В остальном культ состоял из песнопений, молитв, проповедей, предназначенных для укрепления веры верующих и обращения неверующих, и постов, порой очень строгих и продолжавшихся иногда до месяца. Были также публичные исповеди: верующих — «избранным», «избранных» — друг другу и общая исповедь всей общины по случаю праздника Бемы. Название этого праздника означает «кафедра, престол» и намекает на символический престол, с которого Мани распространял свое учение. Поэтому церемонию проводили перед высоким помостом, где якобы находился пророк. Другая церемония, сопровождаемая песнями и молитвами, проводилась в память страстей Мани и его вознесения в царство Света.

Вопрос о манихейских храмах все еще остается спорным. Аутентичных храмов манихейской религии не обнаружено. По свидетельству святого Августина, имевшего больше прав говорить об этом, чем кто-либо другой, у манихеев были места для собраний, а также храмы. Таким образом, он проводит различие между теми и другими. Предполагают, что манихейские храмы были очень простыми постройками без всякой отделки. Идея, которая, видимо, преобладала, заключалась в том, что строгость стиля может позволить войти в непосредственный контакт с духом Света. Поэтому позволительно думать, что эти храмы прежде всего были местами — аналогичными друидическим святилищам на открытом воздухе, — выбранными на основе определенных критериев, которые остаются очень загадочными, но были связаны со светом, а значит, с солнцем. Вот почему можно говорить о «солярных храмах» и утверждать, что Монсегюр когда-то был если не храмом, то, по крайней мере, солярным местом: известно, что ориентация крепости на восток в течение всего года указывает через Пеш-де-Бюгараш на среднюю точку восхода солнца.

Согласно манихейскому мифу, Солнце — это остаток духовной субстанции, не загрязненный злом во время пленения Ахурамазды материей. Но к тому же солнце, как и в митраизме, является самым совершенным символом духовного Света, в точности как крест у христиан. Не забудем, что крест, который мы обнаружим в Окситании как наследие галльского народа вольков-тектосагов, — очень древний символ солярного происхождения, так же как свастика и как кельтский трискель. Манихеи всегда молились, повернувшись лицом к солнцу, и понятно, почему так стараются связать катарский культ и «культ» Грааля (описанного Кретьеном де Труа как ваза, испускающая чудесный свет) с древним культом Солнца, которое рассматривалось одновременно как символ духовного Света и как видимое проявление Божественного.

Итак, манихейство выглядит учением, отмеченным высокой духовностью, попыткой дать связное объяснение миру, ставшему добычей противоречий и Зла. Можно утверждать, что это совершенно самостоятельная, специфическая религия. Но, как ни странно, в разные времена на манихейство обрушивались самые жестокие гонения. Диоклетиан в 297 году призвал бороться с манихеями, которые начали распространяться в Италии, Галлии и Испании. В 389 году Феодосий велел осуждать их на смерть.

В качестве организованной религии манихейство находилось при смерти. Христианские ортодоксы нанесли ему последние удары. Но на самом деле ни одна религия не исчезает. Ее идеи уходят в тень и иногда появляются вновь в другом изложении. И поскольку проблема существования Зла все еще остается актуальной, в тот или иной день манихейские решения вновь выходят на поверхность.

В период, который называют то концом Древнего мира, то Ранним средневековьем, во всем христианском мире и окрестных регионах появилось множество самых различных сект. Сохранившаяся дуалистическая теория часто проявлялась в форме сект — наряду с догмами, унаследованными от всех возможных традиций. Так называемые варварские нашествия и смешения народов способствовали появлению этого вида синкретических систем: в мире, пребывающем в полной нестабильности и все время испытывающем перемены, очень трудно ссылаться на какие-то надежные, общепризнанные ценности. И однако люди отчаянно искали эти ценности, пытаясь найти ответ на тревожные вопросы, которые задавал себе мир.

