А Р Т Е З И А Н

Лешкины пальцы привычно пробежали по тумблерам контроля, последний раз проверяя готовность групп перед выстрелом. Прижав плечом трубку телефона, он следил глазами за дергавшейся около одного деления стрелкой миллиамперметра.

- Резо, готов? Хорошо, понял. Поехали, - клацнул клавишей внешнего мегафона. - Внимание на косе! - хриплым, с металлическим привкусом, басом пророкотало сверху. Это означало, что все, кто находится вблизи "косы"- длинного полуторакилометрового кабеля, к которому подключались группы сейсмоприемников, - должны замереть и не двигаться, чтобы не вносить помех в запись.

Лешка кинул взгляд на контрольный осциллограф. Зеленая змейка крупно дрожала и металась, будто хотела выплеснуться из тесного экранчика.

- Ч-черт! Резо, подожди! - дочерна загорелая рука вновь потянулась к клавише мегафона, - "Челита" заглуши двигатель! "Челита", мать твою, ты что, заснул там? Заглуши двигатель, говорю!

Жилистый, серо-коричневый от пыли и загара, Лешка сидел на вращающемся стульчике в одних плавках - нормальная полевая форма одежды в отсутствии начальства - и орал на "Челиту", которая никак не хотела вспомнить, что она "Челита".

Устало повернулся, воткнул мосластое колено между столиком коммутатора и ящиком с запасными магнитными лентами и поднял на Вадима пронзительно голубые, так не вязавшиеся со всем его цыганским обликом, глаза:

- Ну что за бестолочь, а Вад!? Час назад персональный инструктаж провел, вроде бы все понял, и вот опять! Совсем мозгов нет, что ли?

- Врубится. Парень третий день работает. А инструктаж... Видел я, как ты его инструктировал! Нет, спокойно объяснить, что зачем и почему, так нет - наорал и все. Да и день тяжелый сегодня. Хоть и не поне­дельник. На термометр глянь, под сорок. Ничего, врубится, если не сбежит.

- Сбежит... С "Челиты" любой сбежит. А что под сорок, так и вчера не меньше было, и позавчера. А завтра, может, и "за" будет.

Вадим подумал, что Лешка, пожалуй, прав. На "Челите" шофера не задерживаются. Старый, разболтанный донельзя, ГАЗ-63 был самой знаменитой машиной в партии, да пожалуй, и в тресте и, как это часто случается с ветеранами техники, получил за заслуги собственное имя. Кто и когда окрестил его "Челитой", помнила сейчас, наверное, только канцелярия господа бога, которая, как известно, ведет учет всем земным делам, и имя это давно приводило в трепет слесарей и механиков. На "Челите" оставило свой след бездорожье Зауралья, Казахстана и Калмыкии, буруны и болота, соры и пески. Пару раз она переворачивалась, проваливалась под лед...

От первоначальной машины остались, разве что, рама да номер. Не единожды ее хотели списать в металлолом, но с техникой было туго и восставшая из пепла "Челита" неизменно возвращалась в строй, откупившись очередным клоком своей шкуры. Ее всучивали каждому новому шоферу, которого брали на работу. Тот мучился недели две, максимум месяц, после чего требовал другую машину или клал на стол начальника заявление на расчет. Работать, так или иначе, было надо и поэтому водил "Челиту" обычно кто-нибудь из техников. Последние два месяца, с начала полевого сезона, Вадим. Сейчас он чувствовал нечто похожее на ревность к новому шоферу - молодому незнакомому парню. И понимал его - раз заглу­шив, завести "Челиту" было проблематично.

Змейка, наконец, успокоилась, заняв нормативное положение в тонкой координатной сеточке. Лешка отвернулся к пульту. Механически пробежался еще раз по группам.

- Резо, давай, - щелкнул клавишей, - внимание на "косе"! - опустил тонармы. - Приготовиться. Даю отсчет: Три. Два. Один, - пустил барабан с лентой, - огонь!

