Она шагнула к нему и с нежной убежденностью сказала:

— Они существуют, Брэден. И ты сам понимаешь это, когда обнимаешь меня.

Он мученически закрыл глаза.

— Я не знаю, что я чувствую, когда обнимаю тебя…

— Я не спрашиваю, что чувствуешь ты, — мягко прервала она его. — Я говорю о том, что чувствую я. Я люблю тебя. — Ее пальцы сжали его плечи. — Так же, как и Чарлз любит тебя.

Он молчал, глядя на нее неподвижным взглядом, и наконец сказал:

— Касси, я не разделяю этой твоей слепой веры в добро. Я пытался, но не смог.

— Ты просто не позволяешь себе поверить, — возразила она. Ей хотелось встряхнуть его за плечи, заставить его увидеть правду, прокричать ему, что дело не только в том, что она и Чарлз любят его, но и в том, что он тоже любит их. Однако чутье подсказывало ей, что этого нельзя сказать человеку, он должен сам дойти до осознания этой истины.

Хотя руководство чуткого и верного друга тут, конечно, не будет лишним.

Какое-то волнение пробежало по лицу Брэдена, что-то мелькнуло в его взгляде и тут же исчезло.

— Касси, позволь мне самому разобраться со своими чувствами, ладно?

Она грустно кивнула.

— Конечно. Но пока ты не разобрался, не позволяй Чарлзу уехать из Шербурга. Потому что, когда ты поймешь себя, будет уже слишком поздно, и ты ничего не сможешь исправить. И никогда не сможешь простить себя.

Она отступила от него, но это движение было лишним, ибо она уже чувствовала, что он сейчас так далек от нее, как никогда не был прежде, — он снова замкнулся в своей скорлупе, оградил себя стенами отчуждения, нарушив ту близость, которая возникла между ними. Мгновение она колебалась, отчаянно желая снова броситься к нему, оказаться в его объятиях, вновь чувствовать его сильное тело, искать у него ласки и любви. Но не смогла.

Не гордость останавливала ее, но расчетливость ее поумневшего сердечка. Она хотела, чтобы он делил с ней постель не из чувства долга или вины, а только из любви.

Она поморгала, прогоняя выступившие на глазах слезы.

— Если я понадоблюсь, позови меня, — сказала она просто. И затем, чтобы не выдать себя рвавшимися наружу рыданиями, быстро вышла из комнаты.

В коридоре она прислонилась к стене и тихо заплакала, изливая свою боль и горе, оплакивая свою потерю.

— Ваша светлость, вам плохо? — Это был Хардинг, весь бледный от волнения. — Ваша светлость, — он тронул ее за локоть, но его участие только усилило ее страдания.

— Я позабочусь о герцогине, — раздался уверенный голос Сирила.

Касси вздрогнула и отняла руки от лица.

— Пойдемте, Кассандра, — сказал он таким мягким и ласковым тоном, какого она уже давно не слышала от него. — Я провожу вас в вашу комнату.

Она кивнула, вся дрожа. По-видимому, болезнь вновь брала над ней верх. Ей сейчас было безразлично, чем вызвана доброта Сирила — соболезнованием ли, жалостью ли, — она с благодарностью приняла его помощь.

Сирил приобнял ее за плечо и отвел, плачущую, в ее спальню, где она еще некоторое время рыдала, уткнувшись в его грудь, а он успокаивающе поглаживал ее по спине.

Наконец, выплакав все слезы, Касси подняла голову и вытерла лицо ладонями.

— Спасибо вам, — сказала она тихо.

Он смотрел на нее непроницаемым взглядом.

— Я могу быть спокоен за вас?

— Да. Мне уже полегче. Еще немного, и я приду в себя. Сирил задумчиво посмотрел на дверь, ведущую в комнату Брэдена: он как будто понял причину слез Касси, но сказал лишь:

— Ну что ж, хорошо. Если вам что-то понадобится, буду рад помочь.

И, еще раз посмотрев на дверь, за которой скрывался его племянник, ушел.