И все же жрица не позволит страху не дать ей сделать того, что она могла. Усевшись поудобнее на позаимствованном ковре, Са'ида успокоила разум и освободилась от тела при помощи заклинания дальновидения. Ее наис (кхурское слово для обозначения души, или личного духа человека) поднялась высоко над лагерем лэддэд. С этой выгодной точки движение черного облака отлично просматривалось. Громадная масса не просто утончалась и расширялась, чтобы покрыть большую территорию, она медленно вращалась вокруг центральной оси, расположенной прямо над географическим сердцем долины. Вращение было против движения солнца, что для Са'иды являлось признаком негативной силы. Она велела себе двигаться к ней, но ее наис не смогла пройти сквозь облако. Жрица сделала вторую попытку, и реакция оказалась жесткой. Вместо того, чтобы просто быть остановленной, Са'иду вышвырнуло обратно в ее тело. Она вернулась с такой силой, что ее тело отбросило назад. Оно ударилось в стенку палатки, сбивая опору и обрушивая половину строения. Пока она лежала, с трудом переводя дух, в темноте послышался смех.

«Женщина, не смей играть со мной!»

Са'ида с трудом села. — «Фитерус! Зачем ты здесь?»

«Чего хочет каждый практикующий в нашем искусстве: могущества! Когда я получу его, первым, ощутившим мой гнев, станет отродье тех, кто вынес мне приговор. А после того, как я разберусь с эльфами, я переключусь на ваших пустынных паразитов».

Са'ида поднесла руку к Глазу Элир-Саны. Это был просто жест, неосознанное желание оградить изображение богини от нечестивого присутствия Фитеруса, но контакт с драгоценным камнем вызвал в ней прилив новой силы. Она не подала виду, сохраняю позу запуганной слабости.

«Почему ты ненавидишь лэддэд?» — осторожно спросила она. — «Ты же один из них».

«Я не один из них!» — Хотя этот крик словно гром прокатился эхом, Са'ида знала, что больше никто его не услышал. Голос Фитеруса предназначался ей одной. — «Случай дал мне их облик, но я не из их проклятой расы!»

«Тогда, из какой ты расы?»

В темноте обрела очертания фигура. Фитерус позволил своей наис открыть свой истинный облик, без маскировки в виде тяжелой мантии. Рука Са'иды судорожно стиснула амулет.

«Убирайся», — с трудом выдавила она. — «Возвращайся в породившее тебя темное место!»

Фитерус рассмеялся. Его призрачная рука потянулась и схватила Са'иду за запястье. Когда он поднял руку, то вытянул наружу ее наис. Ее физическое тело безвольно осело.

«Ты станешь свидетелем моего триумфа. Это будет весьма поучительно!»

Со скоростью, от которой у Са'иды захватило дух, они стремительно вознеслись над лагерем лэддэд, поднимаясь намного выше, чем когда Са'ида делала это в одиночку, а затем ринулись на восток. В считанные секунды они оказались на широком уступе, врезанном в склон горы Ракарис, который Фитерус называл Лестницей Дальнего Видения.

Ее духовная форма растянулась, когда он резко отпустил ее. Он поднял руку, и в той тотчас же появилось копье. Скорее, чем настоящее физическое оружие, копье было представлением заклинания. Фитерус метнул его ей в бедро, пришпиливая Са'иду на месте, и шок от спиритического пронзания вызвал невольный вскрик. Но боль была силой, понятной жрице. Она быстро справилась с муками, хотя не могла освободить свою наис. Она оставалась крепко пригвождённой к камню.

Фаваронас не видел ничего из этого. Со своего места у края Лестницы, все, что он видел, это лишь стоявшего неподвижно, наклонив голову, у центральной башенки колдуна. Фитерус резко поднял лицо и руки к потемневшему небу и нарушил долгое молчание, декламируя громким чистым голосом. Язык был староэльфийским, и Фаваронас опознал схему рифмовки и размер как древнее бардское повествование, называемое хумря. Он никогда прежде не слышал, как его произносят. Говорили, что эта поэзия обладала странными неконтролируемыми магическими эффектами, и еще давным-давно была запрещена Беседующим со Звездами Сителом.

