9. Первые аресты в Томске
Приказом №2 в то время ещё начальника городского гарнизона полковника Сумарокова Томск сразу же после переворота был объявлен на военном положении. Чуть позже вышло ещё несколько распоряжений властей, подкрепивших данный приказ. Подобного рода циркуляры исходили и из канцелярии губернского комиссариата и от нового (примерно с середины июня) начальника гарнизона полковника Снежкова. А в конце июня месяца распоряжением командира Средне-Сибирского корпуса подполковника Пепеляева вся Томская железная дорога, а также и так называемая зона её отчуждения (т.е. территория, непосредственно примыкавшая к железной дороге) были переведены на военное положение. Все эти строгие меры в течение нескольких месяцев неоднократно продлевались в Томске; и всё потому, что город долгое время очень сильно лихорадило в политическом плане. Здесь все три летних месяца, а также в начале осени проходили разного рода совещания, съезды и конференции, – по большей части оппозиционного характера по отношению к новой сибирской власти.
В этих условиях отношение к людям, активно сотрудничавшим с советской властью, вряд ли было вполне терпимым. Накопившийся у населения негатив возмещался в первую очередь на бывших красногвардейцах. Те из них, что не смогли эвакуироваться вместе с остальными своими товарищами на пароходах, как правило, подвергались арестам и даже, порой, самосудам, а тех, кто, опасаясь преследований, бежал из города своим ходом, вылавливали по деревням местные жители и сдавали властям. О каких-либо гарантиях неприкосновенности личности в первые дни победившего антибольшевистского восстания, конечно, говорить не приходилось. Производство арестов и обысков имело тогда стихийный характер, их осуществляли не только военные отряды и патрули, но и само население, не имевшее никаких устных распоряжений на сей счёт, а тем более документов на руках. Однако вскоре, приказом начальника гарнизона №4 право обысков и арестов было строго настрого ограничено и передано в руки исключительно военных властей и то в соответствии с ордерами, выданными специальной следственной комиссией. Лишь в самых экстренных случаях, при обнаружении лиц, угрожавших своими действиями общественному порядку, военные власти могли осуществлять немедленное задержание и обыск, но при этом в течение 24 часов обязаны были дать отчёт о проведённых мероприятиях и самое главное – предоставить в следственную комиссию доказательства правильности этих акций.
Понятное дело, что преследованию подвергались, в первую очередь, те лица, кто непосредственно осуществлял диктаторскую власть при большевиках, а также люди, запятнавших себя активным сотрудничеством с советской властью. Под подобного рода критерии подпадало достаточно большое количество жителей города, поэтому весьма скоро все томские тюрьмы, наполовину опустевшие 31 мая, вновь оказались полностью заполненными и даже переполненными. Из наиболее высокопоставленных функционеров советского режима за решёткой в первые дни после победы мятежа оказались такие люди, как заместитель председателя губернского ревтрибунала Мараев, а также три командира городского батальона Красной армии, офицеры Лившиц, Устьяров и Ильяшенко. Все трое, как следует из воспоминаний Вениамина Вегмана, добровольно остались в городе для того, чтобы, во-первых, силами вверенных им подразделений обеспечить в городе порядок на переходный период, а, во-вторых, освободить из тюрем политических заключённых. Левый эсер Евгений Ильяшенко даже, якобы, получил на этот счёт специальный мандат от большевистского исполкома. Освободив из тюрьмы своих политических противников, они сами вскоре оказались за решёткой. Пикантность ситуации была ещё и в том, что, например, поручик О. Я. Устьяров являлся членом Сибирской областной думы, избранный в этот орган высшей сибирской представительной власти от сибиряков-фронтовиков, а, следовательно, обладал депутатским иммунитетом. Однако это ему мало помогло. Всех вышеперечисленных, а также других видных совдеповцев содержали в одиночных камерах главной губернской тюрьмы (в так называемом секретном отделении), а также в общих казематах 1-го исправительного арестантского отделения.
