Кстати, крайне отрицательно оценивал роль представителей Ставки ВГК К.К.Рокоссовский, который считал, что одно их присутствие «...связывало комфронта... по рукам и ногам»[262].

А как дела обстояли у немецких командующих групп армий? Ничего подобного у них не было, т. к. невозможно себе представить, чтобы какой-нибудь «представитель» Гитлера (кроме него самого) додумался попытаться повлиять, например, непосредственно в ходе боя на распоряжения Манштейна, Роммеля, Гудериана, Моделя и др. Все это было бы из раздела фантазий.

Окончательно «ужесточилась» система управления наших войск с введением сталинского приказа № 227. В сложившихся условиях грамотно маневрировать на поле боя (в том числе и во время отступления для нанесения после этого контрудара в более выгодной ситуации или сохранения личного состава для последующих успешных боевых действий) военачальник любого ранга в полной мере не мог, так как нарушалась не соответствующая законам оперативного искусства заповедь «ни шагу назад» (сам Сталин в разговоре с А. Гарриманом сказал, что в Советской Армии «надо иметь больше смелости, чтобы отступать, чем наступать»).

У немцев тоже был приказ Гитлера «держаться любой ценой», однако приказы эти по своей «жестокости» были неравнозначны.

Непосредственное отношение к тому, что происходило на полях сражений и какие войска (как те, так и другие) несли потери, имел сложившийся порядок (форма) взаимоотношений между полководцами и их Главнокомандующим. И хотя оба — и Гитлер, и Сталин были абсолютными диктаторами, однако их «контакты» с высшими чинами армий значительно отличались.

В нашей армии подчинение приказу было беспрекословным (без исключения) и история практически не отметила случаев прямого оспаривания или (не дай Бог!) невыполнения «сталинских указаний». Были, правда, случаи другого рода, когда Герой Советского Союза генерал-полковник В.Н. Гордов, командовавший в войну 33-й и 3 гв. А, уже в послевоенное время, будучи командующим округом, в разговоре с женой покритиковал Сталина. Разговор был записан спецорганами и 12.12.1951 г. Василий Николаевич был быстренько расстрелян. В ходе обсуждения в Ставке предстоящих операций Сталин выслушивал (а иногда и этого не делал) различные мнения (как известно, сомневающийся Рокоссовский однажды «выходил в другую комнату еще подумать» т. п.). Однако после принятого Вождем решения, верного или ошибочного, никто и никогда попыток оспорить его правильность не предпринимал. Я, конечно, далек от мысли серьезно относиться к распространенным Жуковым «фактам» о якобы «жестких», иногда «с матом» его переговоров со Сталиным из-за их очевидной надуманности и недостоверности.

Не последнюю роль в отношениях «Сталин — высший комсостав» играл и тот факт, что в нарушение вековой традиции русской армии, в Красной (Советской) Армии была «ликвидирована как класс» возможность военачальника подать в отставку. В Германии же этот порядок существовал.

Если говорить в целом о взаимоотношениях между Гитлером и высшим комсоставом, то они имели свои особенности и существенно отличались от наших. Например, против вторжения на Восток совместное официальное возражение не побоялись представить три основных (в то время) командующих группами армий — Бок, Рундштедт и Лееб. Минуя промежуточные инстанции доклад подобного содержания весной 1941 г. направил Гитлеру и Рейхенау. В Германии одним из основных положений ведения боевых действий было стремление к минимизации людских потерь в армии, т. к. Гитлер обещал «молниеносную войну малой кровью» в условиях очевидного дефицита людских ресурсов. Так что солдаты вермахта попадали под определение «дефицит нации».

Наша же доктрина таких приоритетов никогда не содержала, памятуя о том, что «мы за ценой не постоим». Поэтому немецкие фельдмаршалы и генералы (во всяком случае их большинство), как ни грустно это признавать, принимая свои решения, исходили прежде всего из оценки оперативной обстановки и возможных потерь личного состава. И если получалось, что выполнение какого-либо приказа не согласовывалось с реальным положением дел и приводило к очевидно неоправданным людским потерям, то они, как правило, выступали с обоснованным протестом и, не получив нужной отмены приказа, зачастую сами принимали решения.

По неписаным правилам допустимость отступления была возможна только под натиском превосходящего по силам противника, или в том случае, когда они (отступления) готовили почву для последующих контрударов (например, тактика «Щит и Меч», осуществленная в 1944 году командующим ГА «Север» Моделем, или многонедельный организованный отход Манштейна (ГА»Юг») с последующим контрударом в феврале 1943 г. и овладением Харьковом (16.3.43) силами оперативной группы «Кемпф», 6, 11, 17-й танковых дивизий из состава ТК СС — «Лейбштандарт», «Райх» и др.). Сурово наказывались, в основном, те военачальники, которые без разрешения Гитлера отступали на армейскую «отсечную позицию», на стратегическую линию обороны (например, «Пантера» западнее Чудского озера в зоне действия ГА «Север») и др.

И хотя генералы вермахта знали, что могут быть преданы военно-полевому «суду чести», на котором компетентное генеральское жюри (иногда под председательством Геринга, а с лета 1944 г. — фельдмаршала Герда фон Рунштедта) оценивало обоснованность отданного приказа, исходя из сложившейся оперативной обстановки, они все же принимали решение на отход в случаях, когда можно было спасти личный состав. Дел таких было не так уж и много. Наиболее «громкое» из них — осуждение графа Ханса фон Шпонека, командира 42 АК, который был не в состоянии силами одной-единственной дивизии сдержать натиск 2-х армий противника (события в р-не Керчи). Гитлер упрятал Шпонека за решетку (6 лет)...[263]. От расстрела его спас генерал-лейтенант Вальтер фон Зайдлиц (впоследствии участник Сталинградских событий, командир 51 АК, был в числе 91 тыс. пленных[264], захваченных после разгрома 6А), который, считая действия Шпонека вполне оправданными, решительно выступил в его защиту. Однако 22.7.1944 г. Шпонек был расстрелян без суда и следствия органами СС.

Вот несколько примеров, характеризующих особенности взаимоотношений генералитета вермахта с Гитлером (отличие от наших порядков очевидно):

• В ходе битвы под Москвой командующий 4-й танковой армией генерал Хёпнер, дабы избежать возможного окружения, заведомо зная, что Гитлер разрешение на отход не даст, приказал отойти на отсечную позицию войскам 7-го и 20-го АК, не сообщая о своем решении ни Клюге (4А), ни Кейтелю. Гитлер тут же отстранил Хёпнера от должности и уволил из вермахта (после покушения на Гитлера в ходе следствия он был 20 июля 1944 г. арестован, а 8 августа того же года приговорен к смерти и повешен).

• Фельдмаршал фон Лееб (будучи несогласным с решением Гитлера блокировать, а не штурмовать Ленинград) открыто выражал свое недоумение — он считал, что «Гитлер вступил в тесный сговор со Сталиным, поставив целью погубить германскую армию»[265]. Устав спорить — подал в отставку и больше в боевых действиях участия не принимал. Возможно, подобным образом (блокадой) Гитлер планировал поступить и с Москвой, о чем свидетельствует довольно редкий документ, согласно которому в случае захвата столицы войскам запрещалось вступать в ее центр: