Подземный ход повернул, и хрюкки оказались перед бронированной дверью, снабженной табличкой «Служебный вход».

— Опа! — сказала дверь, когда в нее плечом врезался Свэм.

— Тут закрыто! — истерично крикнул он и врезался в дверь другим плечом.

— Пошел вон, дурак! — заявила недрогнувшая дверь.

Свэм зарыдал, однако тут дверь распахнулась. В пещеру вбежали два чморка-контрабандиста. Гикая и завывая, они сбили с ног Фордо и Свэма, а также и Шолбу — настал час приема товара.

Обозленная Шолба схватила последнего чморка за шкирку и изо всех сил всадила ему шило в зад.

— Хэлп ми! — взвыл чморк. — Меня подвергают насилию! Спаси меня, Штефиграфт!

Послышался шорох, и в книге появилось новое действующее лицо — громадный чморк с седой от старости чешуей. В руке он держал десантный эмалированный ятаган.

Вместо того чтобы помочь, чморк со странным именем остановился на безопасном расстоянии от Шолбы и гнусно заржал:

— А, Гребач, допрыгался! Подрыгайся теперь, подрыгайся, а я посмотрю!

Но тут Шолба с непостижимой скоростью рванулась вперед и сграбастала Штефиграфта.

— Хфа-атит! Хфа-атит гадить, миленькие! — прошипела она. — Беф-фтыдники! Ф-фовести у фас-с нет! Продафные мелкие твар-рюф-фечки! М-милионфики на контрабанде, да?

— Пусти, ведьма! — взвыл Штефиграфт. — Да я... да я депутат в законе, у меня два срока!

— Трефьего не фудет, — постановила Шолба.

Поудобней взяв чморков в лапы, она резко столкнула их лбами, забрызгав чморкскими мозгами стены. Потом взглянула на хрюкков, и взгляд ее не предвещал ничего хорошего.

— Ура, — сказал Фордо, и вяло взмахнул мечом.

Шолба заурчала и бросилась на хрюкков. Изначально набрав спринтерскую скорость, она не смогла вовремя затормозить и брюхом вынесла Фордо в Мордорван, накрепко застряв задницей в дверном проеме. Взревев, она метнула в Фордо отравленное шило, острие которого оцарапало Фордо щеку. Он застонал.

Где-то между притолокой и левой ягодицей Шолбы верещал размазанный по стенке Свэм.

Яд подействовал на Фордо как утеротоник; иными словами, он не причинил ощутимого вреда. Отфутболив шило, хрюкк взвесил в руке меч и, злорадно усмехаясь, взглянул на Шолбу.

Прекрасно осведомленная о зверской жестокости хрюкков, Шолба из черной стала белой и начала молиться.

— Помогите! — кричал изнутри Свэм. — Я в лапах врага!

На десятый день пути Гнусдальф был вынужден признать, что окончательно заблудился. До этого он отделывался от назойливых вопросов Опупина глубокомысленными и малопонятными фразами о кружном, лучшем пути, свободном от какой бы то ни было опасности. Компас он забыл в Зуппенгарде, а что касается карты Хреноземья, то маг в самом начале пути случайно свернул из нее цигарку.

— Ничего не поделаешь, — сказал он на одиннадцатый день, — придется мне запросить Большое Космическое Равновесие, — и посмотрел на заросшую сорняками тропу, по которой держал путь (собственно говоря, путь уже давно держал Гнусдальфа, ибо маг ехал наобум).

— Это что, очень опасно? — спросил Опупин и спрятался в корзину.

Волшебник насупил мохнатые брови:

— Ну, смотря с какой стороны на это взглянуть. Во всяком случае, не опаснее того, что мы провернули вчера...

— Но нас могли линчевать!

— Из-за двух кур? Не смеши! Это мирные аборигены! Сломали бы пару ребер...

— Ой!

— Пустяки! А быстро мы бежали, верно?

Опупин захныкал.

Маг слез с Канифоли, торопливо перекрестился, простер руки над тропой и робко сказал:

— Мушмула!

Где-то вдали пророкотал гром.

— Консенсус омниум! Чечако-мачечако! Пшик!

— Ж-Ж-Ж-ЖЖЖАХХХ!!! — Змеистая лиловая молния шарахнула точно в середину тропинки, не далее, чем в трех метрах от Гнусдальфа. На опаленном пятачке возникла могучая толстуха в голубой тунике и сандалиях. Росту в ней было — три метра, веса — около пятисот килограмм. Смоляные волосы собраны в узел на затылке, глаза злые, в правой руке — обнаженный меч, в левой — весы с позолоченными чашами. На одной чаше было написано «евро», на другой — «доллары», а между ними была укреплена табличка с курсом этих валют относительно российского рубля. Чаша с «евро» перевешивала.