В ночь на понедельник 3 июня был произведён арест президиума городского союза безработных фронтовиков, своего рода профсоюзной организации бывших участников Первой мировой войны, главным образом из числа рядового состава, во многом поддерживавших в прошедшие полгода политику большевиков. Эти люди, что называется, сами напросились на неприятности, поскольку 2 июня на собрании союза, проходившем в штаб-квартире этой организации, в бывшем театре «Интимный» (сейчас здесь располагается кинотеатр «Киномир»), члены президиума выступили с резкой критикой новых порядков и даже, якобы, призывали участников собрания начать борьбу «с захватившей власть военной партией». Таких резких выпадов им никто конечно же прощать не собирался, тем более что по поступившим сведениям у союза фронтовиков имелось в наличии ещё и некоторое количество огнестрельного оружия, выданного ему в своё время советской властью. Исходя из этого, на основании ордера, выданного комиссарами ВСП, военным властям города было поручено разоружить членов союза бывших фронтовиков и арестовать руководителей этой организации.
Ночью театр «Интимный» был оцеплен усиленным вооруженным нарядом – офицерским взводом с двумя пулемётами. Всем находившимся в помещении предложили немедленно сдаться и выдать имеющееся у них оружие, несколько винтовок и пулемёт. Понимая бессмысленность сопротивления, фронтовики решили уступить, было задержано 78 человек, в том числе и председатель союза офицер Кошкаров. К 4 часам утра операция по разоружению союза фронтовиков была успешно завершена. После предварительного разбирательства большую часть задержанных из числа рядового и сержантского состава отпустили с миром по домам, немногочисленных офицеров мобилизовали «добровольцами» в армию, однако четверых членов президиума во главе с его председателем всё-таки арестовали и отправили для содержания в следственную тюрьму.
Западно-Сибирский комиссариат во избежание нежелательных инцидентов в связи с только что произошедшими событиями распорядился запретить 3 июня какие-либо митинги, собрания и вообще любые сборища людей, мотивируя это тем, что в течение всего дня будет, якобы, производиться изъятие оружия, находившегося на военных складах, а также на руках у частных лиц. В результате всё вроде бы обошлось без лишних эксцессов, оставленный в офисе фронтовиков наряд милиции вскоре был оттуда удалён, помещения театра «Интимный», спустя некоторое время, вернули его прежнему владельцу, члену кадетской партии, гласному городской Думы П. И. Троицкому, а штаб-квартиру профсоюза безработных фронтовиков переселили на Базарную площадь (теперь площадь имени Ленина) в корпус губернской биржи труда (в ещё один бывший магазин московского купца Второва). Забегая немного вперёд, отметим, что в конце августа того же года, приказом очередного (уже пятого по счёту) начальника Томского гарнизона, полковника Бабикова, новые власти окончательно добили, что называется, просоветски настроенный союз бывших фронтовиков, полностью его распустив.
В деревне Чернильщиково Петропавловской волости Томского уезда местным крестьянам удалось задержать и передать в руки новых властей двух высокопоставленных советских руководителей: комиссара (начальника) Томской железной дороги, левого эсера, Николая Мазурина и военного коменданта Томска Ивана Лебедева. Оба они, находясь во главе красногвардейского отряда на станции Тайга, пытались сдержать наступление войск восставшего Чехословацкого корпуса, но силы оказались неравны, и им пришлось отступить к Томску. Однако когда они вместе с отрядом добрались до города, оказалось, что советские власти к тому времени уже сбежали, а в губернском центре хозяйничают вышедшие из подполья боевики оппозиции. Вступать с ними в бой Лебедев и Мазурин посчитали совершенно бессмысленным делом, распустили отряд, после чего попытались инкогнито скрыться и до поры до времени где-нибудь затаиться, но не получилось. Жители села Чернильщиково, опознавшие и задержавшие столь важных большевистских комиссаров, в конце июля направили на всякий случай запрос в Томский губернский комиссариат с просьбой оплатить им в денежной форме поимку Лебедева и Мазурина. Крестьяне жаловались, что деревенька их очень бедная, а сил и времени на поимку государственных преступников ушло много, пришлось отрываться от работы по хозяйству ради общего дела и пр. Однако в ответ из комиссариата пришёл отказ с той мотивировкой, что поимка большевиков есть «долг перед родиной каждого сознательного гражданина в защите не только общегосударственных, но и своих собственных интересов, следовательно, здесь речи быть не может о понесённых убытках и об их возмещении» («Алтайский луч», №111 за 1918 г.).