Под станции дрогнул. Через открытую дверь Вадим увидел за дальними бурунами взметнувшийся, тут же опадая, фонтан земли и грязи и секунды через две донеслось знакомое "ду-дум-м!.." взрыва.

В наступившей тишине особенно отчетливо слышалось жужжание аппаратуры, сухой шелест ленты. Со взрывом не кончилась, а началась самая важная, хоть и невидимая, не зависящая от людей, часть работы.

Лешка, не глядя, протянул руку назад, где на привычном месте лежали сигареты, чиркнул спичкой, а в это время рожденные взрывом сейсмиче­ские волны мчались сквозь километровые толщи пород, прошивая отложения кайнозоя, известняки и доломиты мела, юрские песчаники, погружаясь все глубже в пучины времени, в считанные мгновенья нанизывая на себя десятки и сотни милли­онов лет, чтобы, отразившись от геологических струк­тур, чуть ощутимо тряхнуть катушечку сейсмодетектора и осесть магнитным импульсом на ленте. Импульсом, хранящем память обо всем, что произошло за эти миллионы лет на нашей такой старой и вечно молодой планете.

Барабан провернулся на один оборот и стал. Жужжание смолкло. Пятнадцать секунд. Цикл.

Руки доведенными до автоматизма движениями переключают аппаратуру на перезапись. Зевать некогда. Через четыре-пять ми­нут следующий выстрел. Поползла бумажная лента, дернулось перо самописца.

Лешка хрустко потянулся и выпустил в потолок тонкую струйку дыма.

- Ну что, закуришь, Вад?

- Спасибо, Леша, не тянет.

- Совсем не тянет?

- Совсем.

- Это, Вадик, самовнушение, но не надолго. Ты же всего третий день не куришь. Первая неделя терпимо, а потом взвоешь, по себе знаю.

Перо механически черкало бумагу. Четко щелкали переключатели каналов.

- А денек и впрямь бестолковый какой-то. Так пойдет, больше двух перестановок сегодня не получится, а Калмык и так в отрыве на полтора километра.

С Вовкой Калмыковым, начальником второго отряда, у них было неофициальное соревнование с призом в ящик молдавского "Каберне" по итогам месяца. Режим работы - двадцать дней в поле, десять отгулов, и в последний день перед отъездом - традиционная "отвальная". За счет проигравших.

- Думаешь, он больше сделал? Что в отрыве, так у него всю неделю ровная степь шла, а сегодня тоже в буруны влез. Да и ветер, песок.

- Ветер, ветер... Вчера тоже был ветер. И позавчера. Что, о погоде поговорим?

Лешке хотелось поговорить. Вадиму не хотелось, и поэтому он сказал:

- Квумп.

- Что такое "квумп"?

- Слово такое. Я придумал.

- И что оно означает?

- А ничего. Просто слово.

- Просто слов не бывает. Каждое слово должно что-то означать.

- Ну, я же сказал. Значит, бывает.

- Это не слово, а так... Буквосочетание.

- "Сначала было Слово", слышал такое? "И слово было Бог". Что оно означало, когда кроме него ничего не было? А что оно сейчас означает, тебе толком ни один поп не объяснит, у каждого свое представление. Для атеистов его вообще нет, а слово - вот оно. Вот ты, к примеру, в бога веришь?

- Нет, конечно!

- И что же означает то, чего нет? Внятно растолковать можешь?

- Н-ну... Да иди ты! Демагог.

Против столь же убийственной, сколь и идиотской, логики возражений у Лешки не нашлось, и он замолчал. Поговорили. Интеллектуально и весьма содержательно.

Май здесь самый ветреный месяц. Степь, полупустыня. Все открыто. И песок. Приборы плотно не воткнешь - качаются, падают. Приходится мотаться взад-вперед по "косе", переключать, закреплять.