Так как Фаваронас был превосходным ученым, он заметил вносимые Фитерусом в хумря изменения. Фитерус объявлял себя «разрушителем миров», когда настоящая строфа хумря являлась «творцом миров». С помощью подобных уловок он трансформировал древнюю поэму созидания в воплощение разрушения.

Пока он декламировал, монолиты Инас-Вакенти начали светиться. Эффект был едва уловим, словно отраженный лунный свет, но в неестественном сумраке вполне заметен. Когда колдун завел вторую песнь, аура стала ярче и превратилась в ровное сияние.

Фаваронас отчаянно высматривал склон под ним. Не было никаких признаков эльфийских разведчиков, и его посетила страшная мысль. Может, он только вообразил те мелькавшие среди кустов фигуры? Может, его перепуганный разум выдумал фантомов? Может, он ждал спасения, которое никогда не придет?

Маленький отряд Львицы прятался позади нескольких больших валунов ниже плато. Встревоженная свечением монументов, Кериан направила свою группу в укрытие. Когда прошло время, и не случилось больше ничего плохого, она велела Робину вести всех дальше. Тот коротко оценил ситуацию, а затем выбрал узкую тропу, извивавшуюся вверх к южному краю плато. Она была крутой, но, казалось, обеспечивала больше скрытности, чем путь по северной стороне.

Остальные последовали за ним, но воодушевленный близостью своей цели, Робин опередил их. Он мельком заметил кого-то, прятавшегося в камнях наверху, и упал на живот, чтобы его не увидели. Одетая в черное фигура притаилась позади валунов на склоне над плато. Был ли это один из наемников Фитеруса, охранявший спину колдуна, пока тот творил свое колдовство? Вглядываясь под очень острым углом сквозь редкий кустарник, Робин увидел четкий контур арбалета. Он снял лук и наложил стрелу. Его плечо пульсировало, но он игнорировал эту боль, придав твердости правому локтю. Робин тщательно прицелился. Выпустив стрелу, он повернулся предупредить своих товарищей.

«В камнях над плато, лучник!» — стараясь говорить тише, окликнул он.

Он начал было снова разворачиваться, но вдруг упал на спину, выпустив лук из руки. Кериан, Таранас и Гитантас немедленно бросились на землю.

«Робин!» — Хрипло позвал Гитантас. — «Робин, ответь!»

Ответа не последовало. Гитантас был ближе всех к упавшему охотнику за головами. Он видел торчавшую из груди кагонестийца стрелу, но в ненадежном свете не мог сказать, был Робин жив или мертв.

Они возобновили подъем, и Гитантас был удивлен и успокоен, обнаружив, что Робин был все еще жив. Стрела попала ему в верхнюю правую часть груди, и он лежал на спине, задыхаясь от боли. Гитантас оторвал от своего геба полоску ткани и попытался остановить кровотечение.

Сжимая его окровавленную руку, Робин выдохнул, — «Оставь меня! Доберитесь за меня до Фитеруса!»

Гитантас бросил страдальческий взгляд на Львицу. Она велела ему оставаться с раненым эльфом. Они с Таранасом возобновили медленное восхождение.

Над ними, Фаваронас не видел ни выстрела Робина, ни ответного залпа. Весь его мир сузился до декламации Фитерусом извращенного хумря. Оставались всего лишь две песни, и он был уверен, что если Фитерус закончит его, раса эльфов будет стерта с лица Кринна. Сдерживая слезы, он обвел взглядом долину.

От светящихся монолитов поднимались столбы света. Они образовывали рисунок на волнующейся нижней части черного облака. Послание, которое было слишком мучительно ярким и мимолетным, когда вытравливалось ослепительным сиянием заходящего солнца, теперь было написано молочным светом на этом облаке. Знание, которого боялись призраки Потерянных, теперь трепетало на кончиках пальцев Фитеруса.

Возможно, он все-таки видел воинов на склоне внизу, но Фаваронас не мог рисковать ждать. Он мог оказаться единственным, имевшим скромную надежду остановить Фитеруса. Он понятия не имел, как это сделать, но ему следовало попробовать.

Фаваронас оперся на свои израненные руки и оттолкнулся прочь от края, направляясь обратно к монотонно бормотавшему колдуну.