После завершения в конце августа 1939 года разгрома японской группировки, составлявшей большую часть Квантунской армии, Нарком обороны направил 28-го числа того же месяца поздравление, которое заканчивалось словами: «... Поздравляю всех бойцов и начальников с высокой наградой, которой Советское правительство отметило ваших героических руководителей, славных сынов нашей Родины товарищей Жукова, Никишева, Штерна и Бирюкова»[38].

А когда начались переговоры с японцами об обмене пленными, о разводе советских и японских частей и др., произошел любопытный эпизод, о котором известно из доклада члена Военного совета Фронтовой группы Н. И. Бирюкова 21 октября 1939 года: «... в первый день переговоров японцы поинтересовались, где генерал Штерн, здесь он или нет, и показывают два ящика подарков, что принесли для него, и говорят, что полковник Тонако его хорошо знает. Оказалось, что полковник Тонако знает тов. Штерна по Хасану»[39].

По результатам боевых действий в районе реки Халхин-Гол звание Героя Советского Союза было присвоено Штерну и Жукову одновременно.

И все же важнейшей заслугой Штерна были, на наш взгляд, даже не его впечатляющие успехи на полях сражений. Проявив удивительную прозорливость и настойчивость, он сумел в чрезвычайно сложных условиях добиться специального решения Политбюро ВКП(б) о приведении войск Дальнего Востока в боеготовое состояние, что в последующем, осенью 1941 года, сыграло огромную роль при обороне Москвы.

В своем донесении Наркому обороны от 13 июля 1939 года командование Фронтовой группы предлагает срочно отмобилизовать новые соединения для Дальневосточного ТВД: «...Я по-прежнему считаю необходимым:

1. Тихо, распорядительным порядком влить в войска 1 и 2 ОКА все положенные мобпланом местные ресурсы, хотя это и будет порядочным ущербом.

2. Отмобилизовать распорядительным порядком положенные схемой оргразвертывания для Востока части внутренних округов, учить и учить их. Штерн, Бирюков»[40].

О том, как этот план осуществлялся, поведал участник тех мероприятий В.А. Новобранец: «После боев на Халхин-Голе командующий Фронтовой группой командарм 1 ранга Штерн, член Военного совета фронта Бирюков и я — по должности заместитель начальника оперативного отдела, в звании майора — приехали в Москву, чтобы доложить Политбюро ВКП(б) план развертывания войск Дальневосточного фронта на 1940 год... Командование Дальневосточного фронта считало, что халхингольская авантюра — только пробный шар, запущенный японской военщиной. В будущем следует ожидать более крупных военных действий, возможно, даже большой войны... Утверждение этого, казалось бы, необходимого плана на Политбюро проходило в крупных и жарких схватках, главным образом со Сталиным и Ворошиловым... Все же он (Штерн. — Авт.) в конце концов добился своего: Политбюро утвердило план, и все войска к концу 1940 года были развернуты. Оценивая этот факт сейчас, можно сказать, что еще зимой 1939/40 года были заложены основы нашей декабрьской победы под Москвой в 1941 году. Заслуга в этом принадлежит командарму Штерну, а также бывшему начальнику оргмоботдела фронта полковнику Ломову, впоследствии генерал-полковнику... Штерн же при «неизвестных обстоятельствах» исчез. Трудно себе представить, чем бы закончилось сражение под Москвой, если бы туда не были переброшены готовые к бою дивизии с Дальнего Востока»[41].

Как тут не согласиться с майором В.Новобранцем: значение проведенных Штерном мобилизационных мероприятий огромно.

 Что же касается обстоятельств «исчезновения» Штерна, то теперь они хорошо известны. Напомним, как это происходило. «...7 июня 1941 года с согласия Буденного (резолюция об аресте) был арестован начальник Управления противовоздушной обороны Герой Советского Союза генерал-полковник Штерн Г.М. — член ВКП(б) с 1919 года, член ЦК ВКП(б), депутат Верховного Совета СССР.

