По рядам пробежал взволнованный шепот. На телевидении действовало строгое ограничение на военные кадры и печальные новости с полей сражений, чтобы не пугать женщин и детей, но считалось важным держать мужчин в курсе событий. Верных мужчин.

На огромных экранах появился смуглый араб с жестоким взглядом, низкими кустистыми бровями и черной бородой. Руперт знал, что иногда портреты врагов меняли, чтобы придать им более свирепый вид, или добавляли неандертальские черты, чтобы они выглядели варварами. Он понимал, что таким способом американцам напоминали об угрозе, когда они успокаивались.

Зрители встретили фотографию араба сердитыми возгласами и криками.

– Он называет себя шейх Мухаммед аль-Таба, – продолжил пастор Джон. – Сообщают, что у него могут быть сотни тысяч последователей-радикалов, вероятно, полмиллиона во всей Северной Африке.

Зал ахнул, обескураженный новостями.

– Видите, что это за люди? – спросил пастор Джон. – Они не успокаиваются. Они готовы следовать за любым безумцем, который встанет и скажет: «Идите убивать». Я знаю этих людей. Я сражался с ними в Вавилоне, в Иерусалиме и дошел почти до Москвы, я как следует изучил их, – на слове «изучил» пастор ударил рукой по трибуне.

Руперт верил ему. У пастора Джона было много Пурпурных сердец и Крестов славы[3], большинство из которых он получил, воюя в городах и пустынях на Ближнем Востоке. После катастрофы в Колумбусе Закон о ложных и инородных религиях предписывал государственную сертификацию всех религиозных лидеров. Новая церковь Святого Духа, похоже, предпочитала пасторов с большим опытом военной службы. Один из помощников пастора как-то объяснил, что человек нигде так не приближается к Богу, как на поле битвы.

– Они не остановятся, пока не заставят всех нас молиться своему ложному идолу в Мекке! – Голос пастора Джона задрожал от гнева. – Это великое столкновение, последнее столкновение в истории человечества. Мы или уничтожим врагов, или будем преклонять колени перед дьявольским черным камнем пять раз в день.

Толпа яростно заревела в ответ.

– Итак, я хочу, чтобы вы знали, что я поддерживаю возобновление миссии в Египте. Сейчас, когда я говорю с вами, мы посылаем в Каир двадцать батальонов. И я молю Бога, чтобы туда отправились еще двести батальонов. Этого радикального фанатика нужно остановить прежде, чем он обратит свою армию против нас. С вашей поддержкой и молитвами наши храбрые войска сокрушат этого ложного пророка, искусителя, врага Господа и пронесут священный факел истины в самые темные уголки мира.

Руперт поймал себя на том, что кричит вместе с остальными, потрясая кулаками.

Пастор Джон продолжал описывать нового врага, его богохульное учение, одержимость войной, говорил о том, как безумный шейх требует бездумного подчинения, мечтает о мировом господстве и творит зверства против невинных людей. Когда мужчины выслушали военные новости, в которых каждый поворот сюжета разжигал всеобщее ликование или враждебность, пастор призвал их к заключительной молитве.

– …Господи, сделай нас такими же сильными и несгибаемыми, как наши предки, готовыми сражаться за Тебя, пока армия дьявола не будет уничтожена на земле. Мы молим, чтобы наши языки говорили лишь правду и чтобы Ты позволил нам расслышать шепот инакомыслящих, чьи лживые и нечестивые голоса стремятся развратить наши сердца и затуманить глаза в великом крестовом походе. И когда мы услышим их, Господи, пусть это послужит нам напоминанием, что змей-искуситель по-прежнему среди нас и что его нужно размозжить каблуком праведности. Помоги нам искоренить злобный и лживый ропот в наших рядах, Господи, и сделай нас единым народом, стоящим за тебя плечом к плечу. Защити и ободри нашего дорогого президента и отважных бойцов, которые ведут войну с силами зла. Во имя Господа. Аминь.

– Аминь, – произнес Дэниэл, и его голос был неразличим среди десяти тысяч других.

