Шел рассвет сквозь туманную тишь,
Первый луч еще прятался где-то,
Не коснувшись оранжевым светом
Ни домов, ни панелей, ни крыш.
Не разбужены птицы росой,
И окутаны камни дремотой,
Но сбегаются к школьным ворогам
Голосистые дети гурьбой.
Вот Богдан, он выходит вперед,
Как олень отделяясь от стада,
Влез на камень и пристальным взглядом
Оглядел детвору у ворот.
И сорвал свою шапку оратор,
Как Антоний
[16] в театре, взмахнул
Над толпой, чтоб прервать ее гул,
Сдвинул брови и крикнул:
«Ребята!
Я обращаюсь не к подлизам, а к честному народу,
Ко всем, кто не боится ссадин и не боится йоду,
Кто смело ходит по тротуарам, отважный, гордый,
и ловкий,
И делит песню, как горсть орехов, украденных у
торговки!
Ребята! Разве вы забыли, как туго набив карманы
Камнями, пробками, шпагатом и проволокой рваной,
Мы шли в разбойничьи походы оврагами Варшавы,
И электрический фонарик светил на камни и травы?
Еще шумят в саду у ксендза те вишни, что мы ломали,
Сверкают оси велосипеда, пока в овраг не попали,
Гнусит шарманщик у черного хода и ждет свою подачку,
И обезьянка разносит билеты, по пять грошей за пачку.
Нам не забыть крикливой торговли —
газетчиков состязанья
На перекрестках, где дым и копоть и тусклых огней
сиянье…
Бывало — с буфера на буфер, звонки гремят — потеха!
А как директору в портфель мы ежа положили для
смеха!
За это Франца прогнали из школы, а нас директор
проклял,
Но в ту же ночь из его кабинета летели со звоном стекла.
Когда ж он на утро спросил: кто зачинщик? — и нам
грозил наказаньем,
Полсотни рук в ответ на это поднялись в гробовом
молчанье.
Итак, во имя дружбы у этого теперь не доступного
входа,
Клянитесь быть вместе!
Вперед, ребята!
Хотя бы в огонь и в воду!
Нет, подумайте, лысый-то олух наш!
Хоть и держит в руках золотой карандаш,
На плечах, видно, носит капусту!
Объявил, что закроется школа, что здесь
Вместо смеха скрипеть будет ржавая жесть,
Будет в комнатах тихо и пусто.
Дверь закрыта. Покроются плесенью в миг
Эти окна и полки пособий и книг,
Синий глобус покроется пылью.
Дверь закрыта! Где сторож? И кто украл ключ?
Школы мет! Так попробуй — рыдай и канючь,
Лбом попробуй в кирпич стучаться!
Потушили наш свет, чтоб окутал нас мрак!
Где-то школа, как в море далекий маяк,
Не доплыть нам туда, не добраться.
Миллионы подростков без школ,
Миллионы голодных без школ
На бесчувственном сердце отчизны!
Пять мильонов детей пропадает
На задворках окраин и сел.
Ноют плечи и руки:
Работы!
Кровь кипит от единой заботы.
По великим открытьям тоскуют сердца
И по горному ветру — грудь!
Глухо зреет тоска. Из нее вырастает борьба.
Вот наш путь!
Наш народ приготовился к битвам —
вперед патриоты
К воеводству в Сосновец шла с песнями молодежь
В их карманах лежали бечевки, окурки и пробки.
Сообщили газеты, что в Лодзи на днях,
В магистратской столовке,
Отбивали чечетку кастрюли и ложки
На лысинах знатных вельмож —
Благодетелей били мальчишки, увидев, что в миске
Вместо супа к обеду им подали просто очистки!
Я слыхал, будто в церкви, под Львовом,
устроили митинг крестьяне,
Я слыхал, что бастуют в Силезии
На литейном заводе Монтвилла,
И, напугано стачкой, правление им уступило!
Бунт растет,
Он выше крыш!
По земле гудит звон тревожный,
слы-ышь?!
Зашумел народ
У ворот.
Разве куклы мы,
Или мало нам бед?
Или духу не хватит крикнуть:
Нет!
Не хотим!
Не дадим!
Вперед!
Эту школу на гвоздь не дадим мы забить,
Не дадим мы крапиве карнизы обвить!
