым, язвительным и сумасшедше горячим.

А вот у самого капитана организм был не железным, поэтому через полтора часа горячего секса настойчиво заявил, что хочет жрать. Джим поцеловал запыхавшегося зацелованного вулканца, упал рядом с ним.

Выдохнул.

– А ты… тоже мясо не ешь? – спросил, вспоминая, куда кинул штаны.

– Из уважения к учителю, – ответил он невнятно, распластанный на мятом одеяле.

Штанов под рукой не оказалось. Джим сполз с кровати, встал. Попытался пригладить пятернёй волосы (глазами по сторонам водил, вдруг вспомнится, куда кинул).

– А мне вот нужна тарелка чего-то горячего, жирного и мясного… о!

Штаны валялись прямо у входа в ванную, так что Кирк сделал пару шагов, цапнул. Перевёл взгляд на Селека, который, хоть и уставший, но на него обнажённого смотрел с вполне понятным выражением.

– Да ладно? – капитан чуть не присвистнул, – тебе мало?

Он сел – очень плавным движением, и доложил слегка насмешливо:

– Это вполне контролируемо. А вот еда здесь не особо высокого класса. – Дотянулся до своего падда, лежащего на тумбочке, принялся что-то в нём тыкать. – Зато в городе есть минимум три приличных заведения, где подают вегетарианские блюда в том числе. Кроме того, мне прописано отдыхать для восстановления реакций. Так что до ближайшего на аэротакси доберёмся за полчаса, а после можно будет прогуляться… Вызов оформлен, через десять минут у входа. Возражения, капитан?

– Если рядом есть что-то вроде киношки, закажи два билета, – Кирк, натянув штаны на голое тело, направился к смежной двери между их номерами. Переодеться во что-нибудь штатское явно не мешало. – Сто лет в кино не был, даже интересно, что там сейчас крутят.

– Оптимизация маршрута… Да, есть, десять минут пешком, – догоняет его спокойный голос. – Задний ряд, полагаю?..

– Имей в виду, кино посмотреть я тоже хочу!

Махнув ему рукой, Джим почапал к себе.

Через полчаса они, вымытые и переодетые в гражданское, уже сидели в каком-то непонятном заведении с приглушённым светом, полуодетыми дамами в качестве обслуги и зоной игровых автоматов под рукой. Жужжала ненавязчивая музыка под аккомпанемент нескольких, таких же, как и они, жующе-говорящих бездельников, у автоматов цапались два темнокожих пацана.

Джим внаглую пялился на Селека. Он за свою бытность капитаном, до этого – кадетом, ещё ранее – хулиганом с фермы многое успел повидать, но чтоб вулканец в небрежно накинутой поверх футболки рубашке и простых тёмных джинсах… к такому его жизнь не готовила.