Все согласны, что Зороастр внес свой вклад в освобождение маздеизма от самых «фольклорных» элементов и что он постарался сделать более интеллектуальными и духовными старые мифы, почитавшиеся традицией. Так, Солнце как таковое первоначально входило в число «благодетельных бессмертных», иначе говоря, рассматривалось как совершенно отдельный архангел, в некотором роде прямой заместитель Ахурамазды; под влиянием Зороастра оно стало простым символом, олицетворением духовного Света и божественной чистоты, которой должно достичь всякое человеческое существо. К тому же заслуга Зороастра состоит в том, что он систематизировал и упорядочил древние традиции маздеизма и сделал из них связную и логичную цельность. После его смерти написали «Авесту», которую поместили под его покровительство и которая якобы излагает слова пророка, продиктованные, по утверждению Зороастра, «Великим светом». Итак, маздеизм, пересмотренный и скорректированный Зороастром, выглядит типичной религией откровения, и в иконографии Ахурамазда, первоначально чисто духовное невыразимое существо, становится антропоморфным, более понятным божеством, приобретая облик персонажа, возникающего из крылатого солнечного диска. На его вид определенное влияние оказали изображение Ашшура, бога халдеев, и культ солнечного диска у египтян.
Ведь если на Древнем Востоке имели место контакты и смешение народов, происходило и взаимодействие различных традиций. Особенно это заметно по вкладу маздеизма в иудаизм времен Иисуса. И хоть после смерти пророка зороастрийский маздеизм с бесспорным успехом развивался прежде всего в Персии, он вышел далеко за пределы Иранского нагорья. На самом деле можно заметить, что он сохранился вплоть до мусульманских нашествий VII века, то есть просуществовал веков двенадцать, что немало. Знаменитые евангельские волхвы — это жрецы зороастрийского маздеизма. Это предание символично: часть доктрины распространилась на весь Ближний Восток, оказывая существенное и длительное влияние на сменявшие друг друга, начиная с нее, религиозные системы.
Эта одновременно грандиозная и драматичная концепция борьбы Добра и Зла связна и логична; люди неминуемо должны были принимать такую веру, пусть даже с вариациями. К тому же идея финальной победы принципа Света давала надежду, как и религии мистерий, которые перевернули первоначальную греческую систему идей и проникли даже в Рим перед самым введением христианства, подготовив, впрочем, тем самым триумф последнего. Отделив злые силы от доброго и совершенного Бога, создатели этой религии сумели объяснить мир, который прежде выглядел если не противоречивым, то, по крайней мере, подчиненным влиянию одних только демонов. Кроме того, сделав окончательным итогом победу Ахурамазды над Ахриманом, жизнь наделили смыслом: отныне человек должен был служить светлым силам, чтобы ускорить победу и тем самым способствовать установлению вечного блаженства.
За несколько веков до христианской эры Ближний Восток полностью впал в застой вследствие ассирийской экспансии. Но этот застой заключал в себе нечто вроде питательной среды: под покровом глубочайшей тайны, особенно в Вавилоне или в Ниневии, между собой сообщались разные учения. Вавилонское пленение евреев произошло около 600 года до н. э., то есть в момент, когда начало распространяться учение Зороастра. Известно, что изгнание ознаменовалось временным прекращением политической жизни Израиля. Но в то же время произошла настоящая религиозная реформа. В древнееврейскую традицию вошли новые концепции. В умы евреев, доселе представлявших себе гипотетического спасителя очень смутно, проникла идея мессии, который придет провозгласить конец времен. Образ древнееврейского Шатама, сформулированный очень неясно, начал уточняться, заимствуя облик маздеистского Ахримана. В священных текстах появились ангелология и демонология, в то же время произошло определенное упрощение религиозного ритуала, крайне сложного и очень формализованного, притом этот ритуал приобрел логический смысл. Короче говоря, вавилонское пленение евреев благодаря их контактам с другими традициями и прежде всего с маздеистской позволило отточить их мышление и в первую очередь развить мистику, которой, похоже, в первые времена у них напрочь не было.
Но столь же действенное влияние маздеизм оказал и на Юго-Восточную Европу, особенно на греков. Это была эпоха, когда в Греции в религиозные обычаи и даже в менталитет стал проникать образ бога фракийского происхождения, но уже наполовину эллинизированного — Диониса. Последователи дионисийского культа, самыми выдающимися из которых были жрецы и бродячие проповедники орфических сект, ходили по греческому миру и утверждали, что зло неотъемлемо от плотского тела человека и что тело — это тюрьма для души, вечной странницы, попавшей в ловушку — в ту юдоль слез, которой является внешний мир. Значит, единственный способ избежать этой беды и не попасть в ловушки Зла — подготовить избавление для этой души, практикуя аскезу и проводя мистерии. Непосредственно из этих проповедей возник орфизм одновременно с инициационной легендой об Орфее, который сам был уроженцем Фракии — страны, где позже появятся еретики, известные под названием богомилов, которые станут прямыми предшественниками катаров.
Это не говоря уже о том, что греческая философия не избежала влияния маздеистской мысли. Пифагор, был он учеником Зороастра или не был, высказывает ту же концепцию о теле как «тюрьме души» и предается рассуждениям, близким к рассуждениям магов. Платон, хорошо знавший, что происходит в Персии и Северной Индии, излагал миф о заблудившейся душе, спустившуюся из царства Духа, из таинственной, но светлой области Высших сущностей и мечтающую только вернуться туда, откуда она пришла. В эллинистическом мире, вскоре попавшем под власть Рима, это становится общим местом: мир болен, он подчинен злым силам, материя — низшее творение, но душа имеет божественную сущность, принадлежащую иному миру, который благ. Превратившись из самой изощренной онтологии в реалистическую философию, представление о главнейшем конфликте двух определяющих начал мира стало дуалистической доктриной в буквальном смысле, позволившей честным людям найти смысл в жизни. Но объяснения, как это произошло, найти не удается. Какими бы интеллектуальными они ни были, маздеистские подходы, применяясь ко времени и к интересам людей, стали набором практических советов, как возродиться через посредство литургии, аскезы и лишений, чего у Зороастра нет.
Этот дуализм обнаруживается в религиозной системе, которая к концу периода античности приобрела большую популярность и распространилась в Западной Европе, разнесенная в основном легионерами восточного происхождения, — в культе Митры. В первые времена христианства культ Митры был столь влиятелен, что едва не вытеснил христианский культ. Между евангельским учением и учением почитателей Митры на самом деле имелся определенный параллелизм, и их основные принципы были почти идентичны.
Митра позаимствовал свое имя из первичной индийской, арийской теогонии. Известно, например, что структура архаичного индоевропейского общества выстраивалась вокруг божественной пары, образованной богами Митрой и Варуной: второй представлял духовную и магическую власть, первый — светскую, военную и судебную. Это соответствует идеальному образу социальной структуры, представленному в кельтском мире парой друид — царь и спроецированному на мир богов в качестве чего-то вроде архетипической модели. Нечто общее с этой мифологической парой имеет Янус, бог латинян, бог с двумя лицами, но в то же время бог начал.
Но не из этого можно заключить, что митраизм включает элементы дуализма. Между Митрой и Варуной никогда не было антагонизма или борьбы: это два лица одной и той же реальности, и идеи Добра и Зла тут ни при чем. Митра и Варуна просто используют разные средства для достижения одной цели. Впрочем, малоазиатский Митра уже имеет мало общего с индийским богом: он гораздо ближе к Дионису или Орфею, гораздо ближе к Ахурамазде, а также к Иисусу Христу.
