– Не бурчи, девочка. Есть еще кое-что. Герд узнал, что выборы состоятся через неделю, седьмого октября. Так что не вздумай соваться в город.

Киану присел совсем рядом, будто мамочка перед сном давала напутствия ребенку и желала спокойной ночи. Он принялся поправлять не одеяло.

– Ты же знаешь, Киану: что-то вот-вот случится.

– Сета осадят, и все закончится.

Меня раздражали его движения, и я схватила его руку, чтобы унять их. Ладонь оказалась удивительно теплой. Него были длинные, музыкальные пальцы и, если бы не тяжелые времена и иные обстоятельства его жизни, его учили бы не лазать по горам и метать камни с ножами, но нотной грамоте.

– Совсем околела,– улыбнулся он.

– Киану, – я задумалась, – помоги мне завтра. Я не смогу тут сидеть, зная, что Сет, отец Вита и остальные бастуют. Я хочу знать, что именно там происходит.

– И думать забудь, – он выставил вперед указательный палец и нагнулся к моему лицу. – Тебя запросто схватят и утащат к комитетникам. Вот там тебе уже ничто не поможет.

Резко села на постели, разозлившись.

– С каких это пор ты печешься о моей безопасности?! Ты смеялся, когда я падала, и отворачивался, когда я нуждалась в поддержке! Не вздумай отрицать! – теперь я выставила вперед указательный палец.

Киану насел на меня, огородив двумя руками, так что я могла только дышать – и всюду видеть его божественно красивое лицо.

– Подумай своей неуемной рыжей головой: там опасно. Мы зашлем туда Натаниэля – у него-то побольше в этом опыта – ну или еще кого, кроме него; но ты туда не пойдешь, поняла? Если надо, я сам привяжу тебя к этой кровати. И не надо на меня смотреть такими злыми глазами.

Я жутко злилась на себя за то, что рассказала ему о намерении. Он напугал меня своими предостережениями; и ведь знал, гаденыш, что манипуляция страхом – самое действенное оружие против меня. Не будь его опасений, я бы без зазрения совести отправилась на поле боя, но добилась бы того, чего хотела. Но если уж бесстрашный Киану заговорил об опасности – стоило вдвойне прислушаться. Он умел находить рычаги действия и бездействия, – совсем, как Герд.

– Не дуйся. Ложись спать, – он снова принялся поправлять мне одеяло.

Я съехала вниз и отвернулась от него в сторону окна. Киану накрыл меня одеялом, положил руку на плечо и нежно поцеловал в щеку. От неожиданности чуть не завопила.

– Сладких снов, девочка, – хихикал он, точно малолетний дурачок, скрываясь за дверью.

– Иди к черту! – хотелось чем-нибудь запустить, но под руку ничего не попадалось.

Я даже не слышала, как он двигался по коридору, до того бесшумно он совершал все действа. Хитрый жук!

Впервые в жизни мы поговорили просто так, без глупых амбиций и никому ненужной грубости. Впервые он меня понял, и, казалось, искренне хотел помочь. Что это с нами творилось такое? Неужели повзрослели?

Оставалось не так уж много часов для отдыха. Красная, как рак, я накрылась с головой и приказала себе отложить эти мысли, по крайней мере, до утра.

Наутро у меня просто не нашлось возможности думать: Герд велел нам уходить на пробежку, а после – проверить силки. К счастью, меня отправили с Руни; мысли ее занимало что-то невероятно важное, оттого мы перекинулись всего парой слов. Я высматривала силки и все время прислушивалась; это был слишком беспокойный день, чтобы вести себя спокойно.

Натаниэль ушел на рыночную площадь, чтобы выведать что-нибудь о бастующих, однако раньше полудня в Долину не возвратится, и, следовательно, ничего пока не узнаем. Герд, хоть и довольно слаб, просил сделать перевязку и помочь надеть куртку, после чего также скрылся в неизвестном направлении. Я держала себя в руках, хотя и злилась на это «общественное» молчание. Но, кажется, моей проблемой была не только необходимость преодолеть страх, но и привыкнуть к тому, что ничего не значу. Собственная незначительность угнетает хуже любого оскорбления.

