• (об «одном из послевоенных военачальников»): он «заявил, что во время войны мы, не считаясь с потерями, стремились брать Киев, Берлин и другие города к юбилеям». Да тут и обсуждать нечего, так как эту прописную истину (аксиому!) знает теперь каждый школьник. Увлекшись необоснованным отрицанием всего того, что говорят его оппоненты, Гареев в этой суете не заметил, что его «опровергающий пример» ничего не опровергает, а, наоборот, подтверждает сказанное «послевоенным военачальником».

Гареев — «... Когда Жуков доложил Сталину о том, что в ближайшие дни овладеть Берлином не удастся (видимо, имелись ввиду «апрельские Ленинские дни» — B.C.), так как нужна перегруппировка сил, Сталин ему ответил: «Ну, ничего, впереди Первомай, это и так большой праздник (выделено мной — B.C.)... А что касается того, возьмем ли мы Берлин 2 или 3 мая, то не имеет большого значения... надо жалеть людей («пожалел волк...» — В.С.). Очевидно, что разговор идет только о Празднике («Первомай»!), причем «жалеющий людей» Сталин дает Жукову допуск на раскачку и завершение операции всего один день (!) — «2 или 3 мая». А если бы это не имело «большого значения», то мог, например, исходя из реальной оперативной обстановки, сказать — «2 или 10 мая». Но не сказал, так как надо было уложиться именно в праздничные дни! Поэтому Жуков, как мы теперь знаем, многие свои приказы с 16 апреля 1945 года при лобовом штурме Зееловского оборонительного рубежа и Берлина (в том числе и танковыми армиями!) снабжал обязательной припиской — «любой ценой!». Так что тут, как любил говорить мой бывший шеф, Гареев «понес ошибку».

Гареев — «Газета «Известия» (12.06.2000) сообщила, что в Прохоровском сражении в 1943 году германские войска потеряли, будто бы, всего 5 танков, а наши — 334. Автор даже не пытается объяснить, почему после этого сражения немцы отступили..». По поводу этой претензии к «Известиям» можно сказать следующее:

• 12 июня такой статьи в «Известиях» не было, так как опубликована она была в фрагментарной рубрике «Вспомним» ровно через месяц — 12 июля.

• От автора статьи Гареев требует невозможного — объяснить читателям, почему после этого сражения «немцы отступили». Все дело в том, что совсем не контратаки 5 гв. ТА в районе Прохоровки привели к остановке наступления немецких войск. Тем более, что непосредственно под Прохоровкой командарм Ротмистров крайне неудачно провел ряд контратак против 2-го танкового корпуса СС Пауля Хауссера (сражение проиграно), по оценке самого Ротмистрова, как уже отмечалось, к концу боев в строю без повреждений осталось всего 100 танков.

• Значительно меньшие потери 2 ТК СС объясняются, прежде всего, неудачным (если не сказать больше) руководством ходом боевых действий как комфронтом Ватутиным, так и командармом Ротмистровым. Сам Гареев и его коллеги своевременно не рассказали нашему народу, что же в действительности произошло на полях сражений в районе Прохоровки (не хотели!). Из-за этой «неясности», вместо памятника одному из основных организаторов победы на Курской дуге К.К.Рокоссовскому на Прохоровском поле появился очередной парадный монумент Жукова. Чтобы разобраться в этом «тумане», приходится заглядывать в достаточно независимый источник — книгу Д.Глэнца «Когда титаны сталкиваются: как Красная Армия остановила Гитлера» (1995 год). Читаем и удивляемся: «... 18-й и 29-й танковые корпуса 5-й гв. [танковой] армии провели самоубийственную атаку (выделено мной — B.C.) через совершенно открытое поле, чтобы сблизиться с противником...». (Более точные данные потерь 2-го ТК СС и 5-й гв. ТА приведены в поздней работе (1999 года) Д.Глэнца (совместно с Д.Хаусом) «Курская битва». За основу взяты цифры авторитетного немецкого историка К.-Ф.Фризера, которые он опубликовал по данным германских и российских архивов в 1996 году на научной конференции в Ингольштадте).

