1 сентября. «Командование финской армии не хочет, чтобы его войска наступали с Карельского перешейка дальше старой государственной границы»[50]. Позже финны согласились наступать «только с ограниченной целью».

5 сентября. «17.30. — Совещание у фюрера: 1. Ленинград. Цель достигнута. Отныне район Ленинграда будет «второстепенным театром военных действий...» Для полного окружения Ленинграда... потребуется 6-7 дивизий... Танки (корпус Рейнгардта) и авиация (части 1 -го воздушного флота) возвращаются в прежнее подчинение...»[51].

Завершим эту подборку документов еще одним свидетельством: «...Но когда войска группы армий «Север» самостоятельно, без требуемой Гитлером поддержки со стороны группы армий «Центр», вышли на подступы к Ленинграду,... «Гитлер запретил атаку и взятие города»[52].

Генерал-полковник Г. Линдеманн (командир 50 АК, а затем командующий ГА «Север») на допросе 18.06.45 показал: «...Мы не взяли Ленинград потому что ни разу его серьезно не атаковали. В период наступления, 50 АК, когда я взял Пушкин, рядом со мной шел 39-й тк с 18, 12 тд и 36 мд. Однако эти дивизии были выведены (в ГА «Центр». — Авт.) и наступление автоматически сорвалось...»[53]. Подведем итог: решения об организации блокады, а не о штурме Ленинграда были приняты еще до прибытия Жукова на Ленинградский фронт.

В этом же разделе Гареев дает оценку позиции В. Астафьева в затянувшемся споре: была ли оборона Ленинграда оправданной из-за слишком дорогой цены, заплаченной за нее жителями города?

Сам Гареев, критикуя позицию писателя-фронтовика, ничего не сказал о реальных потерях гражданского населения, а ведь они-то и являются основным аргументом Астафьева. Обошел же автор статьи этот вопрос, видимо не без умысла, зная о совершенно неверном изложении его в «Воспоминаниях и размышлениях» Жукова, хотя полководцу доподлинно было известно, что в официальном издании «Очерков истории Ленинграда» (том 5), на данные которого он сослался, цифры потерь были специально занижены. Указав «не менее 800 тысяч» погибших ленинградцев (то есть не более 900 тыс.), Жуков по сути вступил в спор с автором книги «900 дней» английским историком Солсбери, настаивавшем на больших цифрах потерь, обвинив его в необъективности и предвзятости.

Между тем только за первые 360 дней блокады погибло людей в полтора раза больше! Согласно докладу начальника Управления предприятиями коммунального обслуживания Ленинграда тов. Карпушенко, сделанном на бюро Ленинградского горкома ВКП(б) осенью 1942 года «...по неполным данным кладбищ, за период с 1 июля 1941 года по 1 июля 1942 года в городе захоронен 1 миллион 93 тысячи 695 покойников»[54]. А впереди еще было полтора года блокады!

Так что если Гарееву уж очень захотелось обсудить позицию Астафьева о Ленинграде, то, объективности ради, ему следовало бы назвать и ту «дорогую цену», по поводу которой до сих пор продолжается спор. Тем более что, по оценке ленинградских ученых, потери среди гражданского населения составили около 2 млн. человек, а по мнению академика Д. Лихачева — «даже больше».

Описывая события в период Московской битвы, Гареев делает довольно странные заявления: «... командование группы армий «Центр» 1 декабря нанесло массированный удар в центре полосы Западного фронта стремясь прорваться к Москве вдоль минской автомагистрали. Немецко-фашистским войскам удалось прорвать оборону в районе Наро-Фоминска и, развивая наступление на Кубинку, выйти во фланг и тыл 5-й армии».

Прочти подобную «усеченную» формулировку задачи ГА «Центр», ее командующий генерал-фельдмаршал фон Бок изрядно бы удивился, так как замысел операции представлялся ему совсем другим: четырьмя одновременными ударами из районов северо-восточнее и юго-западнее Звенигорода (участок обороны 5-й армии генерал-лейтенанта Л.А. Говорова), севернее и южнее Наро-Фоминска (33-я армия генерал-лейтенанта М.Г. Ефремова) прорвать оборону в центре Западного фронта ударами в направлении Кубинки и Голицино, расчленить и уничтожить войска 5-й и 33-й армии, а в дальнейшем, действуя вдоль Киевского и Минского шоссе прорваться к Москве.

Как же развивались события? В районе Звенигорода противник успеха не добился. Южнее Наро-Фоминска (р-н Слизнево) он смог продвинуться всего на 8-9 км. И только на участке севернее Наро-Фоминска, создав пяти-шестикратное превосходство, немцы смяли оборону 222-й стрелковой дивизии и вышли на шоссе Наро-Фоминск — Кубинка. Однако попытка с ходу прорваться к Кубинке была априори обречена на неудачу, так как немецкой танковой группе с частями 292-й пехотной дивизии приходилось наступать в крайне неблагоприятных условиях: просека шириной 40-80 метров среди лесного массива, дорога посередине. Наткнувшись на минные поля, фугасы и другие заграждения, противник, оставив на поле боя более 10 танков, быстро убедился, что в такой «узкой трубе» прорвать оборону 32-й стрелковой дивизии полковника В.И. Полосухина 5-й армии (оперативно усиленной по приказу командарма дивизионной артиллерией, дивизионом гвардейских минометов и пехотой), было практически невозможно, тем более, что вплотную за 32-й сд действовала еще одна дивизия — 82-я мотострелковая, которая непосредственно защищала Кубинку. Вынужденные прекратить наступление в 6 км от Кубинки, немцы до 3 декабря ограничились блокированием дороги, одновременно обеспечивая прикрытие левого фланга основной группы своих войск (пехотный полк 258-й пехотной дивизии, усиленной 30 танками), которая, повернув от Головенек на восток, прорвалась по проселочной дороге на 25 км и к исходу 2 декабря вышла на рубеж Юшково, Бурцево, Петровское.

Таким образом, немецкие войска, достигнув окраин Апрелевки, оказались в 6 км от Минского шоссе (Голицино), в 2,5 км — от Киевского (Софьино), в 28-29 км от западных окраин Москвы и в 10-11 км от штаба Западного фронта в Перхушково!

Именно эти части 258-й пехотной дивизии с танками, будучи главной ударной силой противника на этом участке фронта, прорвавшейся в направлении Москвы, и представляли основную угрозу как для Западного фронта (в том числе и тылов 5-й армии), так и непосредственно для столицы, а отнюдь не те, которые, пройдя по шоссе с юга на север не более 8 км, в сторону Кубинки, дальше продвинуться не смогли.

Вероятнее всего, удар на Кубинку представлял собой всего-навсего отвлекающий маневр, однако именно его почему-то выделил Гареев. Это тот случай, когда за деревьями не увидели леса.

В далеком 1956 году, когда Георгий Константинович Жуков еще, видимо, не думал о написании мемуаров, он изложил ситуацию предельно ясно. Министр обороны СССР Г.К.Жуков сообщал Хрущеву: «Посылаю Вам проект моего выступления на предстоящем пленуме ЦК КПСС (пленум не состоялся. — Авт.) — ... « и в то же время, когда мы с Н.А. Булганиным брали эти деревни, не имеющие никакого значения (Дедово и Красную Поляну. — Авт.), противник прорвал фронт в другом месте — в районе Наро-Фоминска, ринулся к Москве и только наличие резерва фронта в этом районе спасло положение».

Таким образом, у Жукова о нарофоминском прорыве — противник «ринулся к Москве» (с запада на восток), а у М. Гареева — всего лишь, «развивая наступление на Кубинку» (между тем, продвигаясь с юга на север, немцы вообще не могли бы добраться до окраин Москвы).

Тем временем обстановка в районе Юшково, Голицино оказалось для советских войск критической. Разговаривая по прямому проводу 1 декабря 1941 года, Ефремов и Говоров сразу договорились о совместных действиях по блокированию немцев на кубинском направлении[55], хотя особое их беспокойство вызывала ситуация с главными силами противника, прорвавшимися к Москве, — юшковской группировкой, тем более, что штаб Западного фронта весь трагизм положения оценил не сразу.