Тишина навалилась давящей тяжестью.

Гарри стоял, покачиваясь от отпускающего напряжения и машинально вцепившись онемевшими пальцами в ножку упавшего кресла. Руки дрожали, в висках бухало, будто кто-то тупыми молотами с размаху стучал по бездумной, звеняще больной голове.

— Надо же… — глухо и как-то потерянно пробормотала Панси. — Я так могу?..

Она тупо таращилась на окровавленные осколки стекла, разбросанные по полу, ошеломленно разглядывала каблук, которым только что раскрошила заодно и ладонь Финнигана.

Гарри поднял глаза.

Я просил тебя не шевелиться, обрывками проносилось в его голове. Я просил тебя верить мне, верить, что ты нужна мне. Я просил тебя — тебя, слизеринку! — не лезть грудью на этого психа! Как ты могла поступить так со мной? Осмелиться бросить нас — и решать за нас, что нам нужно и без чего мы смогли бы, подумав и взвесив все, обойтись?!

— Как ты могла?!.. — задыхаясь, выкрикнул он.

Рука, размахнувшись, с силой впечаталась в девичью скулу тяжелой пощечиной. Панси охнула, пряча лицо в ладонях — и застыла. Лихорадочно горящий взгляд Гарри скользил по ней, выхватывая худые дрожащие плечи, пальчики с аккуратно наманикюренными ногтями, стриженый ежик волос… Ее почти не сдерживаемое уже желание разрыдаться, забившись в истерике, и горечь, и боль, и толчками расходящийся по телу испуг — за себя, за них всех, и тоскливую, по-детски несчастную, побитую обреченность.

Гарри и сам не понял, как и когда он рванулся к ней, прижимая к себе, как зарылся лицом в шею, вдыхая горьковатый запах ее духов. Как обнаружил, что она всхлипывает — надрывно и тонко, оседая в его руках, почему обнимает его — что есть сил, вжимаясь в него худеньким телом. Как заскользили, дрожа от предательского облегчения, ладони по чуть угловатым плечам, и губы забормотали — маленькая моя, глупая, испугалась, ну что ты… Я не оставлю тебя, только не тебя, Панси, дурочка моя, никогда больше так не делай, думать даже не смей, слышишь меня? Все кончилось, девочка, все будет хорошо, успокойся только, Мерлина ради… ох, черт, и прости меня…

Девушка замотала головой — отчаянно и яростно, не выпуская Поттера из объятий.

— Зачем ты так… — глухо выдохнула она. — Все же… получилось… Мы справились…

— Никогда больше так не делай! — снова чувствуя, как подступает к горлу горячая, темная злость, прошипел Гарри, чуть отстраняясь.

Низко опущенная голова Панси, ее светлая макушка — и волны обиженного, непрошибаемо каменного упрямства. Гарри вздернул пальцами ее подбородок.

Она плакала — молча, беззвучно. Но не отводила глаз.

— Ты — моя семья, Панси, — медленно произнес он. — Здесь не может быть… тех, кто дорог чуть больше или чуть меньше. И это — не просто ответственность… ты нужна мне. Вы все нужны, Панси, ты оскорбляешь меня, думая, что я выторгую жизнь Луны или Малфоя, отдав кому-то твою! Неужели ты этого не чувствуешь? До сих пор? Все еще думаешь, что ты — лишняя?

Губы девушки дрогнули — и вот теперь она, наконец, разрыдалась окончательно, в полный голос, уткнувшись носом в его плечо, вцепившись в пахнущую мужским телом рубашку и заливая ее слезами. И сильные руки, мгновенно обвившиеся вокруг ее спины, сейчас были всем, целым миром, за который не жалко было и умереть…

Точнее, не так — миром, в котором хотелось жить.

— Жить — это правильно, Панси, — выдохнув, одними губами улыбнулся Гарри, не выпуская вздрогнувшую девушку из объятий и целуя ее в висок. — Ты громко думаешь, извини…

Панси истерически фыркнула, все еще всхлипывая, и отстранилась, глядя куда-то вниз.

— Больно, — задумчиво пожаловалась она. — Пятку отбила, что ли…

Гарри поймал себя на дурацком, отчаянно несвоевременном желании расхохотаться. У нас просто истерика, мрачно подумал он, стискивая зубы. У нас обоих. Я сойду с ума, если подумаю сейчас о Драко. О том, что с ним.

