Я посмотрела в указанном направлении, но никаких апельсинов не заметила. Переспрашивать не захотелось, и я просто повернулась и пошла вдоль витрины с яблоками. Я думала, что Пол идет следом…

– Пр-р-ривет! – услышала я. – Как поживаете? Скол-ко это сто-ит?

Я не знаю, кто перепугался больше, Пол или продавщица. Оба замерли, растерянно уставившись друг на друга. Продавщица, впервые в жизни встретившая американца (не в Москве! В Арзамасе!..) первая пришла в себя и попыталась не уронить честь родного супермаркета. С равнодушным видом человека, который каждый день продает фрукты иностранцам, она задала встречный вопрос, который Пол, естественно, не мог понять:

– А что вам нужно? Вот яблоки, лимоны… Есть еще апельсины.

Услышав знакомое слово, Пол просиял:

– Да-да, апел-син! Скол-ко это сто-ит?

– Пять тысяч за кило. Вам сколько?

– Сколко? О-дин, – с трудом вспомнил Пол первое числительное, которое он повторял чаще других и потому запомнил. Все остальные цифры выскочили у него из головы.

Во время этого короткого разговора Пол вспотел, раскраснелся и явно был на пределе своих языковых возможностей. Я уже готова была вмешаться, но тут Пол наморщил лоб и произнес еще одну фразу, которую мы с ним НЕ ПРОХОДИЛИ!

– У вас есть пакеты? – деловито спросил он продавщицу и оглянулся на меня.

Я онемела: на секунду мне показалось, что Пол всё это время притворялся иностранцем, а на самом деле он сто раз был в России и знает, что в магазине пакеты бывают не всегда и что за них нужно платить!

– How do you know… – растерянно начала я, но меня перебила продавщица.

– Есть, есть пакеты! – обрадованно затараторила она, услышав привычный вопрос. – Вам большие или маленькие? Большие – десять рублей, маленькие – пять.

– Откуда ты взял эту фразу про пакеты? – спросила я Пола, когда мы с апельсинами в сумке вышли из магазина. – И никакого акцента! Может, ты шпион?

– Сам не знаю. Просто вдруг всплыло. Мы же заходили в Москве в супермаркеты!

Мы шли по улицам моего родного города, говорили по-английски и не замечали, что встречные с любопытством смотрят на Пола.

То есть это я не замечала. Все-таки английский для меня не такой уж «родной», и с Полом я знакома всего две недели, так что мне было не до встречных.

Зато Пол, вдохновленный первым языковым опытом, почувствовал себя в Арзамасе своим и с удовольствием улыбался прохожим. Три раза он сказал «Пр-р-ривет» женщинам, продающим на улицах цветы, и с каждой новой попыткой русские звуки получались у него все лучше и чище.

А когда мы подошли к вещевому рынку, Пол неожиданно заинтересовался развешанными над прилавками разноцветными турецкими футболками. Они раскачивались на веревках, как на качелях, и издалека казались яркими и нарядными.

– Зачем тебе это барахло? – попробовала я отговорить Пола. – Они же после первой стирки полиняют!

– Ну и пусть! – заупрямился Пол. – Зато я буду похож на местного.

Я критически осмотрела Пола и подумала, что с такими иностранными глазами и рыжими «шотландскими» кудрями никакая футболка не замаскирует, но решила не спорить. В конце концов, Пол – турист, а все туристы любят сувениры.

И все-таки мне было неловко покупать иностранному гостю явную халтуру – как будто у нас в России нельзя найти что-то поприличнее. Заметив мое смущение, Пол предложил мне подождать у входа в павильон.

– С переводчиком я никогда не выучу язык, – отмахнулся он от моих слабых возражений и смело направился к ближайшему прилавку.

Со своего наблюдательного пункта я видела, как Пол подошел к продавцу и что-то сказал.

Продавец развернул несколько футболок и жестами пытается что-то объяснить.

Пол достает из кармана деньги и протягивает их продавцу.

Продавец трясет перед Полом растопыренными пальцами.

Пол пожимает плечами и протягивает деньги…

Продавец тянет футболку к себе…

А Пол – к себе…

– Извините, – подбегаю я к продавцу. – Он иностранец, всего две недели в России и не понимает, что вы ему говорите.

Продавец обрадовался мне, как родной.

