— Что на это ответил Трессер?

— Он согласен, — ответил Питер, — и отправил соответствующее письмо секретарю директора больницы на Грейт Пэнтон-стрит Мы широко публикуем этот факт в газетах.

В три часа дня пришла еще одна телеграмма, на этот раз адресованная Питеру Доузу. Ему было неприятно, что Джейн достаточно хорошо информирована и знает, что ее делом занимается именно он.

Телеграмма была отправлена с главного почтамта.

Питер Доуз принял все возможные меры предосторожности. На самом деле, он совершенно не надеялся, что сумеет задержать Джейн, но если она не окажется за решеткой, то по крайней мере не по его вине.

В мрачном холле дома Трессера собралась небольшая компания. Здесь находились Доуз, двое детективов, сам мистер Трессер — он посасывал толстую сигару и выглядел наименее заинтересованным из всех собравшихся, — три служителя и представитель детской больницы.

— Вы полагаете, она придет сама? — спросил Трессер. — Хотелось бы посмотреть на эту Джейн. Она, конечно, обошла меня, но я не держу на нее зла.

— Я подготовил полицейскую группу захвата, готовую явиться по моему звонку, — ответил Питер. — Кроме того, все дороги сюда под наблюдением моих детективов, по, боюсь, что не могу обещать вам ничего волнующего. Она слишком ловка для нас.

— Однако посыльный… — начал Трессер.

Питер покачал головой.

— Посыльный может быть служащим местной доставочной конторы, хотя и здесь я принял меры предосторожности все посылочные фирмы получили предупреждение немедленно ставить в известность Скотленд-Ярд, если к ним кто-нибудь обратится с поручением доставить сюда посылку.

На ближайшей церкви громко пробило восемь часов, но Джейн-Четыре квадрата не появилась. Через пять минут позвонили в дверь, и Питер ее открыл.

На пороге стоял посыльный с телеграфа.

Питер взял у него плотный темно-желтый конверт, вскрыл его, внимательно прочитал вложенное послание и рассмеялся уважительно, но безнадежно.

— Ну что ж, она выиграла, — сказал он.

— Что вы имеете в виду? — спросил Трессер.

— Идите за мной, — ответил Доуз.

Он направился в выставочный зал. Там по-прежнему висела пустая рама, а на стене виднелся полуистершийся ярлычок с четырьмя квадратами, оставленный Джейн.

Питер пошел прямо через зал к одному из окон.

— Картина здесь, — сказал он, — ее никуда отсюда не уносили. Он поднял руку, потянул за шнур, закатывавший штору, и она медленно раскрутилась.

Собравшиеся ахнули от изумления: приколотая к шторе и развернувшаяся вместе с ней, перед ними предстала картина Ромни.

— Я должен был догадаться, когда нашел булавку, — сказал Питер. — Действовать Джейн пришлось быстро, но физически было возможно осуществить то, что она задумала. Она вырезала картину, отнесла ее в конец зала, опустила штору, прикрепила верхние углы холста к шторе и вновь ее закатала. Никому не пришло в голову опустить эту треклятую штору!

Перевод с английского И. М. Кулаковской-Ершовой

— Всем спешиться! — рявкнул генерал-майор Баррет, бодро соскакивая с коня. — Ну, как вам понравилась наша маленькая разминка перед завтраком, мистер Куин?

— О, замечательно, — ответил Эллери, кое-как спускаясь на твердую землю. Большая кобыла затрясла головой с явным чувством облегчения.

— Боюсь, что мои кавалерийские мышцы слегка атрофировались, генерал. Не забудьте, что мы в седле с половины седьмого. — Он заковылял к краю скалы и прислонился своим измученным телом к низкому каменному парапету.

Харкнесс спешился со своей чалой лошади и сказал:

— Вы ведь переживаете все свои приключения, сидя в кресле, верно, Куин? Вам, наверно, тяжеловато высунуть нос и оказаться в мире, где живут обыкновенные люди. — Он рассмеялся. Эллери смотрел на желтую копну волос Харкенесса и его бегающие глаза с необъяснимой антипатией человека, привыкшего проводить время взаперти.

