В жизни Джима было множество необычных пробуждений. Это неизбежно, когда ты капитан звездолёта, то тревога, то плен, то извержение вулкана, то другая планета.

Но ещё ни разу его не будил хриплый шёпот в ухо. И не чей-нибудь, а улёгшегося на него вулканца. Спок навалился всем весом, непривычно горячий, и даже через одеяло ощущалось, что он нехило возбуждён.

– Просыпайся. – Ухо, затем скулу и шею обдало горячим дыханием. По щеке скользнули тёплые пальцы. – Джим. Пришло время цветения.

Про время цветения Джим не очень понял, но горячий Спок, его дыхание у уха, его пальцы, скользящие по груди, наводили на вполне однозначные мысли.

Нет, Джим точно не был против такого цветения. Более того: едва сон схлынул, как член Кирка тут же потяжелел от горячего шёпота вулканца. Джима затопили мысли о губах Спока, его руках, его бёдрах, члене… Но едва Джим попытался подняться, чтобы припасть к желанным губам…

…как тут же упал назад. Его руки и грудь были опутаны гибкими, упругими побегами, которые (теперь Кирк почувствовал) медленно пробирались ниже, по животу, ещё ниже.

Это было странно. Необычно. Инопланетно. И до безумия, до дрожи возбуждающе. Побеги цеплялись за кожу крохотными мягкими иголочками, чуть стягивая её, щекоча, их длинные крепкие плети, похожие на лианы или побеги плюща…

– О боже, Спок… – Джим выгнулся навстречу пьянящим ощущениям. А ещё в слабом освещении было видно… Да, он стал таким, как Джим помнил. Каким был накануне гибели. Вырос, получается. – Спок, ты…

– Хочу слиться с тобой, ashayam, – ухо обдаёт горячим дыханием. Потом от мочки по шее – дорожка из поцелуев, в кожу вжимаются его губы, медленно, сильно, и столько в этом сдерживаемого желания, что Джим непроизвольно подаётся к ним навстречу.

Мыслей в голове не остаётся.

Побеги оплетают его запястья, разводя их в стороны и прижимая к кровати, побеги оплетают бёдра, ласково сжимая чувствительную кожу между них. Спок наваливается сверху, притираясь к капитану твёрдым членом.

Просто дыхание перехватывает. Правда, не сделаешь ничего особенно – только сжимать-разжимать пальцы на руках, подаваться навстречу таким… необычным прикосновениям, кусать губы.

– Мой Джим… – И по Джиму, от самого низа живота вверх, с силой скользят пальцы Спока, кружат по груди, мягко обхватывают шею, проглаживая, нажимают большими пальцами на губы. Джим с готовностью раскрывает их, проходится языком по ласкающим пальцам, щедро, влажно, вырывая из Спока судорожный вдох.

Да, Джим слышал о вулканских поцелуях. И о чувствительности их пальцев. Он повторяет движение, и пальцы на губах исчезают, сменяясь требовательными губами Спока.

Плети на бёдрах капитана чуть разводят их по сторонам, так же фиксируя ноги, как и запястья. Теперь Джим распят на собственной кровати, связан, раскрыт, и его, задыхаясь от желания, целует обезумевший вулканец. Целует не грубо, но напористо, жадно, будто пытается напиться поцелуями, а на животе капитана лежит его налитой, горячий, твёрдый член, с головки которого уже стекла вязкая капля смазки.

И ещё парочка плетей, уже без мягких иголочек и чуть толще, ползёт по бокам Джима вниз, к ягодицам.

Он, тяжело дыша, отрывается от губ Спока, уходит от нового торопливого поцелуя.

– Спок, – хрипло, – Спок, ты… ты в целом про секс знаешь?

– Я хочу слиться с тобой, Джим, – горячий шёпот прямо в губы, пока вулканские пальцы разминают задницу Кирка. – В моём сознании есть информация о совокуплении гуманоидов нашего типа.

– О, да, ладно, – выходит прошептать перед тем, как его губами снова завладевает Спок.

Есть в этом что-то. Когда лежишь распятый, обездвиженный, готовый ко всему, что тебе даёт горячо любимый… Спок. Каким бы он ни был. Джим не удерживается от мысли о том, как должен сейчас выглядеть со стороны (две плети почти добрались до сжатого входа в его тело), опутанный, возбуждённый, с потемневшим от приливающей крови членом…

Его прошивает острая волна возбуждения. Такая же волна проходится по телу Спока – капитан чувствует её отголоски.

Вулканец толкается напряжённым пахом в его пах – новая волна возбуждения (наслаждения) расходится от живота по всему телу, разбивается осколками в конечностях.

Две плети, каждая толщиной с человеческий палец, смазанные чем-то скользким, проникают в Кирка, слегка шевелясь. Растягивая. Дразня простату своей близостью.

Пальцы вулканца обхватывают оба их члена, с силой проводя снизу вверх.

Слишком много ощущений, слишком. Рецепторы почти взрываются, переполнены: головка болезненно напряжённого члена, чувствительная до безумия, каждое прикосновение – маленький взрыв, по нижней зацелованной губе проходится острый шершавый язык, внутри – дискомфорт от плавного уверенного растягивания с неритмичными прикосновениями к простате. Возбуждение накатывает медленно, но неумолимо, толчками, в голове шумит, тело выгибается навстречу движениям пальцев на члене… Кирк и сам толкается в их хватку, сжимается внутренне от двух плетей, растягивающих его всё сильнее, стискивает зубы. Он уже не может целоваться – только сдавленно стонать в губы Спока, только стискивать зубы, сдерживаясь от громких стонов…

Он кончает на выдохе. Широко распахивает глаза, сотрясается в оргазменной лихорадке, хрипит – стонать не может, поджимаются пальцы на ногах (на руках и не разжимались). Только через несколько секунд понимает, что дышать тяжело из-за того, что Спок навалился сверху. Между их телами натекла горячая лужица спермы.

– Твоему виду, – голос Спока дрожит, хотя и предпринимает попытки к выравниванию, – свойственна рефракторная фаза, Джим. Т-ты не возражаешь… если я воспользуюсь ей для подготовки твоего тела к проникновению?

– А… нет… – Соображать плохо получается, в ушах шумит, перед глазами пляшут чёрные мушки. Всё тело как огромный расслабленный… член. – Делай со мной что хочешь.

– Я удовлетворён твоим настроем, Джим, – ласковые губы скользнули по его подбородку, шее. Плети внутри снова начали движение, но теперь к ним прибавились вымазанные в сперме пальцы. Два чудесных вулканских пальца. – У нас впереди весь день.

========== Глава 9 ==========

Закрытая дверь каморки не отрезала шума музыки и голосов, доносившихся из бара (и драки, судя по отдельным крикам, звону посуды и стуку мебели).

– Изгой, понимаете, и телепатические способности минимальные, а иначе не быть мне живым. А я же знаю, что на такой товар спрос тоже есть… – Джонс нервно посмеивался. Дёрнул за руку закутанного в хламиду, связанного и растрёпанного вулканца, чтобы он оказался на свету. – Совсем молодой. Такие, говорят, склонные ещё к переобучению, а то, что он не контролирует эмоций…

Кварл подошёл ближе, двумя пальцами приподнял подбородок Селека. Сейчас скудное освещение каморки точно высветило кровоподтёки и раны на лице (шея и остальное тело были закрыты чёрной хламидой).

Вулканец ощутил характерный для орионцев густой запах ярости и железа. В него внимательно впечатался взгляд, оглядывая, скорее даже ощупывая.

– С каких это пор ты подался в работорговцы, Джонс? – спросил орионец на своём языке вкрадчиво, не сводя взгляда с Селека. Джонс замялся.

– Он… меня предал, – ответил на стандарте. – Напросился в компаньоны, а сам пытался сдать кораблю федератов. Еле ушёл, еле ушёл. Потерял зато весь товар, даже редкого воздушного ската, это же такой невероятный убыток, чёртовы звезднофлотовцы отняли всё, буквально удрал в чём был, да ещё и этот мальчишка пытался взорвать мой корабль…

Пальцы надавили под челюсть сильнее, и Селек, дёрнув головой, попытался прихватить их зубами.

Кварл успел отдёрнуть руку, и, к его удивлению, рассмеялся.

– Беру, Джонс, – переходя на стандарт. – У тебя нет совести и ты точно врёшь, но товар хороший. Мы из него сделаем послушного мальчика.

– Извольте, – Джонс тут же подбоченился, и Селек мысленно напомнил себе, что нелогично проклинать человека, давно погрязшего в своём пороке. – Дорогой мой, уважаемый Кварл, образец великолепный, раны быстро заживут, так что семь тысяч кредитов будут в самый…