Лешка посмотрел в открытую дверь станции:

- Вроде стихает, а Вад? Закон подлости малых вещей - только отстреляемся, он стихает. Переставимся, снова задует, вот увидишь!

На гребне дальней песчаной гряды показался взрыв-пункт, тяжело перевалился и скрылся в ложбине.

- Ты скоро, Вадим? Резо сейчас подключится.

- Кончаю. Последняя группа идет.

- Слушай, тебя серьезно курить не тянет?

- Да нет, тянет, конечно, но ничего, терпимо. Конфетки сосу.

- А я вот не могу. Несколько раз пробовал бросить, больше двух недель не выдерживал, сейчас уже и не пытаюсь. Ты давно куришь?

- Года три. Нет, скоро пять уже. После армии начал. Дембель отмечали, в компании все курят, ну и я попробовал. Потом девчонка попалась курящая. Как втянулся, сам не заметил.

- А... Ну, это не срок. Я вот с двенадцати лет смолю.

Зуммер вызова.

- Все, Вад, кончай. Стреляем.

Лешка щелчком выбросил в дверь окурок, взял трубку, одновре­менно проверяя подключение групп:

- Алло, Резо? Порядок? Ну, поехали. Нет, подожди. Вадим, быстро на "Челиту" и смотайся на вторую группу, это где "мальчик" отор­ван. Снова отключилась. Может, от сотрясения, бабахнуло-то рядом. Возьми тестер, прозвонишь.

Вадим натянул рубашку, завязав ее узлом на поясе.

Валера, новый шофер с "Челиты", лежал в тени кузова, надвинув на глаза кепку. Услышав шаги, поднял пальцем козырек, увидел подбегавшего Вадима и встал.

- Лежи, лежи, отдыхай. Я сам.

Вадим любил поводить. Прав у него не было, да какая тут, на фиг, инспекция?

Вторая группа была почти в самом начале косы. Еще из машины увидел болтающийся на ветру проводок. "Кажется, это Лариса ставила, - подумал он, проверяя тестером проводимость, - надо будет сделать "внушение". Это не первый раз".

На "косе" работали одни девочки. В основном, практикантки из нефтяного техникума. Ребят ставили помощниками бурильщиков.

Из окошка стоявшего метрах в тридцати взрыв-пункта высунулась курчавая голова Резо:

- Что случилось, Вадик?

- Группы нет.

- А... - голова скрылась.

Вадим соединил контакты, прикрутил для надежности, и почти тотчас ветер донес далекий, искаженный мембраной Лешкин голос:

- Внимание, на косе!

Он заглушил двигатель и встал рядом с машиной.

"Ду-дум-м!.." Земля резко ударила по ногам. Вадим увидел, как подпрыгнул стоявший с наветренной от выброса стороны взрыв-пункт. В степи вырос двадцатиметровый черный столб. В первое мгновение плотный и монолитный, он застыл на секунду, и вдруг распался по ветру широким грязным полотнищем, осыпаясь и засты­вая на пологом песчаном склоне вытянутым серым пятном.

Подошел Резо.

- Опять Ларискина группа? Слушай, Вадим, почему ты ей "втык" не сделаешь?

- Уже думал. Ничего, исправится.

- Так она у тебя до полной победы коммунизма исправляться будет. Мягкий ты какой-то!

Послышалось урчание двигателя, и рядом остановилась водовозка. Открылась дверца, и на песок с ружьем в руке соскочил возбужденный Генка. Вадим почему-то недолюбливал этого развязного, с нахальными глазами, парня, хотя почти не знал его - в партии Генка работал первый сезон.

- Видал?! - Генка ткнул стволом на бочку, к которой ржавой прово­локой была прикручена сайгачья туша, - километров десять гнал! Там стадо, не сосчитать!

Крупная горбоносая голова с мутным остекленевшим глазом бессильно свисала, касаясь фаркопа.

Вадим не нашелся, что сказать. Выручил Резо:

- Ты что, дорогой? Охота запрещена, знаешь? Не сезон. Но ты же у нас настоящий мужик, да? Добытчик! Что тебе закон-не-закон, сезон-не-сезон? - Голос у него был почти ласковый, только явственней слышался грузинский акцент. Генка работал недавно и еще не понимал, что это значит.

