1943 г. В степи Следы полозьев замело, Зальдели яблоки навоза. Травинок хрупкое стекло Крошится в лапищах мороза. И пруд, корой покрытый плотно, И за изгибами сугробов Передвиженья горизонта — Рубеж безмолвия степного. Заиндевела на щеке Слеза — и не спешит растаять, А в оловянном далеке — Ворон медлительные стаи. И в распахнувшемся безлюдье, В просторе беспредельной тверди Вздымается заросшей грудью Равнина всемогущей смерти. И кажется, что шар земной На полдороге к солнцу замер, Покрыв бронею ледяной Пространство между полюсами. Но в глушь степную прибыл полк И сразу вгрызлись в снег лопаты, Приклады счистили ледок, Дошли до почвы мерзловатой. И вот железные кроты, Сломив упорство глыб стеклянных, В тепле под слоем мерзлоты Укрыли города землянок. В лес, где буран заколесил, За бревнами тащились сани, Но кони выбились из сил, — Тогда впряглись солдаты сами. И топором взмахнул солдат, В столетний дуб врубился грубо — Так раскроил он сердце дуба, И на землянку лег накат… Вы вторглись в сердцевину зим, И сумрак отступил пред вами, Над очагами — серый дым Пустыми машет рукавами. Кипит вода в седом сугробе, В подземных стойлах кони ржут, Живет вооруженный люд, Военный люд в земной утробе! Уже над раскаленной печью Развешаны портянки косо, Попыхивают папиросы, Льнут к стенкам тени человечьи — Повыше стриженых голов Они очерчены неловко. Во мгле повисла тяжесть слов, Простых и метких, как винтовка; В землянке, освещенной слабо, Как бы вместился целый свет: Мечты огромного масштаба — Сто тысяч мест, сто тысяч лет. И вот уж различает око Балконов поднебесный хор, Дома — подобье светлых гор, Мост, взгромоздившийся высоко, И капителей с небом спор… Здесь в снежной мгле, где смерзлись травы, В степях, закованных зимой, Для нас струят величья влагу Сосцы истории самой. И если преступлений цепь Влача до самого Берлина, Враг превратит наш дом в руины, Отчизну — в выжженную степь, И если мы в краю родимом (А до него уж не далеко) Увидим только клубы дыма Да пепел теплый и белесый, То мы своей рукою сильной, Привыкшей к молотку и сваям, Свободной, светлой и обильной Поднимем Польшу из развалин. 1943 г., ноябрь Баллада о Первом батальоне Низина и мрак между ними и нами, Холмами бугрится земля. Вдали винокурня чернеет камнями, Как будто скелет корабля. Окопы молчат, лишь порой в отдаленье Сверкнет самоходная пушка-виденье. Там немцы! Наверное, настороженно Глядят они в стекла сейчас, А может, со страха свернули знамена Пред славою, ждущею нас. Разведать — что скрыли туманные тропы! И вот батальон покидает окопы. У горнов уральских железные брызги Ловили они на ладонь, В лицо им дул ветер студеный, сибирский, А грудь закалял им огонь. В руках их двуручные пилы скрипели, Ложились на плечи им кедры и ели. Не слышно в их голосе нотки тревожной! Без страха идут они в бой, Увидев, что так мимолетно и ложно Затишье пред жуткой грозой. А небо за ними слегка розовеет, И эхо шаги их по ветру развеет. Навстречу из мрака ракетные взлеты, Прожекторов белых мечи. В три яруса сыплют огонь пулеметы И бьют, как стальные бичи. Огнистые иглы в тумане и дыме Строчат, словно нитками кровяными. Вдруг сразу все стихло, и только Мерея [43]По топи журчит ручейком. И мертвые спят, а живые теснее Смыкаются, штык за штыком. Один только ксендз в тишине голосисто Хорал распевает средь жуткого свиста. Уж видны убитых тела на рассвете, И вот, оглушая, подул Грозою смертельной стремительный ветер Из тысячи огненных дул. Грохочут, гремят, надрываются пушки… И вновь батальон поднялся у опушки. Ляхович майор [44], с револьвером, высокий, Идет впереди напролом: «В атаку, товарищи! Там недалеко, В восьми километрах, — мой дом. Жена там, и сын на руках ее плачет… Вы знаете, что для отца это значит!» И вот под огнем так бесстрашно и просто В атаку повел батальон На проволоку, пулеметные гнезда, На дзоты, на смерть… и вдруг он Качнулся, и в сердце, что жило отчизной, Граната метнулась, осколками брызнув. Солдатские руки его подхватили, Быстрей наступленье пошло, И Гюбнер [45] доносит, от ран обессилев: «Захвачено с боем село…» Вот пал и Пазинский [46]. И в жажде расплаты Всех павших уже не считают солдаты. Ловя каждый треск в полевом телефоне, За боем следит генерал: «Резервы и танки!» — и быстро на склоне Овражистом в огненный шквал Проносятся танки, проходят резервы. И вновь батальон поднимается Первый. Стреляет и колет, дорвавшийся к бою. Вперед и ни шагу назад! Под яблонями, под осенней листвою, В Тригубовом [47] павшие спят. Их сон охраняют столбы да пороги, На дальней, ведущей к отчизне дороге. вернуться Мерея — небольшая река, которую должны были форсировать вступающие в бой польские части. вернуться Майор Бронислав Ляхович — офицер Советской Армии, а затем командир 1-го батальона дивизии им. Тадеуша Костюшки. Погиб в боях под Ленино, в восьми километрах от села, в котором проживала его семья. Ляхович посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени. вернуться Капитан Юлиуш Гюбнер — см. примечание к стихотворению «На возвращение героя»: Капитан Юлиуш Гюбнер — воин-коммунист, заместитель командира 1-го полка по политчасти, прославившийся в битве под Ленино своей беззаветной храбростью. Гюбнер был тяжело ранен и отправлен в один из полевых госпиталей Советской Армии. За бои под Ленино ему было присвоено звание Героя Советского Союза. вернуться Роман Пазинский — поручик, заместитель командира батальона, павший в бою. Награжден орденом Отечественной войны II степени. вернуться Тригубово — населенный пункт, занятый 1-м батальоном 1-го полка дивизии им. Тадеуша Костюшки, где были похоронены павшие солдаты и офицеры. |
