«... Всего: сгорело и подбито — 1802 ед. Прочие — 139 ед. Итого — 1940 ед.»[149]. Из этого числа только в ходе прорыва одерского рубежа обороны немцев (14-19.04) войска 1-го Белорусского фронта потеряли 44% (850 ед.) бронетехники.
Но вот звучит и главная, самая ценная мысль, оправдывавшая знаменитый лобовой штурм: «Пускай это будет стоить нам жертв и потерь, но надо как можно быстрее рваться к Берлину (выделено мной — B.C.). Чем быстрее мы ворвемся туда, тем слабее там окажется противник, тем ближе победа. Кроме того, мы упредим возможную высадку десанта союзников (опять «за рыбу деньги», эту специально придуманную версию я уже прокомментировал — В.С), упредим их в захвате Берлина»[150].
Как легко получилось — не считаясь ни с какими потерями, а ведь войска по колено в крови дошагали практически до конца войны, и когда до Победы осталось протянуть руку и воскликнуть — «все, я живой!», в этот момент, применяя какой-то чудовищный бухгалтерский счет, как на мясокомбинате, в угоду личным амбициям тщеславных военачальников выбирается самое нечеловеческое и непрофессиональное в военном отношении решение — лишь бы первым («любой ценой!») взять Берлин и первым доложить Сталину.
Вот знаменитое боевое распоряжение командующего войсками 1-го Белорусского фронта Жукова командующему 2-й гв. танковой армией с требованием первыми ворваться в Берлин.
«20 апреля 1945 г. 21.50
2-й гвардейской танковой армии поручается историческая задача первой ворваться в Берлин и водрузить Знамя Победы. Лично Вам поручаю организовать исполнение.
Пошлите от каждого корпуса по одной лучшей бригаде в Берлин и поставьте им задачу: не позднее 4 часов утра 21 апреля 1945 г. любой ценой(выделено мной — B.C.) прорваться на окраину Берлина и немедля донести для доклада т. Сталину и объявления в прессе. Жуков Телегин»[151].
Аналогичный приказ был отдан командующему 1-й гв. танковой армией.
Практически все приказы Жукова должны были выполняться не исходя из сложившейся оперативной обстановки, а именно «любой ценой», т.е. идти вперед, не считаясь ни с какими жертвами в живой силе и технике. Например: 18 апреля 1945 г. в 24.00 командир 9-го гв. танкового корпуса Н.Д. Веденеев вначале получает «выговор», а потом приказ — «любой ценой» (выделено мной. — B.C.)... под вашу ответственность выйти в район Фройденберга... Жуков»[152].
«Отоваривается» 18.4 и командир 11 -го танкового корпуса И.И. Ющук, который, оказывается, провоевав всю войну, «работает плохо и нерешительно». Тут же, предупредив его о «неполном служебном соответствии», Жуков требует (догадались?) — «... любой ценой (выделено мной. — B.C.) 19.4 выйти в район Вердер, Беторсхаген»[153]...
Но это еще не все. По итогам второго дня операции Жуков, вместо того, чтобы морально поддержать и подбодрить вверенные ему войска, которые героически сражаясь, день и ночь прикладывали все силы для выполнения, как оказалось, недостаточно продуманного решения (по направлению действия — в лоб по укреплениям Зееловских высот и прямого движения на Берлин по центру немецкой обороны, и по срокам их выполнения), неожиданно издает оскорбительную по форме и содержанию директиву в адрес прославленных к тому времени основных действующих соединений 1-го Белорусского фронта. Вот ее текст, который из современной историографии теперь уже «не вырубишь и топором».
«Всем командармам и командирам всех корпусов 1-го Белорусского фронта.
1. Хуже всех проводят наступательную Берлинскую операцию... 1 ТА под командованием генерал-полковника Катукова и 2 ТА под командованием генерал-полковника Богданова. Эти армии... второй день действуют неумело (?! — B.C.)и нерешительно, топчась перед слабым (? – В.С.) противником. Командарм Катуков и его командиры корпусов Ющук, Дремов (8 гв. МК Прикарпатский Краснознаменный, в боевых донесениях — 8 гв. МПК — B.C.), Бабаджанян (11 гв. ТК, Прикарпатский Краснознаменный — 11 гв. ТПК. — B.C.) за ходом боя и за действиями своих войск не наблюдают, отсиживаясь далеко в тылах (10-12 км). Обстановки эти генералы не знают и плетутся в хвосте событий... Я требую:... б) Всем командармам находиться на НП командиров корпусов, ведущих бой на главном направлении, а командирам корпусов находиться в бригадах и дивизиях 1-го эшелона на главном направлении. Нахождение в тылу войск категорически запрещаю...[154].
