— Вряд ли нужно благодарить меня за это. Я говорю вам то, что думаю. И мне очень хочется, чтобы и вы рассказали мне всю правду.

— Именно для этого я и пришел, Кассандра, — со вздохом ответил Чарлз.

— Итак, вы знали мою мать, — не желая терять времени, заявила Касси.

Чарлз кивнул.

— Да, Кассандра, я знал ее… Я очень хорошо знал ее.

— Вы были ее любовником? — как всегда напрямик спросила Касси.

Ее вопрос явно ошеломил Чарлза.

— Любовником? — Он засмеялся и удивленно мотнул головой. — Просто поразительно, до чего вы похожи на Элину! Ее искренность и прямота часто приводили людей в замешательство. Нет, Кассандра, мы не были любовниками. — Он выждал небольшую паузу и сказал: — Элина — моя сестра.

Касси медленно опустилась на кровать.

— Сестра? — повторила она, потрясенная.

Чарлз стиснул столбик кровати, пытаясь справиться с болью, вызванной воспоминаниями.

— Да, она была моей сестрой. Если говорить точнее, она была мне сестрой по отцу, матери у нас были разные, но для нас с ней это было несущественно. — Он прошел к окну и устремил невидящий взор в парк. — Но далеко не все люди в этом мире добры, и вы уже почувствовали это на себе, Кассандра. В высшем обществе ценятся не достоинства человека, а его происхождение, благородство крови. И отец Элины… наш отец, не был исключением.

В словах Чарлза не было горечи, скорее тихая покорность прозвучала в них.

Касси лихорадочно напрягала память, пытаясь собрать воедино отрывочные и смутные воспоминания о своем деде, о котором знала только, что он был титулованным и весьма богатым аристократом. Она видела его всего несколько раз, ибо он осуждал свою дочь за то, что та вышла замуж за человека ниже ее по происхождению. И все, что запомнила Касси, это вечно угрюмое лицо высокого седовласого джентльмена, после редких визитов которого мать ходила потерянная и в слезах.

— Ваш дед, Кассандра, — словно прочтя ее мысли, продолжил Чарлз, — был очень упрямым и напыщенным человеком. Для него его репутация была важнее всего остального, в том числе важнее его семьи. Моя мать была лишь одной из тех женщин, что побывали в его постели. Она служила горничной в его доме, ей было всего шестнадцать лет, и, видимо, по молодости она приняла его внимание за любовь. Когда она поняла, что беременна, ее охватил ужас, она не знала, как сообщить об этом Эдварду. Она думала, что известие испугает его. — Чарлз горько рассмеялся. — Она ошиблась. Он не испугался, нет. Он рассердился. А когда родился мальчик, который мог претендовать на то, чтобы унаследовать его титул, его поместье, Эдвард просто впал в бешенство. Он отказался признать во мне сына и пригрозил моей матери, что убьет ее, если она хоть словом обмолвится кому-нибудь о том, кто отец ее ребенка. Мать была страшно напугана этой угрозой, она боялась не столько за себя, сколько за жизнь младенца, за мою жизнь. Мне было всего два месяца, когда она, завернув меня в одеяло, ночью, тайком, убежала из дома Эдварда. Она поступила на службу в другую семью, сказав, что недавно потеряла мужа, и они не задавали ей лишних вопросов. Но ей так и не удалось полностью оправиться от потрясения. — Чарлз тяжело вздохнул. — Она умерла, когда мне было восемь лет. Она ни разу больше не видела вашего деда, и после ее смерти никто, кроме меня и самого Эдварда, не знал о тайне моего рождения. Пока не появилась на свет Элина. — Чарлз улыбнулся, согретый воспоминанием. — Элина родилась через десять с лишним лет после меня, и я, конечно, не мог знать о ее существовании. Но в один прекрасный день моя сестрица, тогда уже взрослая женщина и к тому же весьма любопытная, обнаружила письма моей матери к Эдварду, и по ним поняла, что у нее есть брат. Я, право, не знаю, как ей удалось, но только вскоре она выяснила, что я служу конюхом в Шербурге. И она приехала ко мне, — голос Чарлза дрогнул, на глаза навернулись слезы, — приехала для того, чтобы признать меня своим братом. Я, конечно, возражал против этого, но ваша мать была очень настойчивой женщиной. В конце концов я позволил ей признать меня братом, но взял с нее обещание, что она никогда не объявит публично о нашем родстве. Ведь это могло разгневать нашего отца, вашего деда, Кассандра. С тех пор мы с ней встречались украдкой вдали от Шербурга и от поместья Эдварда. Вскоре Элина повстречала вашего отца и отчаянно влюбилась в него. Эдвард, разумеется, был против ее связи с Робертом, но это обстоятельство только подстегивало гордую и непокорную девушку. — Чарлз стиснул зубы. — Знаете, Кассандра, я тогда, пожалуй, в первый и в последний раз в своей жизни принял сторону ее отца, ибо несмотря на весьма приятную наружность Роберта Грея и его несомненное обаяние, я никогда до конца не доверял ему. Мы не были знакомы, но до меня доходили слухи о его пристрастии к азартным играм, и иногда по глазам Элины я понимал, что не все гладко между ними. Я пытался высказать ей свои опасения, но Элина, будучи женщиной упрямой и самостоятельной, не хотела слушать моих доводов и вскоре вышла замуж за него.

Поначалу они были очень счастливы — так счастливы, что я почти убедил себя в том, что ошибался насчет Роберта. Но прошло несколько месяцев, и все изменилось. Ваш отец стал ревновать ее ко всем мужчинам подряд, причем без всяких на то оснований. Она не могла смириться с посягательством на ее свободу, она боролась с ним… пока не появились вы. После вашего рождения ее стал мучить страх; она боялась, что Роберт в приступе безумия обратит свой гнев на вас. Ей некуда было бежать от мужа, и она смирилась с его требованиями, перестала выезжать в свет, перестала принимать гостей, чтобы не давать повода ревности мужа.

Чарлз судорожно вздохнул, медленно выпустил воздух сквозь стиснутые зубы и продолжил:

— И еще одна навязчивая идея преследовала Роберта — страшная ненависть к аристократам. Сам он был мелкопоместным дворянином, считал, что жизнь несправедливо обделила его, завидовал богатству и роскоши жизни титулованных особ и за это же ненавидел их, убежденный, что они не заслуживают того, что имеют. Он повсюду хвастался тем, что Элина, представительница богатого и древнего рода, пожертвовала всем, чтобы выйти замуж за него, простого дворянина. Он страшно гордился, он вырастал в своих глазах, когда думал об этом. Я заставил Элину поклясться, что она никогда не расскажет ему о моем существовании, потому что трудно было даже представить, насколько он мог разгневаться и сколько вреда причинить жене и дочери, если бы узнал, что его шурин — незаконнорожденный сын простой горничной. Была в этом какая-то издевка — и над ним, и над нами… Ведь мы с Элиной надеялись, что смерть ее отца освободит нас от страха перед его гневом и мы наконец сможем объявить о нашем родстве. Но настоящее оказалось страшнее прошлого. Мы пытались найти выход, пытались что-то придумать, но выхода не было. Я множество раз упрашивал Элину бросить мужа, позволить мне увезти вас куда-нибудь подальше от него, но он так запугал ее, что она боялась даже и думать об этом.