– Раз здесь все свои, опасаться нечего.

– Так вы будете читать листовку или нет? – закричал один из братьев.

– Да, давай уже! Читай!

Он достал тонкий газетный лист, на котором с двух сторон печатались небольшие статьи. Действие народных группировок-партизанов, не иначе.

– Слушайте!

«2050 год, Белая Земля.

Решил я летом съездить в гости к родственникам за пределы родины, было глупо этим не воспользоваться: я же ещё в прошлом году оплатил налог на лето на два года вперёд. Денег у меня не было, ибо я безработный плательщик налога на тунеядство, посему решил одолжить у друга. У меня целых три товарища! На самом деле больше, но в этом квартале я заплатил налог на дружбу только на три персоны. Друг согласился, и я с радостью отправился в банк оплачивать налог на долг, где у меня взяли комиссионный сбор в двадцать процентов. Итак, в руках оказалась определённая сумма в иностранной валюте. Я решил не платить налог на владение иностранной валютой и очень об этом пожалел, поскольку позже заплатил штраф за неуплату этого налога.

Надо ехать на вокзал, брать билеты на поезд. Добрался я пешком, заплатив тротуарный сбор. Очередей в кассы у нас не бывает, т.к. Правительство решило, что очереди – это плохо и ввело заградительные пошлины на очередь. Купив билет до Метрополя, я его перепроверил, ведь в стоимость билета должны быть включены все пошлины, налоги и сборы; самое главное, чтобы был уплачен сбор на рельсы, иначе могут высадить в лесу. Нет, я не боюсь волков или остаться один посреди пути, просто у нас есть налог на посещение леса, а он для меня неподъёмный.

Ура! Я в Метрополе, хожу по министерствам собираю справки, разрешения, заявления и т.п. для выезда за границу. Главное не запутаться, сколько и кому заплатить госпошлин. Иностранное посольство почему-то отменило визовый сбор для наших граждан, и визы начали давать в день обращения. Что за бесхозяйственность и расхлябанность, подумал я. Заграницу я решил лететь на самолете. Да, дорого, но это был мой последний шанс полетать на самолёте – через полгода вводится налог на воздух. Этот налог будет применён как к людям, вдыхающим воздух, так и к технике, которая для работы его потребляет. Но на этом буду завершать своё письмо, ибо на передачу как устной, так и письменной информации у нас тоже имеется свой налог».

Во время чтения все падали со смеху под лавки, вспоминали кто молодость, кто детство, когда времена еще стояли несколько иные. По окончании раздались бурные аплодисменты и посыпались комментарии:

– Кто этот талант? Дайте его сюда! Расцелую!

– Отлично подмечено!

– Такое бы письмо да самому Правителю!

– Ну в точку! В точку!

– Вот же чертов сукин сын! Как тонко, мать его, как тонко!..

И смех. Всюду стоял искренний, громкий, безудержный смех. Смех простых крестьян, кто только и знает, что напиться после работы да посмеяться с подпольной газетенки.

– Ну, хватит, хватит, товарищи! Пора и честь знать! Дело-то важное. На чем мы остановились?

– На новом налоге, – подсказала Лия.

– Вы слышите, псы подворотные? Налоги обсуждаем!

– Нам надоело! – ревел кто-то в толпе.

– Знаю я вас, шакалы! Слушайте меня! Я думаю, мы терпели достаточно, чтобы поднять бунт. Сколько минуло лет с тех пор, как наши отцы пытались что-то изменить? Двадцать пять лет. Вы слышите меня? Двадцать! Пять! Лет! Теперь настала наша очередь постоять за наши семьи и детей, жен, дома и свои права. Наши отцы потерпели неудачу, но теперь мы, иное поколение, просто обязаны возвратить нашу землю, наши жизни. Мы должны сказать им, что мы такие же люди, как все они – все те, кто спит на пуховых перинах и ест из гребаной серебряной посуды. Мы должны сказать им, что мы не рабы. Мы люди, из той же плоти и крови, и мы хотим жить, а не выживать. Постепенно, спустя долгие годы, у нас отнимали все: сначала свободу слова, затем деньги, обесценили наше рабочее время, запретили покидать государство, беженцев возвращали с позором… И теперь у нас не осталось ничего – кроме семей и веры. Мы не обязаны умирать от безысходности. Но единственный способ донести до них эту мысль – устроить забастовку! Наш мел, глина, цемент – все, что мы производим – бесценно для Метрополя. Наши горы – это не только наш хлеб, но и наше укрытие. Мы должны взбунтоваться снова, мы должны сказать им…

– Да!