Пусть глаза наши мглою одели,
Пусть нам с детства внушали почтенье и страх
И фальшивый нести заставляли нас флаг,
Поглядите —
есть луч даже в щели!
Пусть державные трубы ревут — этот звук
Не сотрет дорогого звучания букв!
Тьма в глазах, словно пена морская…
Ближе плечи, товарищ!
Всей массою встань!
Пусть нам лозунг и песня расширят гортань!
Мы невеждами быть не желаем!
Что ж сегодня везут нас за город, чтоб там, на полянах
зеленых,
Мы смотрели, как к яблоням стройным навстречу
бегут анемоны,
Чтоб резвились как дети и наших господ хвалили,
Чтоб в корнях у фиалки еловую свечку палили,
Червяков целовали и, играя на вербовой дудке,
Натощак собирали в дырявый картуз незабудки!
Не позволим из нас вербовать дураков!
Эй, вниманье!
Мы не будем коров по гречишному полю гонять!
Не пойдем на гулянье!
Здесь, у школьной стены, встанем мы гарнизоном
железным,
Сдвинем шапки свои набекрень
И засвищем любезно.
Мы в карманах ощупаем пробки и камни рукою привычной,
Поприветствуем вас, господин полицейский, отлично!
Пусть над нами зигзаг нарисованный будет сиять —
в знак протеста,
Целый день мы пробудем в окопах, не тронемся с места.
А под вечер пойдем по аллеям, бульварам с речами и
пеньем
И расскажем, как юным был выигран бой поколеньем!»
Смолк Богдан и стоял без движенья
Изваяньем, не знающим страха,
Только лоб был в поту от волненья
Да подхватывал ветер рубаху.
Только шапку рука теребила…
В этот миг из-за крыш, где-то с краю,
Над землей поднималось светило,
Золотые лучи рассыпая.
Гребешком золоченым застряло
В волосах, поднимаясь над зданьем…
И по лицам ребят пробежало
Хмурой тенью воспоминанье.
Это памяти серые тени
(А лучи в волосах все играли),
Это скорбь и тоска сновидений,
Это тени забот и печалей.
Это гнев, что о гневе тоскует,
Это дали туманная пена,
Это пруд засверкал и не чует,
Что в нем солнце стоит по колено.
Это гнев, что спрессован, как глыба,
Что комками сердца наполняет.
На дороге сквозь камня изгибы
Еле слышно трава прорастает…
Это гнев, но не тот, что с корнями
Вырывает деревья, как буря…
Где-то скрипнули в доме дверями…
Тишина разлилась по лазури.
И тогда поднял руку СкобЕлек.
Сновидение! Ты не забыто, —
Как следы от колючек на теле
И как уксуса след ядовитый.
Ты лицо обвело синевою,
Под глазами кругами застыло,
Все опутало тайною мглою
И ему ничего не открыло.
Так стоял он босой и качался
Комья в горле… кто мог бы поверить?
Он секунды считал. Задыхался.
Но вздохнул и решил лицемерить,
Извинился, что он не оратор,
Что боится — не сбиться бы с мысли.
Нервно руки сплелись, пальцы сжаты…
Не слова полетели, а листья.
Цедит мысли спокойно и трезво,
Но момент — и, не внемля рассудку,
Улыбается хитро и резво,
Отпуская кабацкую шутку.
Бурей, вишнями, ярким алмазом
Завертел, заигрался, сверкая,
Лишь смеется прищуренным глазом,
И горит алый рот набухая.
Словно пчел шумный звон над травою
Разбросал он пинком шаловливым,
Он по степи несется волною,
Мнет цветы, давит гроздья и сливы.
Он кричит:
«Разве время сражаться,
Если лето вокруг зацветает?
Разве руки в асфальте родятся?
Разве ветер из труб вылетает?
Пусть посыпалась в Лодзи известка —
Мы же челн смастерим из бересты!
Или шум мастерских и заводов
Поважнее дроздов и удодов?»
Так гримасой и шуткой трактирной
Он над страстью Богдана смеялся
И, как тот над идиллией мирной,
Над призывом к борьбе издевался.
Знойный полдень и вечер морозный,
Дождь и солнце в одно сочетая,
РассыпАл он поддельные звезды,
Яд иронии в пафос вплетая.
Лгал, манил, притворялся серьезным,
И в ответ по всему переулку
Как из пушек ударило грозно:
«На прогулку!
Прогулку!
Прогулку!»