- Да брось, Резо! Где ты тут охотнадзор видел?

- Вах, прости, дорогой... Не подумал, что таким, как ты, чтобы просто людьми оставаться, непременно надзор нужен.

Вадим с тоской огляделся. Ну почему, почему всегда так полу­чается, что в нужный момент он не находит нужных слов? Почему теряется, чувствует себя таким беспомощным перед наглой непробиваемой убежденностью, что кому-то можно то, чего нельзя остальным? А то и просто перед обыкновенным хамством, когда в магазине пьяный мордоворот без очереди прется к прилавку, распихав старушек с авоськами. Он - здоровый бугай, выигравший когда-то первенство города в полутяже.

Так было всегда. Всегда он искал какие-то оправдательные, смягчающие формулировки, вместо того, чтобы сказать подлецу, что он подлец. Подонку - что он подонок. Даже когда однажды в парке он стоял в очереди за мороженным, а тем временем подвыпив­шая патлатая шпана пристала к ожидавшей его на лавочке девушке, он до последней секунды пытался что-то объяснить, уговорить, делая вид, что не замечает откровенную грубость, мат, понимая, что это бесполезно и презирая себя. А эта мразь наглела все больше, принимая его нежелание драться за трусость. Потом, после этой последней секунды, когда девушка вдруг расплакалась, они поняли, что это не так, но она все равно ушла, обозвав его на прощанье тряпкой.

А следовало просто размазать мороженное по самой широкой харе, а потом бить. Сразу. Молча.

Почему вот сейчас не он, Вадим, говорит эти слова, а Резо, который на полголовы ниже этого долдона и на добрый десяток кило легче. Почему?..

- Что ж ты рогача не завалил, а? Не догнал рогача? Это же самка. У нее ведь, наверное, дети есть, а дорогой? Наверняка есть. Да если б не дети, черта-с-два б ты ее догнал на своей таратайке!

- А тебе что? Чего ты-то возникаешь? Твой что ли сайгак? Завидуешь, так и скажи, - Генка все еще ничего не понимал.

- Резо, - Вадим услышал свой голос, и ему стало противно, - может не надо? Ну его к чертовой матери, пускай едет.

- Ты стой, молчи. Этот словами не поймет. Здесь нужно вырабо­тать условный рефлекс.

Резо шагнул вдруг вперед, взялся за ствол ружья, вырвал его у неожиданно растерявшегося Генки и швырнул на песок. Побелевшими от ярости губами выдохнул:

- Ты, наверное, очень голодный, да?! Сейчас я тебя покормлю.

- Ты чего, Резо, ты чего?.. Эй, Вадим, скажи ему! Чего он распсиховался? Я же не для себя, для всех... Приедем на базу, на кухню отдам.

- Резо, все, хватит. Брэк, - мордобоя еще на профиле не хватало, - конечно, отдашь, Гена, не выбрасывать же его теперь. Только, пока сезон не откроют, пукалку твою я здесь что б больше не видел. Увижу - разобью о твою же дурацкую башку. Любопытно, что крепче окажется. Понял?

- Да понял я, понял... В том году у Мазура работал, весь сезон только на сайгачатине и жили, и никто не выступал.

- У Мазура, может, так было, а здесь нет. Я хочу, чтобы ты это хорошо понял.

Вадим круто повернулся и зашагал к "Челите".

Вернувшись, он, не заходя, заглянул в дверь станции. В полу­мраке слышался шелест ленты, через равные интервалы времени сухо щелкали переключатели каналов.

- Переписываешь?

- Не. В хоккей играю. Что так долго? Резо там не помер?

- Да, так... Сейчас подключится.

Лешка повернулся и внимательно посмотрел на Вадима.

- Генка?

- Генка. А ты что, тоже видел?

- Мимо проезжал. Не остановился только. Ну иди, отдыхай, я сам сработаю.

В тени у станции на подстилке лежала Каринка. Вадим подошел и сел рядом.

- Ты что, не загораешь, Карин? - на ней был успевший выгореть на солнце ситцевый халатик. Обычно девчонки работали в одних купальниках. Опять-таки, в отсутствий высшего начальства.