Я вспомнила о Каре, о том, как ей, быть может, еще более одиноко и ужасно, чем кому бы то ни было из нас. Нас не вырывали из привычной среды и окружения и не заставляли работать на заклятых врагов. Она бы многим со мной поделилась, если бы могла.

Руни молча указала на силок – такие устанавливал только Киану: сложные, запутанные, чтобы посторонние трижды его прокляли, прежде чем додумались нести местным властям на экспертизу и отпечатки пальцев. А, впрочем, многого они бы этим не добились: Герд стер Киану подушечки, так что они не идентифицировали личность. Я знала, что по всему миру только несколько человек родились с подобным дефектом, и я в том числе. Необычный дар для мертвой души, не так ли?

Сняв силок и уложив тушку зайца в холщовый мешок за спиной, я еще раз осмотрела свои руки. У Киану они изящные, точно у какого аристократа. Интересно бы поглядеть на его родителей или родословную. У меня ладони широкие, как у простого крестьянина, а пальцы довольно коротки, да и ногти не в пример благовоспитанной барышне, сразу видно, не сплю до полудня и не читаю глянец. Мир, в котором мы жили, резко контрастировал с тем, что расположился всего в трехстах километрах от нас. Земля под белыми крыльями могла бы стать утопией, если бы не пять провинций тружеников. Я усмехнулась.

– Чего это ты смеешься? – обидчиво спросила Руни. Вот уж кто по праву может зваться малышкой, так это Руни, с ее белесыми кудряшками и очаровательной улыбкой с ямочками.

– Вспомнила хорошие времена. Если такие были, конечно.

Руни не оценила шутку. Странно, что Киану ничего мне не рассказал: у этих двоих снова что-то произошло.

– Руни, ничего не хочешь мне рассказать?

Мы уже намеревались входить и возвратиться в Долину, но остановились у малинника. Ягоды никто не собирал, и они высохли. Но в память о былых, куда более спокойных временах, я не могла пройти мимо.

– Все утро ты сама не своя. Кто тебя обидел? – я скинула тяжелый мешок и присела на пень.

– Ты.

Я опешила.

– Да мы от силы пять слов друг другу сказали.

Руни глубоко ушла в себя, смотря на ягоды

– Это все… не ты… ты не виновата… это Натаниэль…

– Нат? – воскликнула я и улыбнулась. – В чем же может быть проблема? Вы помиритесь, – с полной уверенностью говорила я.

Нет на свете ничего более само собой разумеющегося, чем союз Руни и Натаниэля. Они всегда вместе; сколько помню их детьми, постоянно бегали по лесу, учили уроки, выполняли задания, дулись на Герда – и ничто не нарушило бы этого факта, не будь лицо Руни столько печальным.

– Ты не понимаешь, Кая, – жестко возразила она. – Мы не можем быть вместе. Натаниэль этого не хочет.

– Не может быть, – ох уж это сомнение в собственном голосе. – Чего же он тогда хочет?

– Тебя.

Поначалу я старалась переварить ее слова, а когда весь их смысл дошел, наконец, до сознания, выпалила:

– Руни! – встала и принялась собираться.

– Это правда, Кая! – крикнула она. – Я тебе не лгу!

– Да чушь собачья! При чем тут я? Мы можем жить под одной крышей, но ты не хуже меня знаешь, что творилось в последние недели.

– Я тоже так рассуждала, пока до меня не дошел смысл слов Ната.

– Каких еще слов?

– Он сказал: «Мне нужно другое».

Я шагала впереди, не давая ей возможности поравняться и заглянуть мне в лицо. Мы шли шумно, тяжко ступая и громко разговаривая – почти кричали – что было недопустимо за пределами Долины. Нас могли услышать или еще хуже – увидеть. Мы рисковали всегда, но всегда соблюдали осторожность.

– Руни, я пас в этой игре, – я подняла руки, давая понять, то не являюсь предательницей или кем она меня теперь считает.

В ушах зверело – хорошо бы сейчас выполнять монотонную работу или лежать где-нибудь в тишине.

Быстро добравшись до Долины, я наспех зашагала в сторону дома. Геолокация выигрышна: он не виден практически со всех сторон; только Герд мог выбрать себе подобное пристанище. Он сам выбирает, когда ему быть видимым, а когда скрываться в тени.