- И я тоже знаю.

Они помолчали. Залитая лунным светом, лежала вокруг степь. Склоны дальних бурунов казались нереальными, сотканными из тонкой полупрозрачной паутинки и терялись во мраке. Призрачными блестками мерцали на них редкие кустики ковыля, серебряные слитки шаров перекати-поля. Зыбкие контуры таяли и плыли неуловимыми бликами светло-зеленоватого и голубого. Все пронизывал тот особый степной аромат, который невозможно передать, но который сразу узнает человек, хоть раз увидевший это чудо. Молчаливый и недвижный саксаул протягивал свои скрюченные, изломанные, как на японских гравюрах, ветви, словно сказочный страж, неведомо кем и когда поставленный охранять все это таинство.

- Красивая у нас Земля, правда, Вадим?

- Правда. Но ты ведь родилась на Меркурии. Для тебя он дол­жен быть лучше.

- Все равно Земля красивее. Я пойду?

- Иди. Слушай, Тея, а мне нельзя с тобой? Интересно посмот­реть, как вы там.

- Нет, тебе нельзя. Это же мой хроник. И он детский. Ты слишком большой.

- Ну, ладно. Иди, воробышек. До свиданья.

- До свиданья, Вадим.

Она ступила на подножку и спрыгнула на песок.

"Хула-хуп" тут же подкатился и встал рядом. Впрочем, не подкатился, нет. Вадим только сейчас заметал, что обруч двигался не вращаясь, а просто плыл в воздухе, не касаясь почвы, однако следуя всем ее неровно­стям.

"Интересно, как это будет происходить?" - подумал Вадим. В голове шевельнулась смутная мысль. Она была настолько важ­ной, что еще не осознав ее до конца, и толком не сформулировав, он крикнул:

- Тея! Тея, подожди... Скажи там, - в горле вдруг пересохло, - передай своим, что... Маме, маме скажи. Скажи, что я здесь по­стараюсь, чтобы у вас все было так, как оно есть, ладно? Ты передашь?

- Как это, "как оно есть"? А разве может быть не так? Ведь это уже есть!

- Нет, ты не понимаешь. Этого еще нет. То есть для тебя-то оно, конечно, есть, только... - Он запутался. - Ну, в общем, ты передай.

- Нет. Тогда мама обязательно догадается, что я от бабушки не домой пошла.

- Ладно, не надо. Только сама помни, хорошо?

- Хорошо, - она взялась рукой за обруч, и тот неуловимо изменил окраску.

А может, это показалось. Степь позади нее и сама Тея озарились вдруг ярким дневным светом. Она отвернулась и прикрыла глаза ладошкой.

- Ага, заявилась! Ну, заходи, заходи. Ты у бабушки пообедала?

Вадим услышал мелодичный женский голос и замер, раскрыв рот. Он ничего не понимал. Тея, прищурившись, посмотрена в его сторону, но как будто мимо, и неуверенно произнесла:

- Нет, только позавтракала. Мы с Гошей блинчики ели, потом все вместе малину собирали, а потом...

- Ну-ка, постой... А где это ты гуляешь? Что это еще за степь? Ты же у бабушки была? И что это там - ночь? Почему ночь? Ну-ка давай домой, сейчас разбираться будем, что ты со своим хроником намудрила. Ах ты, "механик"...

Тея поняла, что прокололась, и обреченно сказала:

- До свиданья, Вадим, - шифроваться было уже бесполезно.

- До свиданья, - машинально ответил он, и осекся.

- Ты с кем это там разговариваешь?! Марш домой, быстро!

Тея зажмурилась и шагнула сквозь обруч ему навстречу. И исчезла. Вместе со своим "хула-хупом". Ни радужного сияния, ни прочих экзотических атрибутов фантастики, только лег­кий хлопок. "Воздух. Воздух заполнил место, где она была, - дога­дался Вадим, - а от мамы ей, похоже, все-таки попадет". Краем глаза он заметил вспыхнувший над бурунами метеорит, хотел загадать желание... И провалился в сон.

Проснулся он от холода. Занимался серый рассвет. Под утро, как обычно, в степи поднялся ветер. Вероятно, это он захлопнул оставшуюся открытой дверцу кабины. Вадим сел. Увидел в боковом стекле бледно-розовую полоску зари. Как он сюда попал? И вспомнил.