Широкая грудь Харкнесса продолжала вздыматься ровно, несмотря на галоп.

— Тяжеловато для лошади, — ответил Эллери. — Прекрасный вид, генерал. Не может быть, чтобы вы наткнулись на это место случайно, у вас, несомненно, есть поэтическая жилка.

— Какая, к черту, поэтическая жилка, мистер Куин. Я — человек военный. — Старый генерал в развалку подошел к Эллери и посмотрел вниз на Гудзон, в свете утреннего солнца, точно зеркало, отражающий голубую траву. Скала отвесно спускалась к небольшой полоске берега далеко внизу, где находился сарай для лодок. Вниз можно было спуститься только по крутым ступеням, зигзагом выбитым в скале.

На краю небольшого мола сидел старик и удил рыбу. Он поднял голову, к изумлению Эллери вскочил и свободной рукой отдал честь. Затем спокойно сел на место и вернулся к своему занятию.

— Браун, — сказал генерал, и лицо его озарилось. — Мой старый пенсионер. Служил под моим началом в Мексике. Он и старина Магрудер в сторожке у входа. Видите, дисциплина — это все. Поэзия? — Он пренебрежительно фыркнул. — Это не для меня, мистер Куин. Меня это место устраивает с военной точки зрения. Господствует над рекой. Вест-пойнт в миниатюре, право слово.

Эллери обернулся и посмотрел наверх. Каменный выступ, на котором генерал построил свой дом, с трех сторон окружали совершенно неприступные отвесные скалы. Они поднимались так высоко, что их вершины скрывались в дымке. Вокруг самой дальней скалы была высечена крутая дорога. Она серпантином спускалась вниз, и Эллери все еще испытывал головокружение, вспоминая спуск по ней в автомобиле накануне вечером.

— Вы господствуете над рекой, — сухо заметил он, — а враг может разнести все здесь ко всем чертям, господствуя над верхней дорогой. Или я как тактик рассуждаю по-детски?

Старик буквально взорвался:

— Да нет же. Я могу удерживать эти ворота, закрывающие дорогу, против целой армии.

— И еще артиллерия, — как бы про себя заметил Эллери. — Ей Богу, генерал, вы действительно в боевой готовности.

Эллери с любопытством взглянул на малокалиберную блестящую пушечку рядом с ближайшим флагштоком. Ее дуло было направлено через парапет.

— Генерал готовится к революции, — посмеиваясь, сказал Харкнесс. — Мы живем в опасное время.

— Вы, спортсмены, — резко ответил генерал, — нисколько не уважаете традиции. Вы прекрасно знаете, что эта пушка — для салюта. Ведь вы не позволяете себе насмехаться над такой же пушкой в Вест-Пойнте, верно? Это единственный способ, — прокричал генерал голосом, достаточно громким для плац-парада, — которым слава наших традиций может вернуться в мои владения — под грохот пушечного салюта!

— Наверно, — с улыбкой сказал охотник на крупного зверя, — ружье, с которым я хожу на слона, не может послужить той же цели? Во время сафари я…

— Не слушайте его, мистер Куин, — раздраженно ответил генерал. — Мы терпим его здесь во время уик-эндов только потому, что он друг лейтенанта Фиска… Очень жаль, что вы прибыли вчера слишком поздно, чтобы присутствовать при церемонии. Очень волнующе! Но вы увидите все это сегодня же вечером на закате. Нужно поддерживать старые традиции. Это — часть моей жизни, мистер Куин… Наверно, я просто старый дурак…

— О нет, что вы! — поспешно прервал генерала Эллери. — Традиции — это становой хребет нации, это общеизвестно. — Харкнесс усмехнулся, а генералу эти слова явно доставили удовольствие. Эллери знал людей такого типа как генерал — отставники, слишком старые для действительной службы, испытывающие ностальгию по военной жизни. Судя по тому, что рассказывал по дороге сюда Дик Фиск, будущий зять генерала, Баррет — одержимый военный — перенес в свою штатскую жизнь все, что могло напомнить ему о старых добрых армейских временах. Даже его служащие были отставными солдатами, а в доме, изобиловавшем реликвиями трех войн, был установлен воистину армейский порядок и образ жизни.