Ефремов в тот же день докладывал Соколовскому — начальнику штаба Западного фронта: «... танки, прорвавшиеся... на Бурцево, я остановить не имею возможности». Ответ был категоричным: «...повторяю — дать пока ничего не можем, нет у нас ничего. Маневрируйте своими силами, средствами за счет пассивных участков»[56].

Что касается командарма-5, то он точно уловил грозившую опасность. Говоров запросил Ефремова 1 декабря 1941 года: «...какие средства выделяются Вами ... для уничтожения прорвавшейся группы противника и недопущения ее дальнейшего распространения на восток, так как дальнейшее распространение ее грозит чрезвычайно серьезными последствиями...»[57].

Хорошо, что все закончилось благополучно: у немцев не оказалось достаточных сил для развития достигнутого успеха, а командование Западного фронта в последний момент успело перебросить остатки своих резервов для 33-й армии.

Специально созданная для ликвидации прорвавшихся к Апрелевке немецких войск танковая группа 33-й армии в составе 5-й танковой бригады, двух отдельных танковых батальонов (136-й и 140-й), двух лыжных батальонов (23-й и 24-й) и 18-й стрелковой бригады 3 декабря стремительной атакой разгромила юшковскую группировку и к исходу 4 декабря отбросила остатки ее частей на исходные позиции за реку Нара.

Следует отметить, что неточное, а порой неверное изложение событий при ликвидации крайне опасного нарофоминского прорыва можно встретить не только в статье Гареева. Вот как описывает завершение этой операции Жуков в своих воспоминаниях (с. 342): «Тогда танковые части врага (не точно — 478-й пехотный полк и танковый батальон (30 танков). — Авт.) повернули на Голицино, где были окончательно разгромлены резервом фронта и подошедшими частями 5-й и 33-й армий».

В разгроме юшковской группировки 3-4 декабря 1941 года принимали участие только войска 33-й армии. Что касается частей 5-й армии, то ни 32-я стрелковая дивизия (севернее Акулово), ни 20-я танковая бригада вместе с 16-м погранполком (в районе Голицино) 3 и 4 декабря в ходе боев за Юшково и высоту 210,8 свои позиции не покидали и в бою не участвовали. Непонятно также, что это за «подошедшие части 5-й армии». На поле боя в указанные дни таковых не было.

Жуков не случайно попытался отодвинуть 33-ю армию на второй план, работая над своей книгой, он старался существенно преуменьшить ее роль в битве за Москву, так как между ним и хорошо подготовленным в оперативном отношении Ефремовым сложились весьма напряженные отношения, особенно в период боев под Вязьмой, когда части 33-й армии оказались в окружении.

Невероятно, но факт — уже будучи главкомом Западного направления (с I февраля 1942 года), Жуков, имея в своем распоряжении четырнадцать армий и три кавалерийских корпуса, не только не создал специальную ударную группу, но и практически ничего не сделал для того, чтобы воспользоваться благоприятной ситуацией для спасения окруженных частей армии Ефремова.

2 марта ефремовцы предприняли наступление в восточном направлении, из района Кобелево на Шеломцы, а через день 43-я армия двинулась им навстречу (сх. 1). «К 10 марта коридор разделявший войска, сократился с 6-7 км до 2 км. До наиболее укрепленного опорного пункта немцев в Шеломцах, составляющего основу их обороны, 43-й (правильно — 33-й. Авт.) армии оставалось пройти всего 500 метров, но оборона неприятеля оказалась непреодолимой...»[58].

Поэтому в мемуарах Жуков попытался, и не без успеха, все свои грубейшие ошибки при проведении Ржевско-Вяземской операции, особенно на вяземском направлении, свалить на покойного командарма — 33:

— Это несправедливое обвинение Ефремова в том, что он якобы не обеспечил фланги при вводе армии в прорыв на вяземском направлении. Ефремова, который как раз и собирался это сделать, Жуков буквально выставил из штаба армии в Износках, приказав немедленно «самому выехать сейчас же вперед» (сх. 2). Доведенный до отчаяния Ефремов послал Жукову шифротелеграмму следующего содержания: «... находясь под Вязьмой по Вашему приказу, я тыл никак не мог прикрыть... Терпеть не могу, когда свою вину сваливают на других. Эта система приносит огромный вред». К тому же Георгий Константинович, скорее всего, забыл, что согласно учебнику Академии Генштаба («Работа штаба армии», 1938 г.) «обеспечение открытого фланга каждого соединения лежит на вышестоящей инстанции. Командующий фронтом по отношению к армии выполняет это обязательство при помощи боевой авиации и мощных подвижных соединений». Ничего подобного Жуков не сделал.

Видимо, уповая на отсутствие к моменту написания мемуаров своего оппонента, погибшего под Вязьмой, и не считая, что кто-либо решится опровергать его недостоверные утверждения, Жуков неожиданно включает в «Воспоминания и размышления» (АПН. 1971. С. 355) поистине кощунственную фразу — «М.Г.Ефремов решил сам (?! — Авт.) встать во главе ударной группы и начал стремительно продвигаться на Вязьму». Без комментариев.

— Это и упрек (в директиве № К/191 от 24 марта 1942 г.) «в слабой сопротивляемости» окруженной под Вязьмой группы войск 33-й армии, которая до этого получила полные «глубинного» оперативного смысла указания Жукова: «продовольствие искать на месте, подавать его не будем... искать снаряды также на месте»[59].

— Это и обвинение Ефремова в том, что он выводил войска из окружения не туда, куда ему «было строго указано», то есть на юг, в сторону города Кирова. Однако этих «строгих указаний» в архивах до сих пор обнаружить не удалось, а выход командарм-33 осуществлял в строгом соответствии с приказом Жукова за № К/217 от 11 апреля 1942 года на юго-восток — на соединение с 43-й и 49-й армиями.

— Это, наконец, клеветническая по содержанию боевая характеристика на талантливого полководца М.Г. Ефремова, подписанная 28 января Жуковым и членом Военного совета Западного фронта Хохловым. В этой «характеристике», обнаруженной в личном деле М.Г. Ефремова, от первого до последнего слова перечисляются одни только недостатки: «ограниченный кругозор», «нуждается в постоянном и сильном руководстве», «приходится все время подстегивать», «не вполне соответствует занимаемой должности» и т.п. Без комментариев.

Перечисленные версии, которыми изобилует и статья Гареева, многие годы, не подвергаясь сомнению, охотно включались без должной проверки в различные исторические работы как нашими учеными, так и зарубежными (например, бестселлер Уильяма Спара «Жуков: Взлет и падение великого полководца» и др.). И только в последнее время все эти факты начали проверяться и уточняться более тщательно, вне зависимости от того, как они изложены в мемуарах Жукова. Но вернемся к статье Гареева.

Совсем удивительно выглядит ссылка на Ржевско-Вяземскую операцию (8 января — 20 апреля 1942 года), в ходе проведения которой Жуков, по оценке Гареева, «не допустил равномерного наступления в полосах всех армий... добился их массированного использования... впервые... создал на направлении своего главного удара тройное превосходство»[60] и т.д. Так как автор не приводит ни одного факта, то стоит напомнить, что же произошло в январе-апреле 1942 года на Западном фронте.

В моем понимании Ржевско-Вяземская (равно как и Ржевско-Сычевская в ноябре-декабре 1942 г. («Марс») операция — одна из неудачных страниц в боевой биографии маршала Жукова.