– Да!

– Верно! – кричали люди.

– Хватит молчать! – подхватывали с галерок.

Говорил Сет более, чем убедительно. Помощник редактора в ранней юности, красноречия ему оказывалось не занимать. С годами знания притупились, и утратились нужные слова да обороты, но того чувства, с каким он вел людей, оказывалось вполне достаточно, чтобы именоваться бравым лидером.

– Нам нужен план, – произнес Лурк в общем гуле разъяренных голосов.

– Да! У меня есть план!

– Вит, – я дернула его за рукав, – Вит, они не могут… – я посмотрела на него.

Его бедную голову занимало теперь два вопроса. Сет продолжил:

– Слушайте все! Вы должны передать всем те, кто согласен бороться за свободу, всем тем, кому небезразлично наше будущее и кто хочет жить! Пусть те, кто вас послушается, не устрашаться иного исхода, пусть они идут до конца, борясь со всем, что предстоит. Сограждане, это только начало! Помните, дети мои, это только начало! Завтра утром мы отправимся на работу, как и всегда. Мы будем вести себя, как и всегда. Но когда нам велят работать – мы ничего не станем делать. Мы соберемся вместе – воедино! – и попросим нас выслушать. Мы не должны вести враждебно. Мы всего лишь хотим диалога, понимаете? Никакой агрессии, зарубите себе это на носу. Говорить стану я.

– А если они не послушают? – спросил Лурк.

– Мы не приступим к работе. Вы должны понять: мы идем за диалогом, за мирным диалогом, за переговорами – не больше. И мы не уйдем без этого, всем понятно? Если мы сдадимся, прося диалога – чего вообще мы тогда стоим?

С каждым словом речь его приобретала неудержимую пылкость. Он распалялся все больше и больше, пока остальные не заразились его идеей окончательно, точно смертоносной холерой. Они все – отчаянные безумцы – заглядывали ему в рот, начинали вторить, одобрительно кричать, бить кулаками и топать ногами. Еще немного – и они бы взяли дубинки и отправились в бойню.

Но Сет казался сообразительным лидером. Движением рук он усмирил зародившееся пламя, оставив огонь гореть до нужного часа.

– Помните: никакой агрессии. Оповестите всех, кто готов бороться, и не принуждайте тех, кем владеет страх. И да пребудет с нами Господь! И да поможет нам Его священная рука!

– Армина?

– Вит, они не могут этого сделать! – перекрикивая поднявшийся шум, повторила я. – Их убьют, ты же знаешь. Власти не будут церемониться. Не то время. То время давно прошло. А твой отец… неужели и он участвует во всем этом?

– Армина, – устало протянул он, – они много лет искали повод, но каждый раз что-то от них ускользало. Они не упустят эту возможность, – он задумался, смотря куда-то мимо облезлых стен. – Если не они, то кто?

– Я ушам своим не верю, – резко поднялась и отправилась к Сету. – Сет, ты не можешь повести этих людей на погибель, – он зорко на меня глянул. – Сет, у них есть семьи. Дети, – я смотрела в его выцветшие глаза, многодневную щетину, усталое лицо – и пыталась взывать здравому смыслу. – Сет, это не вернет тебе твою собственную. Ты меня слышишь? – в те секунды, сквозь крики и буйства самых обычных граждан я осознала, что его рассудок канул в небытие вместе с погибшим сыном и женой, уничтоженной властью Правителя.

– Я не веду их на смерть, – отстраненно ответил Сет, раненый упоминанием семьи. – Они идут добровольно.

Рядом стоял Лурк с женой; еще несколько человек стали обращаться лицами к нашему диалогу.

– Сет, все это гораздо больше, чем просто бунт. Вы разжигаете ненависть. Сет, опомнись: чтобы остаться в живых, нужно гораздо больше, чем смелость. Вас изобьют, а потом отправят на каторжные работы. И это в лучшем случае.