Что это было? Неужели все, что произошло, действительно произошло, а не приснилось? Вот саксаул, рядом с которым вчера стоял "хула-хуп". Хроник. Ветер гнал струйки пыли через гребни смутно знакомых бурунов. Ну да, они же вчера смотрели на них с Теей... С Теей? А была ли Тея? Вадим быстро взглянул на предплечье правой руки, и увидел две маленькие ранки, в которых запеклась кровь. Вокруг глянцевело пятно ожога. Гюрза была, это точно. А вот остальное...

Может, ему просто повезло, и он выжил? Чудом выжил, а все остальное - бред? Нет, от укуса гюрзы так быстро не выздоравливают. К тому же, змея была после того, как он увидал Тею. А может, не после? Может, это сейчас ему кажется, что после?

Вадим мучительно размышлял. Разбитые часы? Плечо? Плечо болело. Через дыру в рубашке видна была здоровенная ссадина, вок­руг которой расплывался багрово-черный кровоподтек. Нет, это не аргумент - плечо он мог разбить где угодно, а теперь ему ка­жется, что о ступицу. Да хоть бы и о ступицу, это ничего не доказывает. Нужно что-то вещественное, бесспорное. Что?.. Что могло остаться, какие следы?

Следы! Там, у артезиана, влажный песок и на нем должны остаться следы. Четкие отпечатки маленьких босых ног. Если их еще не замело ветром.

Сжав зубы, Вадим гнал "Челиту" к артезиану. Неслась нав­стречу степь, машина стонала и скрипела всеми своими изношен­ными частями, птицей перелетала через узкие песчаные заносы, становилась чуть не на два колеса, когда он круто вывора­чивал руль, огибая бурунные гряды. Быстрее. Еще быстрее. Надо успеть. Успеть, пока песком не занесло следы. Если их уже не занесло.

Так рискованно по бурунам он еще не ездил. Наверное, до него вообще никто так не ездил, даже когда гоняли сайгаков. Вадима мотало в кабине, как клоуна на пружинке. На неожиданной яме он больно ударился головой о потолок, зубы клацнули, и во рту почувствовался привкус крови. Рессоры, только бы выдержали рессоры. "Челиточка, девочка моя, не подведи! Сегодня же поменяю тебе масло, зуб даю, поменяю. Ну, еще немножечко, ну еще!.." Его швырнуло разбитым плечом на дверцу кабины. В глазах потемнело от боли, но он лишь чертыхнулся.

Не заблудиться. Самое главное, не заблудиться. Ни черт, ни сам господь бог не разберет, где и как он вчера ехал. Ему повезло. Минут через десять этой бешеной гонки колеса мягко прошелестели по подсыхающему такырчику, он врубил раздатку и с гребля невысокой песчаной гряды увидел стоянку. Недалеко же он вчера уехал.

Бурстанки, водовозки. Станция. В станции все еще горел свет. Не задерживаясь, Вадим повернул влево и уже знакомой дорогой помчался к артезиану. Не доезжая с полкилометра, решил было срезать, но рассудок взял верх. Через эту гряду "Челита" не перетянет. Сядет. Прямая дорога не всегда самая короткая.

Над горизонтом показался краешек Солнца.

Артезиан, так хорошо видный со стоянки, открылся после очередного поворота, как и вчера, неожиданно. Вадим резко затормозил и выскочил из кабины.

Поздно. Ветер трепал водяную струю, срывал с нее крупные капли и швырял их на песок. Следов не было. Ни его, ни Теи. Вадим обошел вокруг озерца, всматриваясь в каждую подозри­тельную ямку. Обошел так, для порядка, понимая, что это бес­полезно и ни на что не надеясь. Вернулся к машине.

Беспокойно шумел камыш. Он беспомощно огляделся. Все было, как вчера. Вот здесь он лежал. Здесь стояла "Челита". Метрах в пяти Вадим увидел полузанесенную песком мертвую змею. Она лежала, как обрывок давным-давно брошенного кем-то старого каната. Вспомнил: "Мы с ней подружились". Кто придумал, будто за каж­дую убитую змею отпускается сколько-то там грехов? "Она бы и тебя те тронула, если бы ты не напал. Зачем ты ее убил?"

Вдруг ему показалось, что мертвая гюрза шевельнулась. Он подошел ближе. На бессильном, тускло-свинцовом теле багровели два крупных тюльпана. Их тяжелые правильные головки с глянцеви­тыми лепестками трепетали, кланялись под порывами ветра, их присыпало пескам, но они тут же упруго выпрямлялись и отряхивались. Невдалеке Вадим заметал еще один. Он зацепился за кустик ковыля и его почти занесло. Потом нашел еще два. Он поднял их и сел на песок. Значит, это все-таки было. Было. Что-что, а цветы он в бреду рвать не мог.