— У меня никогда не было знакомых земных магов, — устало проговорил он вслух, слегка встряхивая девушку за плечи. — Но, по логике, если Малфой может летать, когда ему сильно приспичит, а я — испепелять, почему бы тебе не уметь давить всмятку предметы?

— Финниган — не предмет, — машинально откликнулась Панси. — И потом, я всего лишь раздробила ему пару пальцев. Или всю ладонь, не помню. Какая разница.

Они смотрели друг на друга во все глаза — друг в друга, и было неважно, что она говорит сейчас. Что они оба сейчас говорят. Все самое главное Гарри сказал ей, отказавшись пожертвовать ею ради спасения Луны и Драко. И всем самым важным она ответила, решившись пожертвовать собой ради них всех — сама.

— Разница в том, сможет ли он сейчас держать правой рукой палочку… — с тоской выдохнул Гарри сквозь зубы.

Панси чуть нахмурилась и слегка сжала губы, неуловимо превращаясь в ту самую холодную и рассудительную девицу, которую Гарри так часто в течение последних недель хотел придушить, как только она начинала излагать свои доводы — потому что места для чувств в них чаще всего попросту не предусматривалось. И то, что в ее глазах сейчас стояли невысохшие слезы, веки опухли, а на левой щеке все еще алел след пощечины, странным образом ничего не меняло.

— Гарри, если бы Финниган смог оторваться, Драко давно бы вернулся, — сказала девушка, пристально глядя на Поттера. — Им долететь до антиаппарационного барьера — дело пяти секунд. Скорее всего, они уже далеко отсюда.

Не согласиться не получалось — возможно, потому, что она, как в большинстве случаев, снова была права. Но и соглашаться с ней не было ни малейшего желания.

— Я должен пойти за ним, — глухо пробормотал Гарри.

— Кому ты это вдруг должен? — невыразительно поинтересовалась Панси. — И куда ты пойдешь? Они могут быть где угодно.

Он молчал — и что-то в его глазах подсказывало ей, что он пойдет все равно. Пусть даже и в никуда, просто положившись на случай.

Поморщившись, Панси слабо махнула рукой, сдаваясь, и шагнула к настенному шкафу, снимая с полки связующий амулет. Одно движение палочкой — и он вытянулся вверх, превратившись в высокую, почти в полтора фута, четырехгранную пирамиду.

— Что ты его уродуешь? — не выдержал Гарри.

— Мне так удобнее, — огрызнулась девушка. — Потом опять в бесформенную дрянь превратишь… если захочешь.

Кажется, перепалки со слизеринцами себя не изживут никогда, мрачно подумал Поттер, глядя, как она ставит амулет на столик и, повернув к себе матовой серой гранью, прикладывает ладонь к основанию. Грань тут же зашевелилась под пальцами, ровный серый фон заколыхался витками и нечеткими спиралями вихря — будто Панси держала в руке кусочек наполненного туманом пространства.

— Жив он, — спокойно констатировала она, судя по всему, окончательно взяв себя в руки. — И, похоже, взбешен.

Естественный в данной ситуации жест, которым она уверенно вытерла со щек тыльной стороной ладони остатки слез, выглядел почему-то до нелепости неуместно.

— Без тебя знаю, что жив, — буркнул Гарри, лихорадочно шаря взглядом по полкам. — Умер бы — ты бы тоже тут уже не стояла…

Нужный предмет, наконец, бросился в глаза. Гарри схватил его — это оказался высокий бокал для вина — и, взяв за основание, с размаху врезал им по кирпичной кладке камина. В руках осталась ножка — тонкий, цельный кусок прозрачного хрусталя.

Присев перед камином на корточки, Гарри, не долго думая, сжал осколок стекла в кулаке и, не обращая внимания на впившиеся до крови в кожу острые края, сунул руку в огонь.

— Карту тащи, — ровным голосом попросил он. — Лучше — всего мира, а не Британии. Бегом! — рявкнул он, не оборачиваясь.

Панси, вздрогнув от окрика, отняла ладонь от почти бесполезного сейчас амулета и быстрым шагом выбежала из комнаты, бросив полный горечи взгляд на все еще бесчувственную Луну. Когда Гарри начинал так орать, лучше всего, действительно, было бегать — и быстро — куда он велит, а не спорить или, упаси Мерлин, пытаться его успокаивать. Уж в этом она успела убедиться давным-давно…