Еще при жизни генерал-майор Максим Петрович Коробейников рассказывал мне как он участвовал в атаке где-то в районе Кандалакши. «Наступали по лощине, в конце которой было то ли небольшое селение, то ли еще что-то, не помню. Первую группу всю уничтожили. Я шел «второй волной» и, получив тяжелое ранение в бок, упал. Пошла «третья волна». Ее тоже всю положили. В ходе четвертой атаки бойцы прошли не более половины пути и под огнем начали отступать. Случайно заметили меня и вытащили с поля боя. И хотя потом я еще был дважды ранен, но, как видишь, выжил».
А вот другой запомнившийся пример «штурма» высоты. Историю эту рассказал бывший комвзвода В. Дятлов в газетной статье «Прими весточку, семья солдата Кочергина!»[270]. Перескажу коротко. Декабрь 1943 (когда давно пора кое-кому из командиров уже научиться правильно воевать), деревня Ляды, Белоруссия. Приказ — взять укрепленную высоту. Выполняет штрафной батальон при поддержке 812-го артполка. Любопытная для 1943 г. (!) деталь: «...Мимо по ходу сообщения прошла цепочка людей в гражданской одежде... Славяне, кто вы, откуда?! — спросил я. «Мы с орловщины, пополнение». Что за пополнение, когда в гражданском и без винтовок? «Да сказали, что получим в бою (?! — B.C.)». На открытом поле и в мелком кустарнике немцы сплошным артиллерийским и ружейно-пулеметным огнем молотили брошенных на верную гибель бойцов. Финал — «Мы отошли. Но отошло нас с батальоном штрафников всего семь человек, а было всех вместе — 307... Во имя чего они погибли?!» Да, ведя боевые действия по формуле — «туда 307, обратно — 7» на вопрос бывшего комвзвода найти правильный ответ практически невозможно.
Описание подробностей штурма так любимых нашим командованием высот закончу свидетельством очевидца — председателя Совета ветеранов 33-й стрелковой дивизии полковника в отставке А.З.Лебединцева: «...17 января (1942 г. — В.С.) был проведен ночной бой местного значения, закончившийся безуспешно и с большими для нас потерями за высоту 37,0. Командир дивизии управлял боем за пять километров из штаба дивизии, а командир полка — из штаба полка. Все они не имели даже проводной связи и ничего не знали о происходящем. Но комдив тут же издал приказ о недостатках, совместив его с боевым приказом уже после случившегося, что совершенно безграмотно в военном отношении» (НВО № 4, 2001 г. А.З.Лебединцев «Все круги военного ада». Через них пришлось пройти тем, кто воевал «от звонка до звонка».).
Кстати, в этой правдивой статье автор, рассматривая реальные проблемы Армии в ходе боевых действий, обратил внимание на совершенно абсурдное утверждение Н.Добрюхи (НГ № 110 за 2000 г., «Как начиналась война») о том, что якобы офицеры старой русской армии виноваты в падении армейской дисциплины перед войной. Сам я, будучи мальчиком, запомнил на всю жизнь их поступки, неуловимый лоск и простоту общения культурных людей, заложенные несколько десятилетий назад, в среде, где ясно понимали, что такое Честь и Личное достоинство. Помню их фамилии — комдивы Готовский, Григорьев, полковники Донченко, Вальден, Херсонский, Дейбнер, Ивановский, Онацевич, Таубе, Медведков и другие. Это были безусловные лидеры, знатоки военного дела, настоящие профессионалы. Но из-за чудовищных репрессий абсолютному большинству из них еще раз проявить свое мастерство в боевых действиях против неприятеля не довелось.
Вот как А.З.Лебединцев комментирует вздорные домыслы Добрюхи: «Виновниками (падения дисциплины. - B.C.)... являлись якобы бывшие офицеры старой русской армии, занимавшие должности в управлении и частях округа. Так ли это? Автор статьи и составители приказов не указывают фактических цифр укомплектованности этой категории офицеров... Знаю только, что к началу войны их, бывших офицеров, оставалось очень мало. За всю войну я встретил только одного капитана в оперативном отделе штаба 47-й армии на Кавказе, который поручиком воевал в Первую мировую войну, да последний наш командир дивизии генерал-майор С.П.Тимошков окончил курсы прапорщиков в канун завершения Первой мировой войны».