Гнусдальф отвесил старухе глубокий поклон.

— О благословенная Фемида Космического Равновесия! — вскинув руки, простонал он. Потом присмотрелся и растерянно спросил: — А где Фемида?

— В декрете, — проскрежетала толстуха. — Я — ее теща. Тебе чего, борода?

— Путь, — попросил Гнусдальф, утративший вдруг вой жуликоватый вид. — Путь к Унас-Материту. Ты сможешь его указать?

Толстуха задумалась на минуту. Губы ее шевелились, словно она что-то высчитывала.

— Как два пальца! — вдруг заявила она. — Сотню евро на весы, и не вздумай дурить, борода!

— Все знает, курва! — восхищенно прошептал маг, шелестя банкнотами. — Эй, у меня только восемьдесят евро! Остальное долларами, и... вот еще три шекеля, сойдет?

Подсеменив к толстухе, он встал на цыпочки и положил деньги на чашу весов. Затем предусмотрительно отступил на два шага.

— Так значит, вот тебе карта! — Толстуха взмахнула мечом, и к ногам чародея спланировала мятая бумажка с обмусоленными краями. С удивительным проворством подобрав карту, Гнусдальф отступил еще на шаг.

— Большое Космическое Равновесие прощается с вами! — гулко сказала толстуха и начала растворяться в воздухе. Гнусдальф успел заметить, как она, сунув меч под мышку, сгребает деньги в карман.

— Как я люблю это Космическое Равновесие! — с чувством сказал он, расправляя бумажку на колене.

Опупин высунул из корзины кончик носа:

— Гнусдальф, а что оно уравновешивает?

Маг невесело усмехнулся:

— О! Это хитрая контора! Ну, раньше-то она следила, чтобы Свет и Тьма уравновешивали друг друга... Но постепенно...

— Что?

— Всех можно купить, верно?

— Ну, я не знаю... Ну...

Гнусдальф вздохнул:

— Всех. И теперь кругом одна тьма, дружище. Кругом одна тьма.

— Ох!

— Угу. Живи по ее правилам или подыхай. Третьего не дано.

Опупин поежился.

— А... А вот... появилась Трилогия... Она что, так и не смогла рассеять тьму? Хоть чуть-чуть! Ну, капельку?

Гнусдальф покачал головой:

— Оглянись кругом. Рассеяла? Разве что на микрон. Тьма сгущается и дальше. Бесконечно и самодовольно. А книжки вроде «Тьмы колец» этому помогают. Кстати, этот кирпич еще при тебе? Будь другом, дай листик. Нет, не стоит... Я сам помну.

— Погоди, Гнусдальф! — всполошился Опупин. — А «Воспаление Колец»? Разве этот «...опус, наполненный сортирными шутками третьего сорта...» и так далее, разве он не помогает делу Тьмы?

Хмурое лицо чародея озарила улыбка:

— Нисколечко! Видишь ли, мы — персонажи нарочито плохие, плохие настолько, что дальше нельзя. То есть можно и дальше, но там уж будет совсем хреново. Так вот, мы — пример как нельзя, разумеешь? Да, лучше бы мы делали как можно и должно, но — черт подери! — какая же это будет пародия? А теперь, извини, я отлучусь в кусты.

— Опять двадцать пять! — вспылил Опупин. — Гнусдальф, достали уже твои сортирные шутки!!!

Чародей пожмакал между ладонями лист.

— Дорогуша, мы — антигерои! Нам можно! Мы ж не какие-нибудь бравые парни типа Конана, которые терпят на протяжении четырехсот страниц! Жди, я скоро!

Опупин успел выспаться, прежде чем Гнусдальф вернулся.

— Наш паровоз вперед летит! — напевал маг, забираясь в седло. — Ну-с, продолжим нашу трехтомную эпопею!

— Это кто попеет тут, кто попеет? — заверещал хрюкк. — Я давно уже не попею, а если ты, Гнусдальф, болен, так лечись!

Гнусдальф сильно покраснел, но смолчал, и лишь так пришпорил Канифоль, что строптивый хрюкк прикусил язык.

К утру следующего дня они подъехали к гондорийской границе. Шлагбаум у пропускного пункта был поднят; возбужденная толпа оттерла Канифоль к обочине. Из Гондории спешили выбраться народные депутаты, олигархи, ублюдочные владельцы футбольных клубов, министры, судьи, элитные шлюхи, издатели глянцевых журналов, короли бензоколонок, актеры телесериалов, эстрадные певцы и юмористы, феминистки и директора рынков; всю эту шваль Цитрамон обещал повесить в первую очередь.