Догадок было много, и красивых умопостроений, составляя которые я порой развлекался, наблюдая за замысловатой цепочкой рассуждений, а иногда, до упора сдвинув брови, всевидящим и слепым взглядом вперивался перед собой, но все они опять же ничего не проясняли в рисунке мира посторонних.

Особенно я мучился непониманием того, как незнакомцы договаривается.

Мы, друзья, в своих самых разных ситуациях, даже непредвиденных, никогда не забывали договориться между собой, кто есть кто, что каждый не будет делать и в чём смысл бездействия.

Это было непременным условием - точно знать всё заранее - любых наших бесчисленных представлений, и никому даже в голову не могло прийти, что его можно переступить.

Конечно, в выдумке всё случается, меняется, но, если кому-то что-то было невдомёк, его тут же выручали, прямо объясняли всё содержание, сразу подсказывали, что к чему, и каждый участник рационально верил этому, потому что все были отдельно.

Гости без конца лицемерят, всем доверяют. Как же они договариваются между собой?

И тут я оказывался в тупике. Это было ключевым вопросом. Как договориться без обмана. На равных. Я не ломал себе голову холостыми рассуждениями. Я наблюдал, считая опыт тождественным разгадке тайны. Сейчас я иронически кривлю губы. Догадка не ослепила меня шаровой молнией. Как это мать сказала - стать настоящим человеком. Или не так? Встать прочно на ноги. Я почувствовал, как внутри что-то начинает закипать.

Как я хорошо, ясно видел, что человека ведут по жизни, как марионетку, множество многоопытных людей, окружающих его и опекающих. Иногда он бунтует.

Неискушённый глаз видит протест. А по сути, ему просто позволяют взбрыкнуть разок-другой и - пошло-поехало дальше. Я помню бессилие и злость, охватывающие меня, глядя на такое. А это - сплошь и рядом.

Вбить каждого в свою лунку, любой ценой, как винтик, лишь бы механизм двигался. Массы, как куклы, действующие по определённой программе. Я даже тихо засмеялся от удовольствия, что так хорошо понял это.

Вы, подумал я с вызовом, кукловоды. Ловкие и изощрённые. Сами делающие всё, что хочется. Умудрённые. Кашлял я на вас. Я почувствовал себя самим собой. Я сел за стол и придвинул книгу. Я читал, а за окном тихо вечерело. Я углубился в чтение.

Быстро темнело, в комнате стоял полумрак, и пришлось включить настольную лампу.

За окном завели свой оглушительный стрекот цикады.

Послышался длинный переливчатый свист, потом ещё и ещё, как удары бича. Я не замечал его поначалу, потом вскинул голову, думая, что же меня отвлекло, с улицы опять донёсся протяжный яростный свист, повторился и оборвался.

Потом наступила тишина. Я задумчиво сидел и смотрел в окно, пока в нём не появился Лагуна, чёрным силуэтом.

- Сидишь? - сказал он зловеще, повернул голову вбок и сообщил кому-то стоящему рядом. - Сидит. Я свищу, а он расселся.

- Допустим, сижу, - сказал я. - А ты чего шумишь?

- Я надрываюсь, а он даже не соизволит... - начал, зверея, Лагуна, но тут в проёме окна появилась маленькая рука и дёрнула Лагуну за локоть.

Это была Мимика.

- Ты его извини, - сказала она мне. - Добрый вечер. Он уже набрался. Я говорила ему, потерпи.

- А не хочу я терпеть, - сказал Лагуна с гонором. - Надоело! Пик, пошли, - требовательно сказал он.

- Идём, - сказал я и вылез, перешагнув через подоконник.

Лагуну шатало. Он был не сильно пьян, но шатало его здорово.

Он потянулся и чмокнул Мимику в щеку.

- Ух, как я тебя люблю, - сказал он.

Мимика ничего не сказала.

На одном углу Лагуна не избежал столкновения с пытавшимся обойти его ябедой и толкнул его. Ябеда остановился и сказал:

- Что, места мало?

- Извините, - сказал я. - Нечаянно.

- Не твоя забота, - сказал Лагуна ему.

- Молчал бы, - сказал ябеда. - Толкается, и ещё недоволен. Я всем расскажу.

- В чём дело? - спросил я, начиная злиться. - У вас попросили прощения за неловкость. Идите своей дорогой.