Во время нахождения под стражей Штерн подвергался нечеловеческим пыткам и истязаниям, однако он ложных показаний, которых от него добивались Берия и его ставленники, не дал. Правда, на допросе 27 июня 1941 года Штерн, не выдержав пыток, показал, что с 1931 года являлся участником военно-заговорщической организации и агентом немецкой разведки, однако в конце протокола допроса, куда были занесены эти показания, собственноручно дописал: «Все вышеизложенное я действительно показывал на допросе, но все это не соответствует действительности и мною надумано, так как никогда в действительности врагом, шпионом и заговорщиком я не был»[42].

Ознакомившись с вышеизложенными материалами о Штерне, читатель теперь и сам может решить, соответствовал ли Григорий Михайлович определению, небрежно брошенному историком Гареевым, — «все эти Штерны...».

Примечательно, что с приходом Жукова в январе 1941 года на должность начальника Генерального штаба начались кадровые перестановки, которые по странному стечению обстоятельств коснулись всех бывших начальников фронтовой группы войск. Так, командующий Дальневосточным фронтом Г.М. Штерн был переведен почему-то на должность начальника Управления ПВО РККА, а член Военного совета Н.И. Бирюков в марте 1941 года был выведен из состава ЦК ВКП(б) и с понижением назначен членом Военного совета 3-й армии в город Гродно. Лишился своей должности и начальник штаба Дальневосточного фронта генерал-майор М.А.Кузнецов, который был направлен командиром стрелковой дивизии в Прибалтийский военный округ скорее всего потому, что на совещании высшего руководящего состава РККА, проходившего 23-31 декабря 1940 года, высказал несогласие с докладчиком командующим Киевским особым военным округом Г.К. Жуковым по вопросу использования «эшелона развития прорыва» (эрп).

Напомним, что трагическая судьба постигла вскоре не только бывшего начальника Г.К. Жукова — Г.М. Штерна, но и П.В. Рычагова, который командовал в халхингольской кампании авиацией, а также Я.В. Смушкевича, возглавлявшего ВВС 1-й армейской группы. Жуков, как начальник Генерального штаба, мог бы защитить их, однако, этого не сделал. Чего же ему не хватило — мужества или желания? Вопрос остается без ответа.

Анализируя деятельность Жукова в должности начальника Генерального штаба, Гареев как бы вскользь замечает, что в тот период «было допущено много упущений и ошибок», не уточняя, о чем конкретно идет речь. Однако тут же подчеркивает, что «с точки зрения трезвой оценки обстановки, самостоятельности, инициативы, принципиальности и настойчивости в принятии ряда мер по подготовке Вооруженных Сил к отражению агрессии в обстановке того времени вряд ли Б. М. Шапошников или другой опытный начальник Генштаба мог сделать то, что удалось сделать Тимошенко и Жукову... Да и директива о подготовке войск к отражению нападения... не была бы подписана вечером 21 июня 1941 года».

Такой вывод выглядит по меньшей мере странным и вызывает возражения по следующим причинам.

Во-первых, ни на чем не основано и бездоказательно предположение, будто более опытный начальник Генерального штаба не смог бы сделать больше, чем Жуков. Следует, видимо, напомнить, что Георгий Константинович не только не имел соответствующего этой должности военного образования, но и необходимого для такой работы опыта. Поэтому неудивительно, что на докладе Главного разведывательного управления «О франко-немецкой войне 1939-40 гг.», в котором широкомасштабные боевые действия обеих сторон были тщательно проанализированы, в том числе и впервые созданных немцами оперативно-стратегических объединений — танковых армий, появилась резолюция Жукова, буквально повергшая генштабистов в шок: «Мне это не нужно...» (?!)[43]. Закономерен вопрос: а что же тогда «нужно» было знать начальнику Генерального штаба перед началом войны с тем же противником? Неужели только сообщение о том, «сколько израсходовано заправок горючего на одну колесную машину?»[44].