– Девушка, милая! Объясните вы ему, что синяя футболка стоит не десять, а тринадцать тысяч! Три-над-цать! Я ему и так и эдак, и на словах и на пальцах, а он ни в какую! Тычет мне десятку – и хоть разбейся!

Я быстро тушу международный скандал, хватаю пакет с футболкой и тащу обескураженного Пола к выходу.

– Что-нибудь не так? – беспокоится Пол, нежно прижимая к груди свою добычу.

– Да нет, все в порядке. Ты просто молодец! И все-таки… Скажи, пожалуйста, почему ты хотел заплатить именно десять тысяч? Футболка стоит тринадцать.

– А «тринадцать» мы еще не проходили…

Визу невесты мы оформляли пять месяцев. За это время я успела кое-как привыкнуть к мысли о том, что переезд в США неизбежен. Но произойдет это не сейчас, а когда-нибудь… Когда будут готовы документы. Одним словом, неизвестно когда. А пока можно спокойно работать в институте, писать стихи и просыпаться по утрам от пронзительных международных телефонных гудков.

Но всему приходит конец, и вот в один прекрасный день я получила по почте приглашение в посольство – на собеседование.

Правда, было небольшое осложнение… Для того, чтобы получить визу невесты, требовалось предварительно сдать кровь в американской клинике в Москве. Шел 1996 год, и сто пятьдесят долларов – стоимость процедуры – во много раз превышала мои возможности. Зная об этом, Пол оставил мне деньги, которых должно было хватить на оплату медицинских услуг и билеты в Москву.

Кровь из вены я сдавала за всю свою жизнь один раз, в детстве. То ли мне тогда слишком сильно перетянули руку жгутом, то ли еще что-то случилось, но только с тех пор я старательно увиливала от неприятной операции. Мне казалось, что КРОВЬ ИЗ ВЕНЫ – это так страшно, что от одних только слов меня начинало мутить. Поэтому в процедурном кабинете я сразу объявила, что плохо переношу уколы и могу упасть в обморок.

– А мы вам дадим понюхать нашатырный спирт, – не поверила медсестра, накладывая мне на руку жгут. – Дышите поглубже и…

В следующую минуту перед глазами у меня все поплыло, и я действительно потеряла сознание. А когда пришла в себя, увидела белое лицо медсестры. С перепугу она пролила на меня часть крови из пробирки, и теперь я была похожа на раненого бойца на передовой. Увидев, что я не умираю, мне на всякий случай перебинтовали руку от локтя до плеча, засунули в нос ватку с нашатырным спиртом, отругали и выпроводили из кабинета.

Когда я – перебинтованная, залитая кровью, – вышла в коридор, ожидавшие своей очереди пациенты посмотрели на меня с ужасом!

Дома в Арзамасе я рассказала об этом случае знакомой медсестре.

– Представляешь, я их предупредила, а они не поверили! Вот я и упала в обморок.

Марина только плечами пожала:

– Ничего удивительного! Я бы тоже грохнулась в обморок – если бы за простой анализ крови с меня содрали сто пятьдесят доллларов…

– Уважаемые пассажиры! Наш самолет совершил посадку в аэропорту Ник-Кеннеди. Просьба оставаться на своих местах…

– Ну, всё! – сказал мой сосед слева и расстегнул ремни. – Мы в Нью-Йорке.

Самолет еще немного пробежал по дорожке и остановился. Пассажиры дружно захлопали. Приехали!

Первое впечатление от Нью-Йорка: хорошо, что я буду жить не здесь! Не в этом вавилонском столпотворении языков, культур, лиц…

Но это будет позже – после того, как мы с Полом побродим по пестрым улицам, спустимся в сабвей, заглянем в Китай-город и окунемся в рекламы Бродвея.

А пока я еще ничего не знаю ни об Америке, ни о Нью-Йорке, в голове головокружение от десятичасового перелета через океан, в руке паспорт с отметкой таможни и билет на самолет до Бостона, где меня должен встретить Пол. Если верить тому, что написано на билете, до моего рейса часа два. Хорошо бы сначала найти выход на посадку, соориентироваться в огромном запутанном аэропорту, а после уж, если останется время, побродить по этому кусочку пока чужого мне мира и хоть одним глазком посмотреть на то, что называется Нью-Йорком.