Много я потратил сил, доказывая несовершенство учета нашего личного состава и, естественно, боевых потерь. А вот оценка Лебединцева: «...Не было бумаги для заведения книг учета личного состава. В это трудно поверить, но это можно неоспоримо подтвердить в архиве. Человеческая жизнь стоила дешевле одной строки в книге учета личного состава в роте или штабе полка. Из пяти сменившихся у нас комдивов только последний оказался учтенным[271], да и то после того как мы перешли границу с Румынией и изъяли в примарии (сельской управе) ее метрические и хозяйственные книги и завели в них учет личного состава офицеров».
Или вот о крестьянской армии: «... К слову сказать, совершенно неправильно была подобрана эта аббревиатура (РККА — B.C.), так как даже в числовом выражении из сорока одного нашего Маршала Советского Союза по социальному происхождению было 26 человек из крестьян, только 5 человек из семей рабочих, 3 из служащих, 2 из мещан и по одному из семей священнослужителей, торговцев и дворян. Точно так же обстоит дело и в списках Героев Советского Союза, две трети которых происходят из сельского сословия и только одна треть из остальных вместе взятых социальных групп. А ведь деревня, как известно, была и по образованию, и по общему интеллекту самой убогой на протяжении всей истории, хотя и вынесла на своих плечах все катаклизмы общества».
Удивительные данные приведены и о кадровой чехарде в нашей армии: «С 8 августа 1943 г. по 30 декабря 1944 г. сменилось пять командиров дивизии... За 10 месяцев в 9-й армии сменилось 7 командующих[272], в 18-й и 17-й по пять. Сам автор книги (А.Гречко. «Битва за Кавказ» — В.С.) за осень и зиму успел последовательно покомандовать 12, 18, 46 и 56-й армиями». Подобная быль в каких-либо комментариях не нуждается.
Но это, как говорят, «дела пехотные». А вот как складывались «дела танковые».
Сразу следует сказать, что причины чрезмерных наших потерь в танковых войсках обусловлены не только недостаточным опытом значительной части командиров-танкистов, но и оставляющей желать лучшего выучкой танковых экипажей, готовить столь большое количество которых по более полным программам не успевали учебные центры. Например, согласно немецким данным, во второй половине декабря 1942 года (район реки Чир) только в полосе 48 тк немцев было уничтожено свыше 700 наших танков. Причины, к сожалению, все те же: «... командование 5-й танковой армии русских бросало в бой корпуса, не согласовав по времени начало их действий и не организовав взаимодействие между многочисленными стрелковыми дивизиями. Таким образом, 11 тд имела возможность наносить удары поочередно то по одному, то по другому корпусу»[273].
Здесь надо отметить, что меньших потерь немцы добивались в большинстве случаев за счет четко отработанного взаимодействия между своими атакующими частями. По этому показателю мы им явно уступали. Даже в конце войны при прорыве к Берлину 3-ю гв.ТА Рыбалко двое с половиной суток бомбила наша авиация. 1-й гв. ТА Катукова повезло больше — ее бомбили одну ночь. Так как никто из командования ВВС «не признавался в содеянном», один самолет танкистам пришлось сбить, и только тогда «хозяин» был найден. Теперь давайте посмотрим сколь творчески подходили наши командиры-танкисты уже в 1943 году при атаке на злосчастные высоты (в данном случае на Курских просторах). Обратимся к авторитету Генштаба, офицеры которого тоже были несказанно удивлены применяемыми методами («давай, давай, мы их задавим!»), довольно далекими от тех, которым учили в академиях (кому довелось). В данном случае уместно повторить ранее приводимый мной пример о действиях 3 гв. ТА: «...по данным Генштаба, танковая группа 3-й гв. танковой армии в количестве 110 танков 10 августа в боях за высоту 264,6 потеряла 100 танков, то есть по существу была уничтожена противником»[274]. Здесь действовали уже по формуле«туда — 110, обратно — 10» (поэтому неудивительно, что только в 1943 году 3 гв. ТА 4 раза обновляла парк боевых машин на 90-100%). Подобный примитивный «навал», лишенный какого-либо творческо-оперативного озарения, и давал возможность, например, в немецкой группе армий «Юг» 503-му батальону тяжелых танков «Тигр» T-VIE (45 ед.) только с 5 по 10 сентября 1943 года уничтожить 501 советский танк и 477 орудий[275]. А ведь это количество (501) без малого (-88 ед.) равно (по данным Генштаба) среднему показателю боевого состава танковой армии (к началу операции)[276]:
