«В царствование короля Рудольфа II жил в Еврейском городе раввин Иегуда Лев бен Бецалель, муж выдающейся учености и опыта. За высокий рост прозвали его „большой рабби“. Он блестяще знал Талмуд и Каббалу, а также математику и астрономию. Ему была ведомы многие тайны и загадка природы, а люда изумлялись его власти над силами волшебства. Слава „большого рабби“ росла и ширилась и, наконец, достигла королевского двора. Тихо де Браге, придворный астролог короля Рудольфа, почитал и уважал ученого рабби Льва, ну а сам король познакомился с ним при весьма необычных обстоятельствах.

Однажды ехал государь с Градчан в Старый Город в карете с конной свитой, и случилось это в ту самую пору, когда вышел указ о выселении евреев из Праги. В тот день рабби Лев отправился ко двору просить милости для единоверцев, но потерпел неудачу — не допустили его к королю. И вот теперь, посередине каменного моста, рабби поджидал государя, точно зная, что Рудольф поедет этой дорогой. Когда люди, толпившиеся на мосту, увидели конную свиту короля и роскошную королевскую карету, запряженную четверкой лошадей в красных попонах и блестящей сбруе, они начали кричать раввину, чтобы тот убирался прочь. Но рабби Лев стоял на пути кареты, будто и не слыша их. Тогда в ученого мужа полетели камни и комья грязи, но вместо них падали на его плащ и голову цветы. Когда же приблизилась королевская карета, рабби ни на шаг не отступил с дороги, а кони не смяли его, но остановились перед ним как вкопанные, хотя кучер даже не пытался натянуть поводья. Поклонился рабби и, с обнаженной головой, весь усыпанный цветами, шагнул прямо к карете короля. Упав на колени, стал он умолять государя о снисхождении к своим единоверцам. Рудольф был поражен впечатляющей внешностью рабби Льва и всем, что тут произошло, и велел ему явиться в королевский замок. Так рабби бен Бецалель удостоился великой милости: смог попасть на прием к королю и подать прошение за единоверцев.

Изгнание евреев было отменено. А рабби Льва с тех пор не единожды приглашали в королевский замок, где он развлекал государя своим чародейским искусством. Один раз пожелал король, чтобы рабби явил ему праотцов еврейских: Авраама, Исаака, Иакова и сыновей Иаковых. Глубоко задумался рабби, но все-таки решил исполнить желание своего государя. Однако поставил при этом условие, чтобы ни один человек не смел улыбаться, когда станет он вызывать священные образы патриархов. Согласились король и вельможи, собрались в дворцовом покое и стали с любопытством и нетерпением всматриваться в нишу у окна, где в полумраке маячила высокая фигура „большого рабби“. Вдруг бен Бецалель растворился в сумерках, а из густой серой дымки возник старец, в строгих одеждах, огромного, сверхчеловеческого роста и величественного вида. То был образ Авраама; обвел он всех взглядом и внезапно поник, и исчез среди серых теней. За ним явился Исаак, потом Иаков и его сыновья — Иуда, Рувим, Симеон, Иссахар и другие. Фигуры возникали одна за другой, и король с придворными почтительно взирали на предков еврейского народа. Тут из мрака вынырнул еще один сын Иакова, Невфалим, рыжий и веснушчатый; торопливой рысцой пробежал он мимо, словно не хотел отстать от братьев своих. Глядя на него, король не удержался от смеха. Рассмеялся государь, и тут же растаял сумрак, и все видения исчезли.

Затем в просторном зале раздались крики ужаса. Вельможи повскакали с кресел, все показывали вверх, на расписной купол потолка. Он прогнулся, заметно просел и стал опускаться все ниже и ниже. Смертельно бледные придворные хотели было ринуться к дверям, но не смогли сдвинуться с мест, словно примерзли к ним. Все в панике звали бен Бецалеля, король требовал от рабби остановить движение потолка. И тогда выступил рабби Лев из ниши, воздел руки вверх и произнес какие-то тайные слова. Не успел он договорить, как купол перестал снижаться и замер. Королю было уже не до явлений праотцов, и он поспешил прочь, а за ним и все придворные. Потолок в зале так и не вернулся на прежнюю высоту, замер на том уровне, до которого опустился. Король больше не входил в этот покой, зал был закрыт и заперт навсегда.

Но рабби Лев бен Бецалель не впал в немилость после всех этих событий. Наоборот, сам государь Рудольф решил навестить раввина в его доме. Такой чести Еврейскому городу еще никогда не выпадало, и рабби Лев, в знак благодарности своему господину за оказанную милость, сотворил для него немало удивительного. Снаружи жилище рабби выглядело неказистым, старым и неприглядным, но, когда король и его свита вошли через низкие двери в дом, они изумились. Перед ними раскрылся роскошный, причудливо расписанный и украшенный лепниной чертог княжеского дворца; лестницы, отделанные мрамором и покрытые коврами, вели из прихожей наверх, в другие комнаты, в просторные залы с картинами и редкими гобеленами, а через распахнутые боковые двери просматривалась анфилада покоев с выходами на открытую галерею в итальянском стиле.

Рабби Лев, с учтивостью сопровождая короля, проводил его и вельмож свиты в огромный зал, где все было подготовлено к трапезе. Там обратился рабби с просьбой оказать ему честь и отведать угощения. И когда король сел к столу, бен Бецалель сделал так, что все спутники государя разместились за этим столом, и каждому нашлось место. Увидев волшебные превращения, при помощи коих скромный дом был так расширен и чудно украшен, пораженный король задержался у рабби Льва надолго и был весьма доволен приемом.

Свое расположение и милость король Рудольф выказывал потом ученому раввину неоднократно. А рабби Лев, в память о посещении его жилища чешским государем, велел вытесать на стене дома изображение льва — рядом со своим родовым знаком, виноградной гроздью.

Еще большим чудом, чем явления праотцов еврейских пред королем в Градчанах, был Голем, слуга бен Бецалеля. Рабби сделал его из глины и оживил, вложив в уста шем, свиток с волшебным заклинанием. Голем трудился за двоих: прислуживал в доме, носил воду, колол дрова, подметал полы и вообще делал всю черную работу. Ему не нужны были еда, питье, сон и отдых. Только перед наступлением шаббата, под вечер в пятницу, когда всякая работа должна была прекращаться, рабби вынимал у Голема из уст свиток с шемом.

Однажды бен Бецалель собрался в Староновую синагогу, дабы освятить шаббат, но забыл про Голема и не вынул свиток из его уст. Только дошел рабби до храма и начал читать псалом, как примчались страшно напуганные домочадцы и соседи: перебивая друг друга, они с ужасом кричали о том, что у них творится. Голем разбушевался, и никто не смел к нему приблизиться, потому что каждого он готов был убить. Рабби тотчас все понял. Близился шаббат, и с его началом любая работа, всякое действие будут считаться грехом. Но псалмы, которыми освящался субботний день, рабби еще не дочитал, а значит, шаббат еще не наступил. Рассудив так, бен Бецалель заторопился домой. Еще издали услышал он неясный шум и раскатистые звуки ударов. Рабби вошел в свое жилище, все остальные со страхом последовали за ним.

И здесь он увидел, что натворил разбушевавшийся Голем: разбитая посуда, поломанные и перевернутые столы, стулья, сундуки и лавки, разбросанные книги. Голем уже безумствовал во дворе — там валялись мертвые куры, цыплята, кошка, собака, а глиняный истукан, весь красный, с черными волосами, разметавшимися вокруг головы, выдернул с корнем липу, словно кол из ограды.

Рабби двинулся прямо на Голема, воздев к небу руки; он шел и смотрел на истукана в упор. Голема затрясло, он выпучил глаза, словно скованный взглядом рабби. Бен Бецалель протянул руку и, коснувшись зубов Голема, вырвал из его уст свиток с волшебным заклинанием. Истукан тут же завалился назад, упал на землю и остался лежать там: вновь всего лишь бездушный кусок глины. Все люди, стар и млад, радостно закричали, подступили без страха к распростертому на земле Голему, стали смеяться и всячески поносить его. Рабби же только глубоко вздохнул, не проронив ни слова. Он опять направился в синагогу, где при свете ламп снова стал читать псалом и вскоре освятил шаббат, священный день субботний.

А когда суббота миновала, бен Бецалель уже не вложил вновь свиток с волшебным заклятьем в уста Голема. И Голем не ожил, а остался валяться глиняным истуканом на куче хлама. Потом перетащили его на чердак старой синагоги, и там лежал он, постепенно разваливаясь на куски».