В субботу Мэдлин устроила вечеринку в саду, где угощала сыром дам из Христианского общества садоводов, в котором она состояла. В гости к Рупертам пришли два десятка женщин в возрасте от двадцати до шестидесяти, в одинаковых весенних платьях, и их мужья. Гостьи расположились в шезлонгах на задней террасе, ели висконсинский бри и болтали. Бог знает о чем можно было так долго разговаривать, но они ни на минуту не замолкали. Из динамиков, замаскированных под камни в саду, раздавался мелодичный легкий джаз, и на его фоне женские голоса напоминали Руперту щебетанье птиц.

Мужчины, как бывает обычно, собрались в доме вокруг телеэкрана высотой от пола до потолка, чтобы посмотреть игру «Доджерс». В компании чувствовалась неловкость, потому что гостей не объединяло ничего, кроме общих интересов их жен. Мужчины вяло обсуждали спорт и автомобили, выпивали и были благодарны, что могли убить время за просмотром бейсбола.

«Доджерс» выигрывали у «Пайретс» три – один вверху восьмого иннинга, и Руперт изо всех сил изображал, что увлечен игрой. Его взгляд то и дело скользил к верхнему углу экрана, где ему всегда представлялась скрытая камера. Он и сам не знал, почему ему так казалось. Скорее всего, крошечные наблюдательные устройства были рассеяны по всей поверхности экрана.

Все знали, что экраны оснащены камерами. Они использовались для видеозвонков, а в моделях подороже позволяли телевизору реагировать на жесты. Самые дорогие экраны, как те, что стояли в «Глобнете», следили за направлением взгляда и подсвечивали и увеличивали детали изображения, к которым присматривался зритель.

До Руперта доходили разные слухи об экранах. Поговаривали, что Департамент террора может следить за всем, что человек делает онлайн: какие счета оплачивает и какие телешоу смотрит. Это ни для кого не было секретом. Еще Руперт слышал, что Департамент мог тайно активировать экраны, даже если они были выключены, чтобы наблюдать за людьми в их собственных домах.

Но самым страшным предположением было, что камеры постоянно ведут запись, и Департамент террора хранит все данные в огромном архиве где-то глубоко под землей в пустыне, или на крайнем севере Аляски, или в Аппалачах (каждый, кто хлебнул лишнего и осмелился завести разговор на эту тему, выдвигал свою версию). Если человек привлекал внимание сотрудников Департамента, они могли изучить всю его жизнь, чтобы уличить его в недостатке патриотизма или сочувствии врагу и даже проверить личные разговоры через поиск по ключевым словам.

Никто не знал, на что способен Департамент террора, потому что он действовал под непроницаемым черным щитом национальной безопасности. До граждан доходили лишь редкие слухи и сообщения в новостях: «Департамент террора арестовал группу левых террористов в Сан-Диего». «Левый» обычно означало «латиноамериканец». «Джихадистами» называли выходцев с Ближнего Востока, а «империалистами» китайцев.

Когда «Доджерс» заняли питчерскую горку, в дверь позвонили. Ветряные колокольчики заиграли мотив «Иисус любит всех детей». Мэдлин отказывалась менять мелодию звонка, хотя могла выбрать из тысячи вариантов одним нажатием кнопки. Руперт считал, что за четыре года Иисуса должно затошнить от этой песенки.

Руперт вышел в коридор и увидел через дверное окно Салливана Стоуна. Он радостно махал рукой, как будто его здесь ждали. Руперт пошел открывать. Он был растерян и не мог придумать правдоподобного объяснения, почему Салливан заявился на вечеринку его жены.

Домашняя система Руперта опознала Салливана, и приятный голос сверху объявил: «Салливан Стоун с гостьей Брендивин Хоуп. Мисс Хоуп в Вашем доме впервые. Она малоизвестная артистка. Салливан Стоун – ваш коллега в телекомпании «Глобнет». Оба пришли без приглашения».

Руперт помедлил и закатил глаза перед тем, как распахнуть дверь. Имя Брендивин Хоуп показалось ему смутно знакомым, в основном потому, что оно было чересчур экзотическим даже для артистки. Наверное, это очередная модель-певица-актриса, которые вечно кружили рядом с Салливаном. Все они были соблазнительны и интересовались только собой, а Салли со спокойным безразличием менял их как перчатки. Девушки такого сорта по старой памяти стекались в Лос-Анджелес, потому что некогда он был столицей шоу-бизнеса, хотя давно уступил этот титул Токио и Мумбаю. Департамент террора держал вымирающие киностудии под строгим контролем.