• Удручающие потери 5-й гв. ТА объясняются еще и тем, что отражающий контратаки наших танков (и наступающий) 2-й ТК СС имел в своем составе новые танки «Тигр» (42 ед.) с мощнейшей 88-мм пушкой (легко пробивающей даже на значительных расстояниях наши Т-34 с более слабой броней и 76-мм пушкой), а также танки T-IV (352 ед.) с новой длинноствольной 75-мм пушкой, обеспечивающей высокую начальную скорость снаряда. Эффективность стрельбы из этих пушек (88 и 75-мм) была существенно повышена за счет использования новых бинокулярных прицелов, причем выстрел производился нажатием (ударом) лбом спусковой прицельной планки.

Следует добавить, что даже в тех случаях, когда крупнокалиберные снаряды (75, 88-мм и др.) при попадании в корпус (башню) танка его не пробивали, «заброневое действие» в таких случаях имело тяжелейшие последствия для экипажа, так как плохо приваренные бонки, крепеж, кронштейны, различные приборы и детали буквально «выстреливали» в экипаж.

Упомянутый мною полковник Сергей Михайлович Павлов рассказывал, что в ходе сталинградских боев летом 1942 года (133-я ОТТБр) в KB командира соседней танковой роты Зотова попал такой снаряд. Не пробив башню, он срикошетировал. Танк остановился, и радиосвязь с ним прекратилась. При осмотре машины оказалось, что от мощного динамического удара командир роты был убит сорванным кронштейном крепления прибора танко-переговорного устройства (ТПУ).

Аналогичный эпизод произошел с моим коллегой по работе полковником Константином Антоновичем Юшмановым. Дело было на Ленинградском фронте зимой 1943 года. После обстрела роты тяжелых танков KB (из состава 124 ОТБр) немецкими реактивными минометами, зампотех роты (а им и был Юшманов) возглавил рейд одного KB с целью обнаружить и уничтожить эту батарею. Однако найти огневую позицию минометов Юшманову не удалось, так как танк был неожиданно обстрелян немецкой самоходкой. Тяжелый снаряд хотя и не пробил башню, однако, последствия заброневого действия от попадания в маску пушки были тяжелыми. Находящийся на месте командира танка Юшманов был контужен — потерял слух (надолго) на одно ухо, сильная головная боль прошла только на 10-й день. Хуже обстояло дело с заряжающим, получившим тяжелейшую травму -при попадании снаряда влетели внутрь танка все четыре 36-мм крепежных болта скобы маски пушки. Один из них ранил его в плечо. От мощного удара заряжающий потерял сознание, речь, и его пришлось срочно госпитализировать. Вместе с тем очевидно, что воздействие на немецкие экипажи танков при попадании наших тяжелых снарядов САУ и танков второго поколения (после 1942 года) было аналогичным.

Приблизительно такие же потери от 88-мм орудий были и у союзников. Например, 11 апреля 1945 года 13-я американская бронетанковая дивизия в ходе боя восточнее Кельна против 3-й парашютной дивизии немцев потеряла 30 танков и др.

Всего же с нашей стороны в ходе Курской битвы сражались с врагом все 5 танковых армий, все 23 танковых корпуса и 6 механизированных из 13 имевшихся в Красной Армии. Потери (по нашим данным) составили порядка 6000 танков и САУ.

А ведь Курская битва могла развиваться и по другому, более благоприятному и выгодному для нас сценарию, и мы не понесли бы столь оглушительные потери, размеры которых пытаемся преуменьшить и до сих пор. Для этого надо было принять предложение Ватутина начать битву весной, тем более что сил и средств для этого было вполне достаточно (превосходство по основным видам вооружения в 2-3 раза). Однако приняли вариант других военачальников (в том числе и Жукова) — дождаться лета, перейдя к «преднамеренной обороне в условиях значительного превосходства в силах», считая это (по сей день!) «наиболее рациональным видом стратегических действий». Вместе с тем, это «оперативное озарение» и мифическая «рациональность» для войск обернулась, как мы теперь знаем, трагическими последствиями. Именно за эти 2-3 месяца Гитлер сумел, неожиданно для нашего командования, сосредоточить в районе Курска новые танки и САУ «Тигр», «Пантера», «Фердинанд», которые сыграли основную роль в широкомасштабных танковых сражениях с мало радостными для нас результатами.