Христианская церковь явно казалась наиболее способной обеспечить этот всеобщий характер ценностей. Но церковь тоже искала себя. Догма, которую она проповедовала, оставалась еще очень хрупкой и к тому же была результатом компромисса, достигнутого между великими богословами того времени, каждый из которых имел свой взгляд на вещи и расценивал евангельскую благую весть по-своему. Разобраться во всем этом было непросто. Только по отношению к тем, кого называли еретиками, Церковь обретала определенное единство: прежде всего — для борьбы с материальной угрозой (Церковь начала превращаться в светский институт, и в игру вступили материальные интересы), потом — чтобы прояснить доктрину, которая выглядела запутанной и не имела неколебимых основ.

Но противники Церкви были многочисленными, прежде всего внутри самой же Церкви, которую они часто обвиняли в духовном и моральном разложении. Противники Церкви как института претендовали, как водится, на роль реформаторов и защитников истины. И чтобы доказать, что они защищают истину, они при изложении своих концепций опирались на все, что могли найти в священных текстах, философских системах, нравоучительных трактатах. Так, явился некий Присциллиан, умерший в 385 году. Это был набожный испанец, проповедовавший аскетическую монашескую жизнь по примеру отшельников: этот образ жизни был позаимствован на Востоке и начал распространяться. У Присциллиана было свое толкование всего, и он произвел собственный синтез, включив в принятую им христианскую догму интересы, похожие на языческие и свойственные, в частности, древнему друидизму. Но, в отличие от кельтов, он верил в то, что в мире присутствует два противоположных начала — добра и зла, и его учение, за некоторое время нашедшее сторонников, в конечном счете обернулось дуализмом.

Около 660 года армянин по имени Константин основал в своей стране, подверженной различным культурным и религиозным конфликтам, новую секту, отличавшуюся особым преклонением перед апостолом Павлом. Ее члены станут называться павликианами и более века будут представлять собой группу свирепых воинов, против которых Византии придется бороться в то же время, когда она будет защищаться от арабов. К концу VIII века ее миссионеры, очень активные, достигнут Болгарии, и по самый XII век эта секта сохранит на Балканах сильное влияние.

Доктрина павликиан известна плохо, потому что они избегали рассказывать о ней непосвященным и даже внешне сообразовывались с культами и уставами Христианской церкви, чтобы сбить с толку противников и избежать преследований. Но известно, что эта доктрина была основана на вере в два антагонистических начала. По мнению павликиан, мир и живых существ сотворил Демиург, то есть Князь Тьмы. Они напрочь отвергали Ветхий Завет и считали евхаристию жестом, лишенным смысла. Для них крест, хоть в качестве орудия мучительной казни Иисуса, хоть в качестве солярного символа, не представлял особой ценности. Несмотря на все это, они пытались сблизиться с христианством, хотя бы затем, чтобы «подорвать его изнутри», а также чтобы разыскать в Писании аргументы в поддержку своих утверждений. Это был удобный способ обращать в свою веру, не уходя слишком далеко от Церкви, и прежде всего это позволяло создавать силу тем более действенную, что она скрывалась в тени. В результате павликиане в начале VIII века стали достаточно многочисленными, чтобы влиять на политику царств, где они жили. В верхнем течении Евфрата они даже основали колонию, которую долго удерживали вооруженной силой в стране, уже ставшей мусульманской. Когда в 878 году они были побеждены византийцами, значительное число их стало солдатами в императорских армиях, остальных же выслали на Балканы. Там-то павликиане и нашли территорию, подходящую для распространения дуалистической доктрины.

Славяне начали селиться на Балканском полуострове с VI века, создавая там разрозненные и не связанные между собой колонии. Именно болгары объединили разные славянские поселения и дали стране, созданной таким образом к югу от Дуная, свое имя. В середине IX века миссионеры, посланные Римом, принялись проповедовать Евангелие в Болгарии, находившейся на стадии славянского неоязычества. Но по откровенно политическим причинам патриарх Константинопольский, недовольный интересом Рима к землям, которые он считал сферой своего влияния, послал туда собственных миссионеров. Возникло явно выраженное соперничество между христианами римского устава и христианами греческого устава (раскола еще не было), и ситуацией воспользовались секты с манихейскими тенденциями, в первую очередь павликиане. В ходе этого нового смешения традиций и под воздействием разнородных влияний, исходящих из Византии, более или менее признанного убежища всех тогдашних еретиков, возникла новая секта — богомилов.