Лагуна сказал Мимике: "А ну, отпусти!" и быстро, почти не шатаясь, подошёл к ябеде и сразу швырнул его. Тот согнулся, захрипел и опал на спину, держась за живот от смеха. Лагуна успел кинуть его ещё раз, и я схватил его за плечи и отбросил назад.

- Что ты делаешь? - сказал я. - Идём.

Мы пошли скорым шагом, и я вспомнил, что Мимика не проронила ни слова.

- Делать людям нечего, - сказал Лагуна, сплюнув. - Доказывай потом...

Что за дебош, подумал я, он же пьяный был только что. Лагуна в линялой распашонке заметно помрачнел и ускорил шаг. Мимика шла около него, как тень.

- Куда вы так несётесь? - сказал я. - Идёмте спокойно. - Я с трудом поспевал за ними.

Будто скорость у них - у пары - удвоилась.

Новый кабак "Балласт" был освещен и маяком торчал на холме, с которого весь наш городок был виден, как на ладони. Оттуда доносились музыка, и крики, и громкие голоса. Из открытой двери первого этажа падала полоса яркого света.

Второй этаж, состоящий из выпирающих квадратом стен, тоже был освещен, и в многоцветных стеклах двигались четкие профили мужчин и женщин. Кабак был большой и просторный, и вмещал при желании массу народу, а наверху была терраса, где отдыхали и глядели на океан. Там тоже стояли столики.

Мы прошли внутрь, мимо и между двух широких дверей, которые были как отражение друг друга. За ними стоял мерный и мощный гул веселья.

Наверх вела лестница. Я провёл рукой по перилам. Перила были новенькие, как и всё здесь, и гладкие.

Из-под лестницы выходила стойка, здесь находился центральный бар, кроме двух других на первом этаже, в которые вели две симметричные друг относительно друга двери сразу у входа.

Одна из них вдруг распахнулась, и из помещения вынесся оглушительный шум, гам, и несколько посетителей важно проследовало оттуда к центральному бару.

- Я желаю здесь! - возгласил один из них.

- Да, там, пожалуй, душновато, - сказал другой.

- Душновато! - сказал третий. - Я вам удивляюсь. К тому же сидеть со всяким сбродом!

С ними были две дамы.

У главного бара было очень чисто и опрятно. Блестел свежевымытый пол, и стены, и лестница, и стойка сверкали.

Всё убранство помещения было продумано до мелочей.

На стенах висели расплывчатые, как было модно, фотографии знаменитостей во весь рост и разные виды.

За стойкой находился сам Штамп, полагая, что теперь ему любое место по плечу, и два его помощника. Никого из них я не знал.

- Идёмте дальше, - сказал я. - Наверняка наверху кого-нибудь встретим.

- Идёмте, - сказала Мимика.

- Я не против, - сказал Лагуна. - Только давайте здесь пропустим по стаканчику.

Я заказал три коктейля.

- Может, присядете? - вежливо спросил Штамп.

- Спасибо, - сказал я. - Мы здесь ненадолго.

- Как, уже уходите? - удивился Штамп. - Так скоро? Вам не понравилось?

- Нет, - сказал я. Я отпил порядочный глоток. - Ты нас не так понял. Мы хотим подняться наверх.

- А-а! - облегчённо сказал Штамп. - Обязательно поднимитесь. Уверен, вам понравится.

- Да, - сказал его помощник, молоденький паренёк, - вы останетесь довольны.

- А там всё на месте, спускаться не придётся? - сказал Лагуна.

- А разве кто-то спускается? - с чарующей улыбкой сказал Штамп.

Лестница в самом верху вдруг натужно заскрипела и сразу заметно прогнулась. Появились две огромные ноги, переступающие со ступеньки на ступеньку и, глядя, как ноги растут, и как масштабно появляется туловище, мы струхнули, гадая, что это за циклоп, а за туловищем появилась, как придаток, голова, пригнутая, чтобы не зацепить макушкой потолок, и мы увидели Шедевра.

Он сразу заметил нас и сказал с улыбкой:

- Вы, аборигены! Где вас носит? Я вас жду, жду...

Он был прямо-таки громаден, все остальные выглядели карликами, и он казался ещё больше здесь, в помещении, занимая значительную часть его объёма.

- Ах, Шед! - сказал я ему снова, как днём на пляже. - До чего же ты здоровый!