Не трудно догадаться, какие слова были сказаны, например, безусловно одним из наших лучших танковых командармов Михаилом Ефимовичем Катуковым в адрес автора этой ненужной, к тому же бестактной и грубой директивы, сковывающей инициативу имеющего уникальный боевой опыт командарма, заставляя его действовать только по ущербному в подобной крайне сложной ситуации принципу: «делай как я сказал!».
Поклонникам Гареева не следовало бы забывать, что эта жуковская «моральная оплеуха», очень характерная по стилю, оскорбляла честь и достоинство Катукова, имевшего безупречные военные заслуги и проявившего очевидный талант при проведении боевых действий подчиненных ему частей и соединений в ходе Великой Отечественной войны.
Именно он, Катуков, успешно командуя с ноября 1940 г. 20-й тд, а в битве под Москвой 4-й танковой бригадой, первым заслужил присвоения своей части звания гвардейской в танковых войсках — 1 гв. тбр.
Именно его, Катукова (уже командира 1-го танкового корпуса), Верховный Главнокомандующий выбрал из всех танкистов-командиров и принял днем 17 сентября 1942 г. на ближней даче под Кунцево для анализа проблем танковых войск. В ходе многочасовой беседы Сталин хотел, «чтобы прославленный фронтовик-танкист подтвердил правильность политики в области танкостроения, помог разобраться в сильных и слабых сторонах нашей бронетехники, найти причины неудач танковых войск в операциях и боях 1942 г.»[155]. И Катуков надежды Верховного оправдал полностью.
Именно 1-я ТА Катукова внесла огромный вклад в успешные действия наших войск в ходе Курской битвы 1943 года, причем более весомый, чем 5 ТА Ротмистрова в р-не Прохоровки, действия которой по сей день официальная историография явно преувеличивает.
И вот именно его, командарма Катукова, дважды Героя Советского Союза, участника боев на Украине, крупнейших Львовско-Сандомирской, Висло-Одерской, Восточно-Померанской и Берлинской операций, комфронта пытался обвинить в том, что он (как и все его боевые товарищи) «действуют неумело и нерешительно, топчась перед слабым противником». Жукову же, вместо того, чтобы оскорблять своих подчиненных, самому следовало бы тщательно обдумывать сложившуюся ситуацию и принимать более грамотные в оперативном отношении решения.
Вместе с тем по итогам первых же боев стало ясно, что поставленная задача пробиваться от Зеелова «по граблям» напрямик к Берлину — очевидная ошибка. Вопреки утверждениям Гареева нужно было мощнейшим, охватывающим с севера ударом двух танковых армий (что и предлагала Ставка!) по менее укрепленным районам в общем направлении (вариант): Гольцов-Вриецен-Рюдниц-Ораниенбург выйти к Берлину, окружить его (совместно с 1-м УФ!), развернуть часть войск фронтом на восток и приступить к планомерному, без ненужной (к празднику!) спешки, добиванию берлинского гарнизона, используя полностью задействованные в операции 7900[156] самолетов (согласно плану «Салют» только 25 апреля по центру Берлина было нанесено два бомбовых удара с привлечением 1671 самолета)[157]. Одновременно проводилась бы ликвидация «Зеело-Мюнхеберговского», «Франкфурто-Губенского» и других возникших котлов, искусством расчленять и уничтожать которые к этому времени наше командование владело в совершенстве. Но, как говорят, «скупой два раза платит», пытаясь выиграть время для единоличного захвата Берлина, Жуков потерял не только время, но и заплатил огромную (если бы «двойную»!) цену, исчисляющуюся многими человеческими жизнями вверенных ему советских солдат, тех, о которых, как некоторые любят говорить, он всегда заботился и посвятил им (надо полагать, оставшимся в живых) даже свою книгу «Воспоминания и размышления».
